Неточные совпадения
Снимая пальто, Самгин отметил, что кровать
стоит так же в углу, у двери, как
стояла там,
на почтовой станции. Вместо лоскутного одеяла она покрыта клетчатым пледом. За кроватью, в ногах ее, карточный стол с кривыми
ножками,
на нем — лампа, груда книг, а над ним — репродукция с Христа Габриеля Макса.
Пузатый комод и
на нем трюмо в форме лиры, три неуклюжих стула, старенькое
на низких
ножках кресло у стола, под окном, — вот и вся обстановка комнаты. Оклеенные белыми обоями стены холодны и голы, только против кровати — темный квадрат небольшой фотографии: гладкое, как пустота, море, корма баркаса и
на ней, обнявшись,
стоят Лидия с Алиной.
Макар Иванович по поводу этого дня почему-то вдруг ударился в воспоминания и припомнил детство мамы и то время, когда она еще «
на ножках не
стояла».
Перед диваном из красного дерева, с выцветшей бархатной обивкой,
стояла конторка палисандрового дерева; над диваном висела картина с купающимися нимфами; комод, оклеенный карельской березой, точно навалился
на простенок между окнами; разбитое трюмо
стояло в углу
на простой некрашеной сосновой табуретке; богатый туалет с отломленной
ножкой, как преступник, был притянут к стене запыленными шнурками.
Хиония Алексеевна прошла по мягкому персидскому ковру и опустилась
на низенький диванчик, перед которым
стоял стол красного дерева с львиными лапами вместо
ножек.
Через минуту в кош вошел Половодов. Он с минуту
стоял в дверях, отыскивая глазами сидевшую неподвижно девушку, потом подошел к ней, молча поцеловал бледную руку и молча поставил перед ней
на маленькую скамеечку большое яйцо из голубого атласа
на серебряных
ножках.
Так и до сих пор
стоит мифологическая богиня, грациозно приподняв одну
ножку, над могилой Тихона Ивановича и с истинно помпадурской ужимкой посматривает
на разгуливающих вокруг нее телят и овец, этих неизменных посетителей наших сельских кладбищ.
Чертопханов снова обратился к Вензору и положил ему кусок хлеба
на нос. Я посмотрел кругом. В комнате, кроме раздвижного покоробленного стола
на тринадцати
ножках неровной длины да четырех продавленных соломенных стульев, не было никакой мебели; давным-давно выбеленные стены, с синими пятнами в виде звезд, во многих местах облупились; между окнами висело разбитое и тусклое зеркальце в огромной раме под красное дерево. По углам
стояли чубуки да ружья; с потолка спускались толстые и черные нити паутин.
Дивуется честной купец такому чуду чудному и такому диву дивному, и ходит он по палатам изукрашенным да любуется, а сам думает: «Хорошо бы теперь соснуть да всхрапнуть», — и видит,
стоит перед ним кровать резная, из чистого золота,
на ножках хрустальныих, с пологом серебряным, с бахромою и кистями жемчужными; пуховик
на ней как гора лежит, пуху мягкого, лебяжьего.
Вылупился, знаете, во всю мочь, и вижу, будто
на меня из-за всех углов темных разные мерзкие рожи
на ножках смотрят, и дорогу мне перебегают, и
на перекрестках
стоят, ждут и говорят: «Убьем его и возьмем сокровище».
Они
стояли к нему боком. В отце он не открыл ничего особенного. Белая блуза, нанковые панталоны и низенькая шляпа с большими полями, подбитыми зеленым плюшем. Но зато дочь! как грациозно оперлась она
на руку старика! Ветер по временам отвевал то локон от ее лица, как будто нарочно, чтобы показать Александру прекрасный профиль и белую шею, то приподнимал шелковую мантилью и выказывал стройную талию, то заигрывал с платьем и открывал маленькую
ножку. Она задумчиво смотрела
на воду.
Рядом с начальницей
стоял, слегка опираясь
на спинку ее кресла, совсем маленький, старенький лысый гусарский генерал в черном мундире с серебряными шнурами, в красно-коричневых рейтузах, туго обтягивавших его подгибающиеся тощие
ножки.
В головной паре
стояли, ожидая начала танца, директриса и граф Олсуфьев в темно-зеленом мундире (теперь
на близком расстоянии Александров лучше различил цвета) и малиновых рейтузах.
