Неточные совпадения
Это намерение было очень
странное, ибо в заведовании Фердыщенка находился только городской выгон, который не заключал в себе никаких сокровищ ни на поверхности
земли, ни в недрах оной.
Одевшись, подошел он к зеркалу и чихнул опять так громко, что подошедший в это время к окну индейский петух — окно же было очень близко от
земли — заболтал ему что-то вдруг и весьма скоро на своем
странном языке, вероятно «желаю здравствовать», на что Чичиков сказал ему дурака.
Клим почувствовал в этом движении Лютова нечто
странное и стал присматриваться к нему внимательнее, но Лютов уже переменил тон, говоря с Варавкой о
земле деловито и спокойно, без фокусов.
В магазинах вспыхивали огни, а на улице сгущался мутный холод, сеялась какая-то сероватая пыль, пронзая кожу лица. Неприятно было видеть людей, которые шли встречу друг другу так, как будто ничего печального не случилось; неприятны голоса женщин и топот лошадиных копыт по торцам, —
странный звук, точно десятки молотков забивали гвозди в небо и в
землю, заключая и город и душу в холодную, скучную темноту.
Сосны великолепные, по ним и около их по
земле стелется мох, который едят олени и курят якуты в прибавок к махорке. «Хорошо, славно! — сказал мне один якут, подавая свою трубку, — покури». Я бы охотно уклонился от этой любезности, но неучтиво. Я покурил:
странный, но не неприятный вкус, наркотического ничего нет.
Странная, занимательная пока своею неизвестностью
земля растянулась от 32 до 40 с лишком градусов ‹северной› широты, следовательно с одной стороны южнее Мадеры.
— Какой смысл имеет отдача
земли крестьянам с платой им самим же себе? — говорил он. — Если уж он хотел это сделать, мог продать им через крестьянский банк. Это имело бы смысл. Вообще это поступок граничащий с ненормальностью, — говорил Игнатий Никифорович, подумывая уже об опеке, и требовал от жены, чтобы она серьезно переговорила с братом об этом его
странном намерении.
Под утро я немного задремал, и тотчас мне приснился
странный сон: мы — я и Дерсу — были на каком-то биваке в лесу. Дерсу увязывал свою котомку и собирался куда-то идти, а я уговаривал его остаться со мной. Когда все было готово, он сказал, что идет к жене, и вслед за этим быстро направился к лесу. Мне стало страшно; я побежал за ним и запутался в багульнике. Появились пятипальчатые листья женьшеня. Они превратились в руки, схватили меня и повалили на
землю.
Скоро стало совсем светло. Солнца не было видно, но во всем чувствовалось его присутствие. Туман быстро рассеивался, кое-где проглянуло синее небо, и вдруг яркие лучи прорезали мглу и осветили мокрую
землю. Тогда все стало ясно, стало видно, где я нахожусь и куда надо идти.
Странным мне показалось, как это я не мог взять правильного направления ночью. Солнышко пригрело
землю, стало тепло, хорошо, и я прибавил шагу.
Вот-с таким-то образом-с мы блаженствовали три года; на четвертый Софья умерла от первых родов, и —
странное дело — мне словно заранее сдавалось, что она не будет в состоянии подарить меня дочерью или сыном,
землю — новым обитателем.
Кругом вся
земля была изрыта. Дерсу часто останавливался и разбирал следы. По ним он угадывал возраст животных, пол их, видел следы хромого кабана, нашел место, где два кабана дрались и один гонял другого. С его слов все это я представил себе ясно. Мне казалось
странным, как это раньше я не замечал следов, а если видел их, то, кроме направления, в котором уходили животные, они мне ничего не говорили.
В 12 часов я проснулся. У огня сидел китаец-проводник и караулил бивак. Ночь была тихая, лунная. Я посмотрел на небо, которое показалось мне каким-то
странным, приплюснутым, точно оно спустилось на
землю. Вокруг луны было матовое пятно и большой радужный венец. В таких же пятнах были и звезды. «Наверно, к утру будет крепкий мороз», — подумал я, затем завернулся в свое одеяло, прижался к спящему рядом со мной казаку и опять погрузился в сон.
