Неточные совпадения
На переднем плане, возле самых усачей, составлявших городовую гвардию,
стоял молодой шляхтич или казавшийся шляхтичем,
в военном
костюме, который надел на себя решительно все, что у него ни было, так что на его квартире оставалась только изодранная рубашка да старые сапоги.
Недалеко от него
стоял, сунув руки
в карманы, человек высокого роста, бритый, судя по
костюму и по закоптевшему лицу — рабочий-металлист.
Было
в нем,
в костюме и
в словах, что-то неряшливое, неуверенное, а вокруг его,
в кабинете, неуютно, тесно,
стоял запах бумажной пыли.
— К вам, — неумолимо сказал дворник, человек мрачный и не похожий на крестьянина. Самгин вышел
в переднюю, там
стоял, прислонясь к стене, кто-то
в белой чалме на голове,
в бесформенном
костюме.
Теперь вот она
стоит пред зеркалом, поправляя
костюм, прическу, руки ее дрожат, глаза
в отражении зеркала широко раскрыты, неподвижны и налиты испугом. Она кусала губы, точно сдерживая боль или слезы.
Самгин
постоял перед мутным зеркалом, приводя
в порядок измятый
костюм, растрепанные волосы, нашел, что лицо у него достаточно внушительно, и спустился
в ресторан пить кофе.
Алина,
в дорожном
костюме стального цвета, с распущенными по спине и плечам волосами, стройная и пышная,
стояла у стола, намазывая горячий калач икрой, и патетически говорила...
— И тщеславие… Я не скрываю. Но знаете, кто сознает за собой известные недостатки, тот
стоит на полдороге к исправлению. Если бы была такая рука, которая… Ах да, я очень тщеславна! Я преклоняюсь пред силой, я боготворю ее. Сила всегда оригинальна, она дает себя чувствовать во всем. Я желала бы быть рабой именно такой силы, которая выходит из ряду вон, которая не нуждается вот
в этой мишуре, — Зося обвела глазами свой
костюм и обстановку комнаты, — ведь такая сила наполнит целую жизнь… она даст счастье.
Приедем, бывало, они и приказывают: «Наденьте нынче, Николаша с Меттой, пейзанские
костюмы!» Вот мы оба и являемся
в деревянных башмаках, я
в камзоле и
в шляпе, а Метта Ивановна
в высоком чепчике, и ходим так пред домом, и народ на нас
стоит смотрит.
Я не знал, какое я занимаю положение
в отношении центра города;
постояв, подумав и выбрав из своего фланелевого
костюма все колючие шарики и обобрав шлепки липкого теста, которое следовало бы запретить, я пошел вверх, среди относительной темноты.
— А! — сказал человек и, так как нас толкали герои и героини всех пьес всех времен, отошел ближе к памятнику, сделав мне знак приблизиться. С ним было еще несколько человек
в разных
костюмах и трое —
в масках, которые
стояли, как бы тоже требуя или ожидая объяснений.
Стемнело; сад скрылся и
стоял там,
в темном одиночестве, так близко от нас. Мы сидели перед домом, когда свет окна озарил Дика, нашего мажордома, человека на все руки. За ним шел, всматриваясь и улыбаясь, высокий человек
в дорожном
костюме. Его загоревшее, неясно знакомое лицо попало
в свет, и он сказал...
Гез был
в смокинге. Его безукоризненной,
в смысле
костюма, внешности дико противоречила пьяная судорога лица. Он был тяжело, головокружительно пьян. Подойдя так близко, что я, встав, отодвинулся, опасаясь неустойчивости его тела, Гез оперся правой рукой о стол, а левой подбоченился. Он нервно дышал, стараясь
стоять прямо, и сохранял равновесие при качке тем, что сгибал и распрямлял колено. На мою занятость письмом Гез даже не обратил внимания.
С раннего утра передняя была полна аристократами Белого Поля; староста
стоял впереди
в синем кафтане и держал на огромном блюде страшной величины кулич, за которым он посылал десятского
в уездный город; кулич этот издавал запах конопляного масла, готовый остановить всякое дерзновенное покушение на целость его; около него, по бортику блюда, лежали апельсины и куриные яйца; между красивыми и величавыми головами наших бородачей один только земский отличался
костюмом и видом: он не только был обрит, но и порезан
в нескольких местах, оттого что рука его (не знаю, от многого ли письма или оттого, что он никогда не встречал прелестное сельское утро не выпивши, на мирской счет,
в питейном доме кружечки сивухи) имела престранное обыкновение трястись, что ему значительно мешало отчетливо нюхать табак и бриться; на нем был длинный синий сюртук и плисовые панталоны
в сапоги, то есть он напоминал собою известного зверя
в Австралии, орниторинха,
в котором преотвратительно соединены зверь, птица и амфибий.
