Неточные совпадения
И Фанарин ввел Нехлюдова в какую-то комнату, вероятно, кабинет какого-нибудь
судьи. Они сели у
стола.
Судьи облокачивались то на одну, то на другую ручку кресел, то на
стол, то на спинку, то закрывали глаза, то открывали их и перешептывались.
Судья с бледным лицом поднял веки, скосил глаза на подсудимых, протянул руку на
стол и черкнул карандашом на бумаге, лежавшей перед ним.
Упираясь одною рукою о
стол, старший
судья, закрыв лицо бумагой, начал читать ее слабо жужжавшим, шмелиным голосом.
И, возмущенный до глубины души клеветой, он кинулся к
столу, чтобы показать
судье, что именно он хотел сделать с рукой полисмена Келли…
В городе заговорили, что «
судья молодец», а через неделю полицеймейстер стал рассказывать, что будто «после того как у него побывал случайно по одному делу этот мировой
судья, у него, полицеймейстера, пропали со
стола золотые часы, и пропали так, что он их и искать не может, хотя знает, где они».
На Хитровке, в ее трех трактирах, журналы и газеты получались и читались за
столами вслух, пока совсем истреплются. Взасос читалась уголовная и судебная хроника (особенно в трактире «Каторга»), и я не раз при этом чтении узнавал такие подробности, которые и не снились ни следователям, ни полиции, ни
судьям. Меня не стеснялись, а тем, кто указывал на меня, как на чужого, говорили...
— Я-то? — Саша подумала и сказала, махнув рукой: — Может, и не жадная — что в том? Я ведь еще не совсем… низкая, не такая, что по улицам ходят… А обижаться — на кого? Пускай говорят, что хотят… Люди же скажут, а мне людская святость хорошо известна! Выбрали бы меня в
судьи — только мертвого оправдала бы!.. — И, засмеявшись нехорошим смехом, Саша сказала: — Ну, будет пустяки говорить… садись за
стол!..
Судьи сидели за
столом, накрытым белою скатертью. Их было шесть человек, и все шестеро молодые люди; перед каждым лежал лист чистой бумаги. Опять-таки клянусь, что и молодость
судей не осталась не замеченною мной, и я, конечно, сумел бы вывести из этого замечания надлежащее заключение, если б Прокоп, по своему обыкновению, вновь не спутал меня.
Сидят это за
столом:
судья, который нас судил, Шалопутов, Капканчиков и Волохов — и вчетвером в домино играют.
Наконец, в половине одиннадцатого, двери отворились, и нас пригласили в залу, где уже был накрыт
стол на сорок кувертов, по числу
судей и обвиненных.
В конце
стола секретарь читал решение дела, но таким однообразным и унывным тоном, что сам подсудимый заснул бы, слушая.
Судья, без сомнения, это бы сделал прежде всех, если бы не вошел в занимательный между тем разговор.
Когда
судья вышел из присутствия в сопровождении подсудка и секретаря, а канцелярские укладывали в мешок нанесенных просителями кур, яиц, краюх хлеба, пирогов, книшей и прочего дрязгу, в это время бурая свинья вбежала в комнату и схватила, к удивлению присутствовавших, не пирог или хлебную корку, но прошение Ивана Никифоровича, которое лежало на конце
стола, перевесившись листами вниз.
Судья сидел, не говоря ни слова; секретарь нюхал табак; канцелярские опрокинули разбитый черепок бутылки, употребляемый вместо чернильницы; и сам
судья в рассеянности разводил пальцем по
столу чернильную лужу.
Он был врагом трудов полезных,
Трибун тамбовских удальцов,
Гроза всех матушек уездных
И воспитатель их сынков.
Его краплёные колоды
Не раз невинные доходы
С индеек, масла и овса
Вдруг пожирали в полчаса.
Губернский врач,
судья, исправник —
Таков его всегдашний круг;
Последний был делец и друг,
И за
столом такой забавник,
Что казначейша иногда
Сгорит, бывало, от стыда.
Мировой
судья, помещавшийся по правую руку от хозяйки, отличался очень длинными ногами и необыкновенно коротким туловищем. Поэтому, когда он сидел, то над
столом, подобно музейным бюстам, возвышались только его голова и половина груди, а концы его пышной раздвоенной бороды нередко окунались в соус. Пережевывая кусок зайца в сметанном соусе, он говорил с вескими паузами, как человек, привыкший к общему вниманию, и убедительно подчеркивал слова движениями вилки, зажатой в кулак...
К двенадцати часам Толпенников сложил бумаги в портфель, зная дело так, как не знал его никогда патрон, не понимая своих сомнений и колебаний. Невинность г-жи фои-Брезе была очевидна, и приговор мирового
судьи был ошибкой, легко понятной, так как и сам Толпенников вначале ошибался. Довольный собой, довольный делом и патроном, он еще раз осмотрел фрак, сверху и с подкладки, и нервно потянулся при мысли, что завтра наденет его и будет защищать. Достав из
стола почтовой бумаги, Толпенников начал писать отцу...
Камера помещалась в усадьбе мирового
судьи, в одном из флигелей, а сам
судья жил в большом доме. Доктор вышел из камеры и не спеша направился к дому. Александра Архиповича застал он в столовой за самоваром. Мировой без сюртука и без жилетки, с расстегнутой на груди рубахой стоял около
стола и, держа в обеих руках чайник, наливал себе в стакан темного, как кофе, чаю; увидев гостя, он быстро придвинул к себе другой стакан, налил его и, не здороваясь, спросил...
Судьи уселись на эстраде за красным
столом. Тут же сбоку сел и секретарь суда — служащий из расчетного
стола. Председатель вызвал Спиридона Кочерыгина.
На возвышении за
столом, покрытым зеленым сукном, сидели председатель и два члена, направо от
судей сидел прокурор, налево секретарь за особым
столом, также покрытым зеленым сукном.