Я сначала жил в Вятке не один.
Странное и комическое лицо, которое время от времени является на всех перепутьях моей жизни, при всех важных событиях ее, — лицо, которое тонет для того, чтоб меня познакомить с Огаревым, и машет фуляром с русской
земли, когда я переезжаю таурогенскую границу, словом К. И. Зонненберг жил со мною в Вятке; я забыл об этом, рассказывая мою ссылку.
Когда она лежала на
земле, я смотрел и на нее, и на образовавшийся таким образом пролет над воротами с таким же чувством, как и на
странную фигуру Коляновского.
От него оставалась куча досок и разной деревянной гнили, а выходная дверь
странным образом висела высоко над
землей.
Просто ветка
странным образом склонилась листьями к
земле, чего с ней прежде никогда не бывало.
Многие, в том числе Невельской, сомневались, что Южный Сахалин принадлежит Японии, да и сами японцы, по-видимому, не были уверены в этом до тех пор, пока русские
странным поведением не внушили им, что Южный Сахалин в самом деле японская
земля.
Он лежал в полудремоте. С некоторых пор у него с этим тихим часом стало связываться
странное воспоминание. Он, конечно, не видел, как темнело синее небо, как черные верхушки деревьев качались, рисуясь на звездной лазури, как хмурились лохматые «стрехи» стоявших кругом двора строений, как синяя мгла разливалась по
земле вместе с тонким золотом лунного и звездного света. Но вот уже несколько дней он засыпал под каким-то особенным, чарующим впечатлением, в котором на другой день не мог дать себе отчета.
В саду было совершенно тихо. Смерзшаяся
земля, покрытая пушистым мягким слоем, совершенно смолкла, не отдавая звуков: зато воздух стал как-то особенно чуток, отчетливо и полно перенося на далекие расстояния и крик вороны, и удар топора, и легкий треск обломавшейся ветки… По временам слышался
странный звон, точно от стекла, переходивший на самые высокие ноты и замиравший как будто в огромном удалении. Это мальчишки кидали камни на деревенском пруду, покрывшемся к утру тонкой пленкой первого льда.
Вдруг до слуха моего донесся какой-то
странный шум — это снег осыпался с ветвей на
землю, и затем я услышал хлопанье крыльев в чаще и громкое карканье.
Когда был вскрыт желудок старой лосихи и выброшено на
землю его содержимое, я увидел, что стенки его находятся в каком-то
странном движении. Присмотревшись поближе, я увидел, что вся внутренняя оболочка желудка сплошь покрыта присосавшимися личинками паутов. Некоторые из них отвалились, и на этих местах были красные пятнышки, похожие на ранки величиной с маленькую горошину. Множество личинок ползало по пищеводу, отсюда они и проникли в полости глотки и носа.
В то самое время в других местах на
земле кипела, торопилась, грохотала жизнь; здесь та же жизнь текла неслышно, как вода по болотным травам; и до самого вечера Лаврецкий не мог оторваться от созерцания этой уходящей, утекающей жизни; скорбь о прошедшем таяла в его душе как весенний снег, — и
странное дело! — никогда не было в нем так глубоко и сильно чувство родины.
Она медлила уходить и стояла, прислонившись к двери. В воздухе пахло от
земли и от камней сухим, страстным запахом жаркой ночи. Было темно, но сквозь мрак Ромашов видел, как и тогда в роще, что лицо Шурочки светится
странным белым светом, точно лицо мраморной статуи.
И в этом мягком воздухе, полном
странных весенних ароматов, в этой тишине, темноте, в этих преувеличенно ярких и точно теплых звездах — чувствовалось тайное и страстное брожение, угадывалась жажда материнства и расточительное сладострастие
земли, растений, деревьев — целого мира.
Он испытывал
странное состояние, похожее на сон, на сладкое опьянение каким-то чудесным, не существующим на
земле напитком.
