Неточные совпадения
Татьяна долго
в келье модной
Как очарована
стоит.
Но поздно. Ветер встал холодный.
Темно
в долине. Роща спит
Над отуманенной рекою;
Луна сокрылась за горою,
И пилигримке молодой
Пора, давно пора домой.
И Таня, скрыв свое волненье,
Не без того, чтоб не вздохнуть,
Пускается
в обратный путь.
Но прежде просит позволенья
Пустынный
замок навещать,
Чтоб книжки здесь одной читать.
Он
стоял, смотрел и не верил глазам своим: дверь, наружная дверь, из прихожей на лестницу, та самая,
в которую он давеча звонил и вошел,
стояла отпертая, даже на целую ладонь приотворенная: ни
замка, ни запора, все время, во все это время! Старуха не заперла за ним, может быть, из осторожности. Но боже! Ведь видел же он потом Лизавету! И как мог, как мог он не догадаться, что ведь вошла же она откуда-нибудь! Не сквозь стену же.
Пред ним, одна за другой, мелькали, точно падая куда-то, полузабытые картины: полиция загоняет московских студентов
в манеж, мужики и бабы срывают
замок с двери хлебного «магазина», вот поднимают колокол на колокольню; криками ура встречают голубовато-серого царя тысячи обывателей Москвы, так же встречают его
в Нижнем Новгороде, тысяча людей всех сословий
стоит на коленях пред Зимним дворцом, поет «Боже, царя храни», кричит ура.
Было около полуночи, когда Клим пришел домой. У двери
в комнату брата
стояли его ботинки, а сам Дмитрий, должно быть, уже спал; он не откликнулся на стук
в дверь, хотя
в комнате его горел огонь, скважина
замка пропускала
в сумрак коридора желтенькую ленту света. Климу хотелось есть. Он осторожно заглянул
в столовую, там шагали Марина и Кутузов, плечо
в плечо друг с другом; Марина ходила, скрестив руки на груди, опустя голову, Кутузов, размахивая папиросой у своего лица, говорил вполголоса...
Он попал будто
в клетку тигрицы, которая, сидя
в углу, следит за своей жертвой: и только он брался за ручку двери, она уже
стояла перед ним, прижавшись спиной к
замку и глядя на него своим смеющимся взглядом, без улыбки.
— Да. Так не унывайте; сделаем, что можно, — сказал Нехлюдов и вышел. Меньшов
стоял в двери, так что надзиратель толкнул его дверью, когда затворял ее. Пока надзиратель запирал
замок на двери, Меньшов смотрел
в дырку
в двери.
Вдруг индейца нашли убитым
в квартире. Все было снаружи
в порядке: следов грабежа не видно.
В углу, на столике,
стоял аршинный Будда литого золота;
замки не взломаны. Явилась полиция для розысков преступников. Драгоценности целыми сундуками направили
в хранилище Сиротского суда: бриллианты, жемчуг, золото, бирюза — мерами! Напечатали объявление о вызове наследников. Заторговала Сухаревка! Бирюзу горстями покупали, жемчуг… бриллианты…
Молодой тонкий послушник,
в рясе и остроконечной шапке,
стоял под сводом, держась одной рукой за
замок запертой двери…
В уголке
стоял таинственный деревянный шкаф, всегда запертый на
замок.
Честной купец призадумался и сказал потом: «Хорошо, дочь моя милая, хорошая и пригожая: привезу я тебе таковой венец; знаю я за морем такова человека, который достанет мне таковой венец; а и есть он у одной королевишны заморския, а и спрятан он
в кладовой каменной, а и
стоит та кладовая
в каменной горе, глубиной на три сажени, за тремя дверьми железными, за тремя
замками немецкими.
В углу
стояло великолепное бюро красного дерева с бронзовою решеткою и бронзовыми полосами и с финифтяными бляхами на
замках.
Призадумался честной купец и, подумав мало ли, много ли времени, говорит ей таковые слова: «Хорошо, дочь моя милая, хорошая и пригожая, достану я тебе таковой хрустальный тувалет; а и есть он у дочери короля персидского, молодой королевишны, красоты несказанной, неописанной и негаданной: и схоронен тот тувалет
в терему каменном, высокиим, и
стоит он на горе каменной, вышина той горы
в триста сажен, за семью дверьми железными, за семью
замками немецкими, и ведут к тому терему ступеней три тысячи, и на каждой ступени
стоит по воину персидскому и день и ночь, с саблею наголо булатного, и ключи от тех дверей железныих носит королевишна на поясе.