Когда на другой день проснулся Егорушка, было раннее утро; солнце еще не всходило. Обоз
стоял. Какой-то человек
в белой фуражке и
в костюме из дешевой серой материи, сидя на казачьем жеребчике, у самого переднего воза разговаривал о чем-то с Дымовым и Кирюхой. Впереди, версты за две от обоза, белели длинные невысокие амбары и домики с черепичными крышами; около домиков не было видно ни дворов, ни деревьев.
Художник
В. А. Симов с карандашом и альбомом и еще кое-кто сели за стол, а кто и
стоял. Щегольские
костюмы и рвань. Изящный
В. И. Немирович-Данченко блистал своей красиво расчесанной бородой и с кем-то разговаривал.
Безумные деньги тратились на труппу. Актеры получали неслыханное до сих пор жалованье. Обстановка и
костюмы стоили сумасшедших денег. Огромные сборы не покрывали расходов. Их оплачивал увлекавшийся театром Малкиель, еще пока не знавший счета нажитым
в два года войны миллионам. Но, наконец, Нина Абрамовна вернулась к Москву, и снова начались, но только раз
в неделю, журфиксы. Приглашались уже только «первые персонажи».
Большой портрет был уже почти совсем готов и
стоял на мольберте: обе девушки были изображены рядом,
в костюмах полуфранцузских, полушвейцарских поселянок; обе они представлены идущими;
в руках у них были корзины: у тетушки с фруктами, а у ее подруги с цветами.
Мы все обернулись… Перед нами,
в том же
костюме,
в каком я его недавно видел, как привидение, худой, жалкий, дикий,
стоял Латкин.
— Поругайся мне еще тут… — бормочет фельдшер, кладя
в шкаф щипцы. — Невежа… Мало тебя
в бурсе березой потчевали… Господин Египетский, Александр Иваныч,
в Петербурге лет семь жил… образованность… один
костюм рублей сто
стоит… да и то не ругался… А ты что за пава такая? Ништо тебе, не околеешь!
В главном проходе, соединявшем внутренний коридор с конюшнями, можно было видеть почти всех лиц труппы. Одни успели уже переменить
костюм и
стояли в мантильях, модных шляпках, пальто и пиджаках; другим удалось только смыть румяна и белила и наскоро набросить пальто, из-под которого выглядывали ноги, обтянутые
в цветное трико и обутые
в башмаки, шитые блестками; третьи не торопились и красовались
в полном
костюме, как были во время представления.
Передо мной
стоял Гоголь
в следующем фантастическом
костюме: вместо сапог длинные шерстяные русские чулки выше колен; вместо сюртука, сверх фланелевого камзола, бархатный спензер; шея обмотана большим разноцветным шарфом, а на голове бархатный малиновый, шитый золотом кокошник, весьма похожий на головной убор мордовок.
— Послушайте, Пикколо.
В Будапеште я только что купил большой цирк-шапито, вместе с конюшней,
костюмами и со всем реквизитом, а
в Вене я взял
в долгую аренду каменный цирк. Так вот, предлагаю вам: переправьте цирк из Венгрии
в Вену, пригласите, кого знаете из лучших артистов, — я за деньгами не
постою, — выдумайте новые номера и сделайте этот цирк первым, если не
в мире, то по крайней мере
в Европе. Словом, я вам предлагаю место директора…
— А ведь это от Огюста татарин! — воскликнул он наконец, — убей меня бог, ежели не он! Только фрак снял, да ведь я их и
в костюме в ихнем видал:
в ноябре они к своему причастию ходят, так этаким же манером наряжаются!
Постой, я ему свиное ухо покажу!
Двери Покровской церкви были открыты. Кучка народу из разряда «публики»
стояла на паперти. Частный пристав уже раза четыре успел как-то озабоченно прокатиться мимо церкви на своих кругленьких, сытых вяточках. Вот взошли на паперть и затерялись
в «публике» три-четыре личности, как будто переодетые не
в свои
костюмы. Вот на щегольской пролетке подкатил маленький черненький Шписс, а через несколько времени показался
в церкви и прелестный Анатоль де-Воляй.
Несмотря на то, что король и королева обещали приехать запросто и просили не делать официальной встречи и, действительно, приехали
в летних простых
костюмах, так же, как и дядя-губернатор и мистер Вейль, тем не менее, их встретили салютом из орудий, поднятием на грот-мачте гавайского флага и вообще с подобающими почестями: все офицеры
в мундирах были выстроены на шканцах, вызван караул, и команда
стояла во фронте. Его величество, видимо, был доволен приемом и благодарил капитана.