Ходишь по
земле туда-сюда, видишь города, деревни, знакомишься со множеством
странных, беспечных, насмешливых людей, смотришь, нюхаешь, слышишь, спишь на росистой траве, мерзнешь на морозе, ни к чему не привязан, никого не боишься, обожаешь свободную жизнь всеми частицами души…
На 1-м и 2-м бастионе вспыхивали по
земле молнии; взрывы потрясали воздух и освещали вокруг себя какие-то черные
странные предметы и камни, взлетавшие на воздух.
Далеко, за лесами луговой стороны, восходит, не торопясь, посветлевшее солнце, на черных гривах лесов вспыхивают огни, и начинается
странное, трогающее душу движение: все быстрее встает туман с лугов и серебрится в солнечном луче, а за ним поднимаются с
земли кусты, деревья, стога сена, луга точно тают под солнцем и текут во все стороны, рыжевато-золотые.
Кожемякин всматривался в лица людей, исчерченные морщинами тяжких дум, отупевшие от страданий, видел тусклые, безнадёжно остановившиеся или безумно горящие глаза, дрожь искривлённых губ, судороги щёк, неверные, лишённые смысла движения, ничем не вызванные,
странные улыбки, безмолвные слёзы, — порою ему казалось, что перед ним одно исстрадавшееся тело, судорожно бьётся оно на
земле, разорванное скорбью на куски, одна изболевшаяся душа; он смотрел на людей и думал...
По ночам уходил в поле и слушал там жалобный шелест иссохших трав, шорох голодных мышей, тревожное стрекотание кузнечиков —
странный, отовсюду текущий, сухой шум, точно слабые вздохи задыхавшейся
земли; ходил и думал двумя словами, издавна знакомыми ему...
В голове Кожемякина бестолково, как мошки в луче солнца, кружились мелкие серые мысли, в небе неустанно и деловито двигались на юг
странные фигуры облаков, напоминая то копну сена, охваченную синим дымом, или серебристую кучу пеньки, то огромную бородатую голову без глаз с открытым ртом и острыми ушами, стаю серых собак, вырванное с корнем дерево или изорванную шубу с длинными рукавами — один из них опустился к
земле, а другой, вытянувшись по ветру, дымит голубым дымом, как печная труба в морозный день.
В самой последней степени унижения, среди самой грустной, подавляющей сердце действительности, в компаньонках у одной старой, беззубой и брюзгливейшей барыни в мире, виноватая во всем, упрекаемая за каждый кусок хлеба, за каждую тряпку изношенную, обиженная первым желающим, не защищенная никем, измученная горемычным житьем своим и, про себя, утопающая в неге самых безумных и распаленных фантазий, — она вдруг получила известие о смерти одного своего дальнего родственника, у которого давно уже (о чем она, по легкомыслию своему, никогда не справлялась) перемерли все его близкие родные, человека
странного, жившего затворником, где-то за тридевять
земель, в захолустье, одиноко, угрюмо, неслышно и занимавшегося черепословием и ростовщичеством.
В то время как на мостике собралась толпа и толковала с офицерами о
странном явлении, явилась Фрези Грант и стала просить капитана, чтобы он пристал к острову — посмотреть, какая это
земля.
Ночь росла и крепла, наполняясь
странными тихими звуками. В степи печально посвистывали суслики, в листве винограда дрожал стеклянный стрекот кузнечиков, листва вздыхала и шепталась, полный диск луны, раньше кроваво-красный, бледнел, удаляясь от
земли, бледнел и всё обильнее лил на степь голубоватую мглу…
Что же засим? — герой этой, долго утолявшей читателя повести умер, и умер, как жил, среди
странных неожиданностей русской жизни, так незаслуженно несущей покор в однообразии, — пора кончить и самую повесть с пожеланием всем ее прочитавшим — силы, терпения и любви к родине, с полным упованием, что пусть, по пословице «велика растет чужая
земля своей похвальбой, а наша крепка станет своею хайкою».