Со всем этим я воротился домой уже
в час пополудни.
Замок мой отпирался почти неслышно, так что Елена не сейчас услыхала, что я воротился. Я заметил, что она
стояла у стола и перебирала мои книги и бумаги. Услышав же меня, она быстро захлопнула книгу, которую читала, и отошла от стола, вся покраснев. Я взглянул на эту книгу: это был мой первый роман, изданный отдельной книжкой и на заглавном листе которого выставлено было мое имя.
Он ошибся именем и не заметил того, с явною досадою не находя колокольчика. Но колокольчика и не было. Я подергал ручку
замка, и Мавра тотчас же нам отворила, суетливо встречая нас.
В кухне, отделявшейся от крошечной передней деревянной перегородкой, сквозь отворенную дверь заметны были некоторые приготовления: все было как-то не по-всегдашнему, вытерто и вычищено;
в печи горел огонь; на столе
стояла какая-то новая посуда. Видно было, что нас ждали. Мавра бросилась снимать наши пальто.
— И покажу, если, впрочем,
в зоологический сад не отдал. У меня денег пропасть, на сто лет хватит.
В прошлом году я
в Ниццу ездил — смотрю, на горе у самого въезда
замок Одиффре
стоит. Спрашиваю: что
стоит? — миллион двести тысяч! Делать нечего, вынул из кармана деньги и отсчитал!
Солнце уже высоко
стояло на безоблачной лазури, когда экипажи подкатили к развалинам Царицынского
замка, мрачным и грозным даже
в полдень.
Не было пьяных, маленьких людей, одетых
в лохмотья, вместо полугнилых деревянных домов
стояли дворцы, сверкая золотом, неприступные
замки из железа возвышались до небес.
Но она так ослабела, что была не
в силах держать эти bijoux. Нам долго не отворяли. После третьего или четвертого звонка
в окнах замелькал свет и послышались шаги, кашель, шепот; наконец щелкнул
замок, и
в дверях показалась полная баба с красным, испуганным лицом. Позади ее, на некотором расстоянии,
стояла маленькая худенькая старушка со стрижеными седыми волосами,
в белой кофточке и со свечой
в руках. Зинаида Федоровна вбежала
в сени и бросилась к этой старушке на шею.
Она нерешительно обувает сандалии, надевает на голое тело легкий хитон, накидывает сверху него покрывало и открывает дверь, оставляя на ее
замке следы мирры. Но никого уже нет на дороге, которая одиноко белеет среди темных кустов
в серой утренней мгле. Милый не дождался — ушел, даже шагов его не слышно. Луна уменьшилась и побледнела и
стоит высоко. На востоке над волнами гор холодно розовеет небо перед зарею. Вдали белеют стены и дома иерусалимские.
Вместо стульев
в первой и во второй девичьей, с дверью и лестницей на чердак, вдоль стен
стояли деревянные с висячими
замками сундуки, которые мама иногда открывала к величайшему моему любопытству и сочувствию.
У одной стены
стояло очень ветхое крошечное фортепьяно, возле столь же древнего комода с дырами вместо
замков; между окнами виднелось темное зеркальце; на перегородке висел старый, почти весь облупившийся портрет напудренной женщины
в роброне и с черной ленточкой на тонкой шее.
Наконец он не выдержал и ровно
в час пополудни поскакал сам к Покрову.
В номерах ему объявили, что Павел Павлович дома и не ночевал, а пришел лишь поутру
в девятом часу, побыл всего четверть часика да и опять отправился. Вельчанинов
стоял у двери Павла Павловичева номера, слушал говорившую ему служанку и машинально вертел ручку запертой двери и потягивал ее взад и вперед. Опомнившись, он плюнул, оставил
замок и попросил сводить его к Марье Сысоевне. Но та, услыхав о нем, и сама охотно вышла.
Я бросился искать маменьку, а маменька стали ключ искать и насилу его нашли
в образнике, да пока я выбежал к воротам, да
замок отпирать стали, да засов вытаскивать, тройка уже и отъехала, и тот, что
в калмыцком тулупе был, уехал
в кибитке, а дядя один
стоит, за скобку держится и сердится.