У каждого номера
стоял бамбуковый longue chaise (длинное кресло-качалка) и столик, и многие жильцы
в самых легких
костюмах, с туфлями на босые ноги (местными «бабушами», мягкими, плетенными из какой-то травы), полулежали
в ленивом far niente.
Надежда пообедать
в обществе Франческо Бутронца канула
в воду, когда романист среди рамок, подрамников, безруких манекенов, мольбертов и стульев, увешанных полинялыми
костюмами всех родов и веков, усмотрел своего друга, Франческо Бутронца…Франческо Бутронца,
в шляпе à la Vandic и
в костюме Петра Амьенского,
стоял на табурете, неистово махал муштабелем и гремел.
Читали мы целый день — до поздних часов белых ночей, часов иногда до двух; никуда не ездили за город, и единственное наше удовольствие было ходить на Неву купаться. На улицах
стояло такое безлюдье, что мы отправлялись
в домашних
костюмах и с собственным купальным бельем под мышкой.
Он ничего не ответил и только указал мне глазами на одну женскую фигуру. Это была еще молодая девушка, лет 17–18, одетая
в русский
костюм, с непокрытой головой и с мантилькой, небрежно наброшенной на одно плечо, не пассажирка, а, должно быть, дочь или сестра начальника станции. Она
стояла около вагонного окна и разговаривала с какой-то пожилой пассажиркой. Прежде чем я успел дать себе отчет
в том, что я вижу, мною вдруг овладело чувство, какое я испытал когда-то
в армянской деревне.
Он глядел все на голову Калакуцкого. Сбоку от лампы
стоял овальный портрет
в ореховой рамке. На темном фоне выступала фигура танцовщицы
в балетном испанском
костюме и
в позе с одной вскинутой ногой.
Изображал он группу: на пьедестале
стояли две женские фигуры
в костюмах Евы и
в позах, для описания которых у меня не хватает ни смелости, ни подобающего темперамента.
— Погодите, я Дмитрию Ивановичу скажу, — говорил Захар; голос Альберта бормотал что-то горячо и несвязно. Делесов вскочил и со свечою выбежал
в переднюю. Захар,
в ночном
костюме,
стоял против двери, Альберт,
в шляпе и альмавиве, отталкивал его от двери и слезливым голосом кричал на него...
Бор-Ростовский сделал себе какой-то странный
костюм из полотна,
в котором, как он уверяет, «почти холодно» и который «
стоит три копейки».
На сцене
стоял полукругом хор
в оперных
костюмах, и снова казенные три раза он пропел гимн.
Пока я и Витя Толин дожидаемся поднятия занавеса и
стоим уже готовые к выходу, Томилин,
в своем форменном
костюме почтальона, торжественно выходит на сцену и, убрав
в люк суфлерскую будку на глазах всей публики, закрывает люк и трижды стучит по крышке молотком.
— Нет, ты посуди сам, сколько нам это
стоило, чего
стоило это мне! Уже с неделю я по несколько часов
в день шныряю между народом
в этом маскарадном
костюме, подстрекаю, подзадариваю.
С левой стороны сцены молодой человек представляет Агу (начальника евнухов); перед ними
стоят, преклонясь и скрестив руки, несколько девушек
в восточном
костюме; с правой стороны другой молодой человек представляет статую Мемнона; Полетаев,
в виде Феба, ударяет его по голове золотым жезлом, и статуя издает тихие, гармонические звуки.
Перед ним
стояла Дарья Николаевна. Одетая
в свое домашнее холщевое платье, красиво облегавшее ее полную, округлую фигуру, она казалась выше ростом, нежели вчера,
в мужском
костюме.
Встреча эта оставила
в сердце Глеба Алексеевича сильное впечатление, особенно
в последний момент прощанья с Дарьей Николаевной. Освещенная лунным светом, она
стояла перед ним и он невольно залюбовался на ее глубокие синие глаза, казалось, освещавшие правильные черты лица, резкость которых смягчалась ими, здоровый румянец на щеках. И вся ее полная грации фигура, рельефно выделявшаяся
в мужском
костюме, сразу бросилась ему
в глаза и заставила трепетно забиться его сердце.
— Ах, сударыня, — заговорил он, — сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел
в таком
костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, — повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья
стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что̀ ей делать. Одна m-llе Bourienne приятно улыбалась.
Впереди партера,
в самой середине, облокотившись спиной к рампе,
стоял Долохов с огромною, кверху зачесанною копной курчавых волос,
в персидском
костюме.