Неточные совпадения
Необыкновенный глухой гул, соединенный с содроганием всей
поверхности той массы снега,
на которой
стоит человек, производит сильное и неприятное действие
на нервы.
В море царила тишина.
На неподвижной и гладкой
поверхности его не было ни малейшей ряби. Солнце
стояло на небе и щедро посылало лучи свои, чтобы согреть и осушить намокшую от недавних дождей землю и пробудить к жизни весь растительный мир — от могучего тополя до ничтожной былинки.
Потом мы поднялись
на довольно крутой пригорок,
на ровной
поверхности которого
стояло несколько новых и старых недостроенных изб; налево виднелись длинная полоса воды, озеро Киишки и противоположный берег, довольно возвышенный, а прямо против нас лежала разбросанная большая татарская деревня так называемых «мещеряков».
Погост
стоял уединенно, в стороне от всякого селения; неподалеку от церкви ютились почерневшие избы священника и причетников, а кругом во все стороны стлалась сиротливая снежная равнина,
на поверхности которой по местам торчал какой-то хворост.
Тут нет выбора мест, зависящего от положения берегов, ибо вода затопила их и
стоит выше земной
поверхности на аршин, иногда и более; тут надобно знать положение дна, заметив его при спуске полой воды или, если этот пруд вам незнаком, ощупав дно рыбачьим лотом.
При торжественной тишине белеет восток и гонит
на юго-запад ночную темноту, предметы выступают из мрака, яснеют; но камыши
стоят еще неподвижны, и
поверхность вод не дымится легким паром: еще долго до солнца…
Что же касается до лесы из индийского растения, тонкой, как конский волос, то вся ее выгода состоит в прозрачности и легкости; если насадка также легка (например, мухи, кузнечики и проч.), то она
стоит на всех глубинах воды и долго плавает
на поверхности, не погружаясь; но зыблемости шелковых и нитяных лес она не имеет и более пригодна для уженья некрупной рыбы без наплавка, особенно в водах прозрачных, около полудня, когда рыба гуляет
на поверхности воды.
Ни один, от старого до малого, не пройдет мимо реки или пруда, не поглядев, как гуляет вольная рыбка, и долго, не шевелясь,
стоит иногда пешеход-крестьянин, спешивший куда-нибудь за нужным делом, забывает
на время свою трудовую жизнь и, наклонясь над синим омутом, пристально смотрит в темную глубь, любуясь
на резвые движенья рыб, особенно, когда она играет и плещется, как она, всплыв наверх, вдруг, крутым поворотом, погружается в воду, плеснув хвостом и оставя вертящийся круг
на поверхности, края которого, постепенно расширяясь, не вдруг сольются с спокойною гладью воды, или как она, одним только краешком спинного пера рассекая
поверхность воды — стрелою пролетит прямо в одну какую-нибудь сторону и следом за ней пробежит длинная струя, которая, разделяясь
на две, представляет странную фигуру расходящегося треугольника…
Когда вы
стоите над синею глубью речного омута или озера и солнце сзади освещает
поверхность воды, то непременно увидите
на довольно значительной глубине сверканье синевато-серебряных полос, кругловатыми линиями, в разных направлениях, пронзающих воду, — это уклейки.
Ширина больших рек действительно обманывает глаз. Так бы вот, кажется, и переплыл; а между тем
стоит только показаться барке
на поверхности воды или человеку
на противоположном берегу, чтобы понять всю огромность водяного пространства: барка кажется щепкой, голос человека чуть слышным звуком достигает слуха.
Барка целиком повторяется
на ее ровной
поверхности — повторяется вместе с высоким бородатым рулевым в круглой бараньей шапке, повторяется с соломенным шалашом, служащим работникам защитою от дождя и зноя, с белою костлявою бичевною клячей, которая, смиренно
стоя на носу и пережевывая тощее сено, терпеливо ждет своей участи.
Вадим, сказал я, почувствовал сострадание к нищим, и становился, чтобы дать им что-нибудь; вынув несколько грошей, он каждому бросал по одному; они благодарили нараспев, давно затверженными словами и даже не подняв глаз, чтобы рассмотреть подателя милостыни… это равнодушие напомнило Вадиму, где он и с кем; он хотел идти далее; но костистая рука вдруг остановила его за плечо; — «
постой,
постой, кормилец!» пропищал хриплый женский голос сзади его, и рука нищенки всё крепче сжимала свою добычу; он обернулся — и отвратительное зрелище представилось его глазам: старушка, низенькая, сухая, с большим брюхом, так сказать, повисла
на нем: ее засученные рукава обнажали две руки, похожие
на грабли, и полусиний сарафан, составленный из тысячи гадких лохмотьев, висел криво и косо
на этом подвижном скелете; выражение ее лица поражало ум какой-то неизъяснимой низостью, какой-то гнилостью, свойственной мертвецам, долго стоявшим
на воздухе; вздернутый нос, огромный рот, из которого вырывался голос резкий и странный, еще ничего не значили в сравнении с глазами нищенки! вообразите два серые кружка, прыгающие в узких щелях, обведенных красными каймами; ни ресниц, ни бровей!.. и при всем этом взгляд, тяготеющий
на поверхности души; производящий во всех чувствах болезненное сжимание!..
В эту пору особенного своего состояния рыба ходит стаями и нередко поднимается так высоко, что верхние перья бывают видны
на поверхности воды; рыбак,
стоя неподвижно в камыше, по колени и даже по пояс в воде, или
на берегу, притаясь у какого-нибудь куста, сторожит свою добычу и вонзает острогу в подплывающую близко рыбу.
Под конец он уже перестал кричать и только дышал часто-часто. И когда опять разверзла небо черная молния, ничего не было видно
на поверхности болота. Как я шел по колеблющимся, булькающим, вонючим трясинам, как залезал по пояс в речонки, как, наконец, добрел до стога и как меня под утро нашел слышавший мои выстрелы бурцевский Иван, не
стоит а говорить…
Они плавают кокетливо и мелко сидят
на воде, чуть только брюшком касаясь
поверхности моря, и не менее они изящны, когда
на своих стройных ножках
стоят на камнях и равнодушно поглядывают
на проходящие мимо лодки.
Был третий час дня. Солнце высоко
стояло на безоблачном небе и глядело в зеркальную
поверхность реки, мелкая зыбь которой делала для наблюдателя иллюзию улыбки солнца.
Был одиннадцатый час утра. Солнце ярко светило с безоблачного неба, отражавшегося в гладкой
поверхности чудного озера,
на берегу которого
стоял монастырь. Свежая травка и листва деревьев блестели как-то особенно ярко. В маленькой ближайшей роще, по направлению к которой шла княжна, пели пташки.
— Есть?.. Там вентиляция такая, что есть ли она, нет ли, — все одно. Только для виду печи
стоят. Почему это, позвольте спросить, если
на поверхности работать, то работай сколько хочешь, и ничего тебе не будет, а в шахте час посидишь — и начнешь черной харковиной плевать? Тут причина вот какая: току воздуха дается неправильное направление, поэтому газам некуда уходить, они идут в середину к человеку. Я вам сейчас все это объясню.
Стояло чудное утро половины мая 1887 года. В торговой гавани «южной Пальмиры» — Одессе — шла лихорадочная деятельность и господствовало необычное оживление: грузили и разгружали суда. Множество всевозможных форм пароходов, в металлической обшивке которых играло яркое смеющееся солнце, из труб там и сям поднимался легкий дымок к безоблачному небу,
стояло правильными рядами
на зеркальной
поверхности Черного моря.