Стоя, начальница была еще выше, полнее и величественнее. Ее кавалер не достигал ей головой до плеча. Его худенькая фигура с заметно согбенной спиной, с осевшими тонкими
ножками казалась еще более жалкой рядом с его чересчур представительной парой, похожей
на столичный монумент.
Избушка там
на курьих
ножкахСтоит без окон, без дверей...
На десертном столе, около которого сидела компания,
стояли пустые стаканы из-под пунша и какие-то необыкновенные рюмки — точно блюдечки
на тонкой высокой
ножке, каких Гордей Евстратыч отродясь не видывал. В серебряной корзинке горкой был наложен виноград и дюшесы, в хрустальных вазочках свежая пастила и шоколадные конфеты.
Длинная, низкая палата вся занята рядом стоек для выдвижных полок, или, вернее, рамок с полотняным дном,
на котором лежит «товар» для просушки. Перед каждыми тремя стойками
стоит неглубокий ящик
на ножках в виде стола. Ящик этот так и называется — стол. В этих столах лежали большие белые овалы. Это и есть кубики, которые предстояло нам резать.
Над его головой
на одном из больших неуклюжих камней
стоял маленький мальчик в одной рубахе, пухлый, с большим, оттопыренным животом и
на тоненьких
ножках, тот самый, который раньше
стоял около бабы.
Стоять и смотреть
на нее, когда она пила кофе и потом завтракала, подавать ей в передней шубку и надевать
на ее маленькие
ножки калоши, причем она опиралась
на мое плечо, потом ждать, когда снизу позвонит мне швейцар, встречать ее в дверях, розовую, холодную, попудренную снегом, слушать отрывистые восклицания насчет мороза или извозчика, — если б вы знали, как все это было для меня важно!
Потом опять мелькнули в его воображении стройные
ножки в розовых ботинках. Он посмотрел
на единственный в «клоповнике» стол. Петька сидел в одной рубахе и наливал в стакан из штофа водку. Перед ним
стоял студень с хреном.
Луговский окинул взглядом помещение; оно все было занято рядом полок, выдвижных, сделанных из холста, натянутого
на деревянные рамы, и вделанных, одна под другой, в деревянные стойки.
На этих рамах сушился «товар». Перед каждыми тремя рамами
стоял неглубокий ящик
на ножках в вышину стола: в ящике лежали белые круглые большие овалы.
Крутицкий. Я, знаете ли, смотрю
на все это как
на легкомысленную пробу и особенно дурного ничего не вижу. Наш век, век по преимуществу легкомысленный. Все молодо, неопытно, дай то попробую, другое попробую, то переделаю, другое переменю. Переменять легко. Вот возьму да поставлю всю мебель вверх ногами, вот и перемена. Но где же, я вас спрашиваю, вековая мудрость, вековая опытность, которая поставила мебель именно
на ноги? Вот
стоит стол
на четырех
ножках, и хорошо
стоит, крепко?
Лето
стояло жаркое, и с каждым днем мух являлось все больше и больше. Они падали в молоко, лезли в суп, в чернильницу, жужжали, вертелись и приставали ко всем. Но наша маленькая Мушка успела сделаться уже настоящей большой мухой и несколько раз чуть не погибла. В первый раз она увязла
ножками в варенье, так что едва выползла; в другой раз спросонья налетела
на зажженную лампу и чуть не спалила себе крылышек; в третий раз чуть не попала между оконных створок — вообще приключений было достаточно.
Попрыгали собачки и сразу
на одной
ножке сели: не кончив, бросил Саша, — не
стоит вспоминать! — и вернулся к столу.
Отъехав шагов пятьсот от духана, экипажи остановились. Самойленко выбрал небольшой лужок,
на котором были разбросаны камни, удобные для сидения, и лежало дерево, поваленное бурей, с вывороченным мохнатым корнем и с высохшими желтыми иглами. Тут через речку был перекинут жидкий бревенчатый мост, и
на другом берегу, как раз напротив,
на четырех невысоких сваях
стоял сарайчик, сушильня для кукурузы, напоминавшая сказочную избушку
на курьих
ножках; от ее двери вниз спускалась лесенка.
Мы завернули
на двор, огороженный тыном; прямо против ворот возвышался ветхий-ветхий флигелек с соломенной крышей и крылечком
на столбиках; в стороне
стоял другой, поновей и с крохотным мезонином — но тоже
на курьих
ножках.