Перед окнами
стоял опрятный стол, покрытый разными вещицами;
в углу находилась полочка для книг с бюстами Шиллера и Гёте; на стенах висели ландкарты, четыре греведоновские головки и охотничье ружье; возле стола стройно возвышался ряд трубок с исправными мундштуками;
в сенях на полу лежал коврик; все двери запирались на
замок; окна завешивались гардинами.
Я тоже невольно засмеялся и вздохнул полной грудью, когда за мной щелкнули
замки тяжелых ворот. У ворот
стояла тройка бойких сибирских лошадей. Один жандарм устроился уже
в сиденье, другой, по правилам, дожидался, пока я сяду
в середину. Ласковая, хотя и свежая августовская ночь приняла нас вскоре
в свои владения.
Становиха отперла
замок и впустила гостей
в баню. Дюковский чиркнул спичкой и осветил предбанник. Среди предбанника
стоял стол. На столе рядом с маленьким толстеньким самоваром
стоял супник с остывшими щами и блюдо с остатками какого-то соуса.
Покойника не вносили
в церковь
замка, потому что он был лютеранин: тело
стояло в большой траурной зале генеральской квартиры, и здесь было учреждено кадетское дежурство, а
в церкви служились, по православному установлению панихиды.
На пути от Люблина
в Краков
стоит замок ветхий, брошенный богатыми владельцами...
Сундук этот
стоял у него под кроватью и оберегаем был как зеница ока; и хотя все знали, что
в нем, кроме старых тряпиц, двух или трех пар изъянившихся сапогов и вообще всякого случившегося хламу и дрязгу, ровно не было ничего, но господин Прохарчин ценил это движимое свое весьма высоко, и даже слышали раз, как он, не довольствуясь своим старым, но довольно крепким
замком, поговаривал завести другой, какой-то особенный, немецкой работы, с разными затеями и с потайною пружиною.
Пришли мы
в замок, как следует, бумагу подали — ждем,
стоим. Любопытно мне — какую барышню везти-то придется, а везти назначено нам по маршруту далеко. По самой этой дороге ехали, только
в город уездный она назначена была, не
в волость. Вот мне и любопытно
в первый-то раз: что, мол, за политичка такая?
И на холму, там, где, белея,
Руина
замка в даль глядит,
Стояла ты, младая Фея,
На мшистый опершись гранит...
— Где?.. А, вы сомневаетесь!.. Я скажу вам где! Хоть бы
в Варшаве… Боже мой!.. Как сейчас помню… это было только семь месяцев назад… На Зигмунтовой площади, пред
замком,
стояли тысячи народа… Я тут же,
в одном из домов, глядела с балкона… Вечер уж был, темно становилось; солдаты ваши
стояли против народа;
в этот день они наш крест изломали… и вдруг раздались выстрелы… Помню только какой-то глухой удар и больше ничего, потому что упала замертво.
Наступило утро, а с ним рассеялись и ночные тревоги. Утром,
в ярком блеске солнца, бедный
замок моей бабушки сразу потерял свою устрашающую таинственность. Теперь он выглядел просто полуразрушенной грузинской усадьбой давних времен, и, пожалуй,
стоило пожалеть об исчезновении того особенного, пленительного аромата мрачной таинственности, которая не только пугала, по совести говоря, но и очаровывала.
Да, положительно это не сон, и я уезжаю. Перед старым, покосившимся от времени крыльцом
замка стоит дорожная коляска,
в которую уложили мои чемоданы и сундучки, присланные из Гори. На козлах сидит старый Николай. Доуров подсаживает меня
в коляску. Мариам открывает ворота. Ворота скрипят на ржавых петлях… Бабушка говорит что-то, чего я не понимаю… Впрочем, бабушка обращается не ко мне — Доуров ей отвечает...
Щелкнул
замок. Дверь тихо отворилась. Перед носом барона прошмыгнула из уборной хорошенькая, улыбающаяся горничная. Барон сделал шаг вперед, и его обоняние утонуло
в тонких запахах уборной. Она
стояла у темного окна, закутавшись
в шаль. Около нее лежало платье, которое ей предстояло надеть…Щеки ее были красны. Она сгорала со стыда…
Лариса переступила порог и огляделась. Потом она сделала шаг вперед и, робко заглянув за ширму, остолбенела: пред нею
стоял Горданов, а ее брат
в то же мгновение запер дверь на
замок и положил ключ
в карман.