Проснулся он среди ночи от какого-то жуткого и
странного звука, похожего на волчий вой. Ночь была светлая, телега стояла у опушки леса, около неё лошадь, фыркая, щипала траву, покрытую росой. Большая сосна выдвинулась далеко в поле и стояла одинокая, точно её выгнали из леса. Зоркие глаза мальчика беспокойно искали дядю, в тишине ночи отчётливо звучали глухие и редкие удары копыт лошади по
земле, тяжёлыми вздохами разносилось её фырканье, и уныло плавал непонятный дрожащий звук, пугая Илью.
Толкнув ногами
землю, он подпрыгнул вверх и согнул ноги в коленях. Его больно дёрнуло за ушами, ударило в голову каким-то
странным, внутренним ударом; ошеломлённый, он всем телом упал на жёсткую
землю, перевернулся и покатился вниз, цепляясь руками за корни деревьев, стукаясь головой о стволы, теряя сознание.
Но что за
странный характер у юноши! Там, где раздавило бы всякого безмерное горе, согнуло бы спину и голову пригнуло к
земле, — там открылся для него источник как бы новой силы и новой гордости. Правда, на лицо его лучше не глядеть и сердца его лучше не касаться, но поступь его тверда, и гордо держится на плечах полумертвая голова.
Я шёл в немом восхищении перед красотой природы этого куска
земли, ласкаемого морем. Князь вздыхал, горевал и, бросая вокруг себя печальные взгляды, пытался набивать свой пустой желудок какими-то
странными ягодами. Знакомство с их питательными свойствами не всегда сходило ему с рук благополучно, и часто он со злым юмором говорил мне...
И тогда слышен становился бой часов; чуждая
земле, медленно и печально рождалась и гасла в высоте
странная мелодия.
Одним словом, происходит нечто в высшей степени
странное.
Земля, мельница, огород — все, по-видимому, предназначенное самою природой для извлечения дохода — все это оказывается не только лишним, но и прямо убыточным…
Всем было известно, что царица Савская никому не показывала своих ног и потому носила длинное, до
земли, платье. Даже в часы любовных ласк держала она ноги плотно закрытыми одеждой. Много
странных и смешных легенд сложилось по этому поводу.
Вижу:
странное, безобразное существо корчится на
земле от ударов, сыплющихся на него со всех сторон.
— Да, да, завтра, завтра мы хороним нашу голубицу! Вынос из дома будет ровно в одиннадцать часов пополуночи… Отсюда в церковь Николы на Курьих Ножках… Знаете?
Странные какие имена у ваших русских церквей! Потом на последний покой в матушке
земле сырой! Вы пожалуете? Мы недавно знакомы, но, смею сказать, любезность вашего нрава и возвышенность чувств…
У меня
странное ощущение: как будто
земля, подмытая тяжелым движением темной, жидкой массы, опрокидывается в нее, а я — съезжаю, соскальзываю с
земли во тьму, где навсегда утонуло солнце.
Казалось, одни ласточки не покидали старого барского дома и оживляли его своим временным присутствием, когда темные купы акаций и лип, окружавшие дом, покрывались густою зеленью; в палисаднике перед балконом алели мак, пион, и сквозь глушившую их траву высовывала длинную верхушку свою стройная мальва, бог весть каким-то
странным случаем сохранившаяся посреди всеобщего запустения; но теперь даже и ласточек не было; дом глядел печально и уныло из-за черных безлиственных дерев, поблекших кустарников и травы, прибитой последними ливнями к сырой
земле дорожек.
И снова я к
земле припал,
И снова вслушиваться стал
К волшебным,
странным голосам...
Завтра в семь часов совершится
странное явление:
земля сядет на луну.
Но что было всего
страннее, — облако ползло совсем низко над
землей, вздрагивая, как будто теряя силы в своем полете и готовое упасть на слободу всей своей грузной массой…
Николай Николаевич только теперь заметил, что ноги его ступали неслышно и мягко, как по ковру. Вправо и влево от тропинки шел невысокий, путаный кустарник, и вокруг него, цепляясь за ветки, колеблясь и вытягиваясь, бродили разорванные неясно-белые клочья тумана.
Странный звук неожиданно пронесся по лесу. Он был протяжен, низок и гармонично-печален и, казалось, выходил из-под
земли. Студент сразу остановился и затрясся на месте от испуга.