Стоя на своих
ножках, карлик был
на вершок ниже коленопреклоненного Ахиллы, который, обняв его своими руками, крепко целовал и между поцелуями барабанил...
Аксинья вбежала в кухню, где в это время была стирка. Стирала одна Липа, а кухарка пошла
на реку полоскать белье. От корыта и котла около плиты шел пар, и в кухне было душно и тускло от тумана.
На полу была еще куча немытого белья, и около него
на скамье, задирая свои красные
ножки, лежал Никифор, так что если бы он упал, то не ушибся бы. Как раз, когда Аксинья вошла, Липа вынула из кучи ее сорочку и положила в корыто, и уже протянула руку к большому ковшу с кипятком, который
стоял на столе…
В доме он уже никого не встретил, все выскочили в сад; одни только девочки, дочери Ипатова, попались ему в коридоре, возле передней; помертвев от испуга,
стояли они в своих белых юбочках, с сжатыми руками и голыми
ножками, возле ночника, поставленного
на полу. Через гостиную, мимо опрокинутого стола, выбежал Владимир Сергеич
на террасу. Сквозь чащу, по направлению к плотине, мелькали огни, тени…
— Господи, как вы глупы, Предпосылов! — закричала она. — Ступайте вон! Ступайте вон, ступайте вон и не смейте подслушивать, я вам приказала далеко
стоять!.. — затопала она
на него
ножками, и когда уже тот улизнул опять в свои кусты, она все-таки продолжала ходить поперек дорожки, как бы вне себя, взад и вперед, сверкая глазками и сложив перед собою обе руки ладошками.
Действительно это оказались горные козы и действительно их было две. Теперь нам уже ясно были видны их темные изящные фигурки среди настоящего ледяного ада. Одна была побольше, другая поменьше. Может быть, это были мать и дочь. Вокруг них льдины бились, сталкивались, вертелись и крошились; при этих столкновениях в промежутках что-то кипело и брызгало пеной, а нежные животные, насторожившись,
стояли на большой сравнительно льдине, подобрав в одно место свои тоненькие
ножки…
Опять собрав свои тонкие, дрожащие
ножки, козы
стояли на другой ледяной площадке, готовые к новому прыжку.
Стоят оба-два, как те лялечки,
ножки в землю вросли, ушки маленькие, торчком, глазом косят
на меня, как зверюки…
Мы длинных цыбов, точно, не уважаем, а любим, чтобы женщина
стояла не
на долгих
ножках, да
на крепоньких, чтоб она не путалась, а как шарок всюду каталась и поспевала, а цыбастенькая побежит да спотыкнется.
И что еще удивило нас, как тут много цапель, точно со всего света собраны, которая летит, которая в воде
на одной
ножке стоит.
Ему отвели над кухней каморку; он устроил ее себе сам, по своему вкусу, соорудил в ней кровать из дубовых досок
на четырех чурбанах — истинно богатырскую кровать; сто пудов можно было положить
на нее — не погнулась бы; под кроватью находился дюжий сундук; в уголку
стоял столик такого же крепкого свойства, а возле столика — стул
на трех
ножках, да такой прочный и приземистый, что сам Герасим бывало поднимет его, уронит и ухмыльнется.
Полунагая, едва одетая легкой тканью, которая более обнаруживала ее красоту, нежели скрывала своими фантастическими драпри, трепещущая и огненная,
стояла она перед ним, не смея ни поднять
на него взора, ни оторвать его от пестрых цветов ковра, до которого чуть касались ее маленькие
ножки.
С сосущим чувством: обману-ул! —
стою, упершись лбом в первый низкий квадрат окна, жгу себе глаза удерживаемыми слезами, и опустив, наконец, глаза, чтобы отпустить, наконец, слезы… —
на ватном дне окна, между двумя рамами, в зеленоватом стекле, как в спирту! — целая россыпь крохотных серых скачущих, страшно-веселых, вербных, с рожками-с-ножками, все окно превративших в вербную чертикову бутыль.
— Небольшое, сударь; больше бы им надобно маменьку свою жалеть. Сударушка приехала сюда в этакой мороз в одном старом салопишке,
на ножках ботиночек не было, а валеные сапоги, как у мужичка; платье, что видите
на ней, только и есть, к себе уж и не зовите лучше в гости: не в чем приехать. Не дорогого бы
стоило искупить все эти вещи, да, видно, и
на то не хватило:
на дело так нет у нас, а
на пустяки тысячи кидают.