Стоит вам только обмолвиться одним ничтожным словом и тогда — пиши пропало, прости наше предприятие: препроводят рабу Божию Милицу на место её постоянного жительства, a раба Божие Игоря запрут под
замок, чтобы сам он на войну не бегал, да и других
в этом направлении не смущал.
В замке между тем публика готовилась к поздравлению жениха и невесты и нетерпеливо поглядывала на часы…
В передних толпились лакеи с подносами; на подносах
стояли бутылки и бокалы. Чайхидзев нетерпеливо мял правую руку
в левой и глазами искал Олю. Княгиня ходила по комнатам и искала Олю, чтоб дать ей наставление, как держать себя, что ответить матери и т. д. Наши улыбались.
Я
постоял немного у входа
в беседку, возрадовался духом и, не желая нарушать счастливого покоя, пошел к
замку.
Обитатели
замка провожали его, как будто вновь провожали на Русь своего молодого господина. Долго
стояли они на перекрестке дорог, пока он совсем скрылся из виду; долго еще были речи о нем
в благословенной семье.
Господский дом
стоял в начале XVIII столетия на том самом месте, где он
стоит ныне, именно против развалин
замка, разделенный с ними обширным двором и обращенный главным фасом
в поле, и вообще построен был без большого уважения к архитектуре, по вечно однообразному плану немецких сельских и городских домов.
Развалины
замка, образующие неправильный шестиугольник,
стоят на небольшом острове овальной фигуры,
в южном заливе мариенбургского озера.
Он встал со стула, взял ночник, запер дверь кабинета ключом, вышел
в ближнюю комнату,
в которой
стояла кровать со штофными, зеленого, порыжелого цвета, занавесами, висевшими на медных кольцах и железных прутьях; отдернул занавесы, снял со стены,
в алькове кровати, пистолет, подошел к двери на цыпочках, приставил ухо к щели
замка и воротился
в кабинет успокоенный, что все
в доме благополучно.
В эту самую минуту среди
замка вспыхнул огненный язык, который, казалось, хотел слизать ходившие над ним тучи; дробный, сухой треск разорвал воздух, повторился
в окрестности тысячными перекатами и наконец превратился
в глухой, продолжительный стон, подобный тому, когда ураган гулит океан, качая его
в своих объятиях; остров обхватило облако густого дыма, испещренного черными пятнами, представлявшими неясные образы людей, оружий, камней; земля задрожала; воды, закипев, отхлынули от берегов острова и, показав на миг дно свое, обрисовали около него вспененную окрайницу; по озеру начали ходить белые косы; мост разлетелся — и вскоре, когда этот ад закрылся, на месте, где
стояли замок, кирка, дом коменданта и прочие здания, курились только груды щебня, разорванные стены и надломанные башни.
Был поздний час вечера. Князь сидел за письменным столом и рассматривал какие-то бумаги. Обернувшись на шум отворяемой двери, он увидел даму, всю
в черном, с густой вуалью на лице, которая
стояла к нему спиной и поворачивала ключ
в замке номерной двери.
В следующие дни прорыты апроши [Апрош — ров, траншея, подход.] с трех сторон залива,
в котором
стоял остров с
замком; на берегу зашевелилась земля; поднялись сопки, выше и выше; устроены батареи, и началась осада; двадцать дней продолжалась она.
Этот небольшой
замок стоит среди берез, елей и сосен и красиво смотрит
в запруду, вода которой подходит под самый его фундамент.
«Уж
в замке проснулись;
Мне слышался шорох и звук голосов». —
«О нет! Встрепенулись
Дремавшие пташки на ветвях кустов». —
«Заря уж багряна».
«О милый,
постой». —
«Минвана, Минвана,
Почто ж замирает так сердце тоской...
А
в стары годы не так строили. Видел ли, баринушка, собор у нас
в губернии? Пятьсот годов
стоит, хоть бы трещину дал; свод на нем хоть
в замок сведен, да завершен осиновым колом. И держит тот кол церковный свод шестую сотню годов, и
стоит тот свод ровно из меди вылитый.
В старину-то ведь хитрости да уменья было поменьше, зато совести было побольше.
В замке и вокруг
замка герцога жизнь начиналась по-военному, то есть очень рано, и
в тот ранний час, когда Гелия показалась у подъезда герцога, там уже
стояла запряженная для него лошадь.