Я не знаю и не могу сказать, обладала ли Олеся и половиной тех секретов, о которых говорила с такой наивной верой, но то, чему я сам бывал нередко свидетелем, вселило в меня непоколебимое убеждение, что Олесе были доступны те бессознательные, инстинктивные, туманные, добытые случайным опытом,
странные знания, которые, опередив точную науку на целые столетия, живут, перемешавшись со смешными и дикими поверьями, в темной, замкнутой народной массе, передаваясь как величайшая тайна из поколения в поколение.
Неточные совпадения
«И разве не то же делают все теории философские, путем мысли
странным, несвойственным человеку, приводя его к
знанию того, что он давно знает и так верно знает, что без того и жить бы не мог? Разве не видно ясно в развитии теории каждого философа, что он вперед знает так же несомненно, как и мужик Федор, и ничуть не яснее его главный смысл жизни и только сомнительным умственным путем хочет вернуться к тому, что всем известно?»
Неужели же старик мог надо мной насмеяться?» Так восклицал Митя, шагая в свою квартиру, и уж, конечно, иначе и не могло представляться уму его, то есть: или дельный совет (от такого-то дельца) — со
знанием дела, со
знанием этого Лягавого (
странная фамилия!), или — или старик над ним посмеялся!
Между ними издавна существовало
странное соревнование в
знании хорошего тона, а этот тон считал позорным для дамы являться одной из первых на бал.
Будучи удалены от наук, они не могут понять, что некоторая сумма
знания гораздо надежнее оградила бы эти права, нежели
странное и далеко не всех настигающее слово «фюить!».
Мне уже казалось
странным, что раньше я не знал, например, что весь мир состоит из шестидесяти простых тел, не знал, что такое олифа, что такое краски, и как-то мог обходиться без этих
знаний.
Дарья Михайловна изъяснялась по-русски. Она щеголяла
знанием родного языка, хотя галлицизмы, французские словечки попадались у ней частенько. Она с намерением употребляла простые народные обороты, но не всегда удачно. Ухо Рудина не оскорблялось
странной пестротою речи в устах Дарьи Михайловны, да и вряд ли имел он на это ухо.
Еще более
странною представляется нам ошибка, какую делают добрые люди, толкуя о третьем элементе их цивилизации, — о любви к общему благу, независимо от
знаний и умственного развития народа.
На другой день Топорков сидел с ней в купе первого класса. Он вез ее в Южную Францию.
Странный человек! Он знал, что нет надежды на выздоровление, знал отлично, как свои пять пальцев, но вез ее… Всю дорогу он постукивал, выслушивал, расспрашивал. Не хотел он верить своим
знаниям и всеми силами старался выстукать и выслушать на ее груди хоть маленькую надежду!