Меж тем спавший в оленевской кибитке московский певец проснулся. Отворотил он бок кожаного фартука, глядит — место незнакомое, лошади отложены, людей ни души. Живого только и есть что жирная корова, улегшаяся
на солнцепеке, да высокий голландский петух, окруженный курами всех возможных пород. Склонив голову набок, скитский горлопан
стоял на одной
ножке и гордо поглядывал то
на одну, то
на другую подругу жизни.
Николай Дмитриевич протянул руку за прикупом, но покачнулся и повалил свечку. Евпраксия Васильевна подхватила ее, а Николай Дмитриевич секунду сидел неподвижно и прямо, положив карты
на стол, а потом взмахнул руками и медленно стал валиться
на левую сторону. Падая, он свалил столик,
на котором
стояло блюдечко с налитым чаем, и придавил своим телом его хрустнувшую
ножку.
Посредине комнаты
стоял письменный стол, покрытый клеенкой. Медвежонок по
ножке стола добрался до клеенки, ухватил ее зубами, уперся лапами в
ножку и принялся тащить что было мочи. Тащил, тащил, пока не стащил всю клеенку, вместе с ней — лампу, две чернильницы, графин с водой и вообще все, что было разложено
на столе. В результате — разбитая лампа, разбитый графин, разлитые по полу чернила, а виновник всего скандала забрался в самый дальний угол; оттуда сверкали только одни глаза, как два уголька.
Все там было невзрачно и неряшливо: у одной стены
стояла неприбранная постель,
на ней весь в пуху дубленый тулуп; у другой стены хромой
на трех
ножках стол и
на нем давно не чищенный и совсем почти позеленевший самовар, немытые чашки, растрепанные счетные книги, засиженные мухами счеты, засохшие корки калача и решетного хлеба, порожние полуштофы и косушки; тут же и приготовленное в портомойню грязное белье.
Они плавают кокетливо и мелко сидят
на воде, чуть только брюшком касаясь поверхности моря, и не менее они изящны, когда
на своих стройных
ножках стоят на камнях и равнодушно поглядывают
на проходящие мимо лодки.
Помню, посреди комнаты, которую Кисочка назвала столовой,
стоял круглый стол почему-то
на шести
ножках,
на нем самовар и чашки, а
на краю стола лежали раскрытая книга, карандаш и тетрадка.
Ночь уходила; пропели последние петухи; Михаил Андреевич Бодростин лежал бездыханный в большой зале, а Иосаф Платонович Висленев сидел
на изорванном кресле в конторе; пред ним, как раз насупротив, упираясь своими ногами в
ножки его кресла, помещался огромный рыжий мужик, с длинною палкой в руках и дремал, у дверей
стояли два другие мужика, тоже с большими палками, и оба тоже дремали, между тем как под окнами беспрестанно шмыгали дворовые женщины и ребятишки, старавшиеся приподняться
на карниз и заглянуть чрез окно
на убийцу, освещенного сильно нагоревшим сальным огарком.
— Мне не нравится, что мало конкретных бытовых подробностей. Поэтому образцы не
стоят передо мною живьем. А главное — теней мало. Нимбы, как вы сами признаете. Может быть, Плутарх и полезен для юношества, но мне тогда только и дорог герой, когда он — с мелкими и даже крупными недостатками и; несмотря
на это, все-таки герой. Позвольте, например, узнать, — вы этого в своей книге не объясняете, — почему товарищи называли вас «Топни
ножкой»?
Он
стоял перед окнами гостиницы, выставив
ножку, закинув кверху голову, и, бренча
на гитаре, пел
на разные голоса свою грациозную песню.
Бояре с ужасом посмотрели друг
на друга. Один дьяк Курицын не показал
на лице малейшего знака удивления или страха: только губы его означали глубокое презрение. Не
стоило тратить слов против рыцаря; муж не вступает в спор с мальчиком. Варфоломей ковыльнул
ножкой и, сделав из своей фигуры вопросительный знак, примолвил...
Перед старушкой
стоял круглый дубовый стол без полировки и лака,
на белых кленового дерева
ножках самой простой работы.
В роскошно убранном, уютном будуаре, перед громадным трюмо,
стояла молодая женщина лет двадцати шести, одетая в греческую тунику, ярко красного цвета, и в сандалях
на миниатюрных
ножках.