Неточные совпадения
Это были: очень высокий, сутуловатый
мужчина с огромными руками, в коротком, не по росту, и старом пальто, с черными, наивными и вместе
страшными глазами, и рябоватая миловидная женщина, очень дурно и безвкусно одетая.
— Сегодня — пою! Ой, Клим, страшно! Ты придешь? Ты — речи народу говорил? Это тоже страшно? Это должно быть
страшнее, чем петь! Я ног под собою не слышу, выходя на публику, холод в спине, под ложечкой — тоска! Глаза, глаза, глаза, — говорила она, тыкая пальцем в воздух. — Женщины — злые, кажется, что они проклинают меня, ждут, чтоб я сорвала голос, запела петухом, — это они потому, что каждый
мужчина хочет изнасиловать меня, а им — завидно!
Жены сосланных в каторжную работу лишались всех гражданских прав, бросали богатство, общественное положение и ехали на целую жизнь неволи в
страшный климат Восточной Сибири, под еще страшнейший гнет тамошней полиции. Сестры, не имевшие права ехать, удалялись от двора, многие оставили Россию; почти все хранили в душе живое чувство любви к страдальцам; но его не было у
мужчин, страх выел его в их сердце, никто не смел заикнуться о несчастных.
Я был
страшным камнем преткновения для всей тайной полиции нашего сада, дамы и
мужчины удивлялись моей скрытности и при всех стараниях не могли открыть, за кем я ухаживаю, кто мне особенно нравится, что действительно было нелегко, я решительно ни за кем не ухаживал, и все барышни мне не особенно нравились.
— Для
мужчины дело
страшное.
Но зато какая
страшная, голая, ничем не убранная, откровенная правда в этом деловом торге о цене ночи, в этих десяти
мужчинах в — вечер, в этих печатных правилах, изданных отцами города, об употреблении раствора борной кислоты и о содержании себя в чистоте, в еженедельных докторских осмотрах, в скверных болезнях, на которые смотрят так же легко и шутливо, так же просто и без страдания, как на насморк, в глубоком отвращении этих женщин к
мужчинам,таком глубоком, что все они, без исключения, возмещают его лесбийским образом и даже ничуть этого не скрывают.
Майзель торжественно разостлал на траве макинтош и положил на нем свою громадную датскую собаку. Публика окружила место действия, а Сарматов для храбрости выпил рюмку водки. Дамы со страху попрятались за спины
мужчин, но это было совершенно напрасно: особенно
страшного ничего не случилось. Как Сарматов ни тряс своей головой, собака не думала бежать, а только скалила свои вершковые зубы, когда он делал вид, что хочет взять макинтош. Публика хохотала, и начались бесконечные шутки над трусившим Сарматовым.
— В самом деле, бедный! Как это достает тебя? Какой
страшный труд: получить раз в месяц письмо от старушки и, не читая, бросить под стол или поговорить с племянником! Как же, ведь это отвлекает от виста!
Мужчины,
мужчины! Если есть хороший обед, лафит за золотой печатью да карты — и все тут; ни до кого и дела нет! А если к этому еще случай поважничать и поумничать — так и счастливы.
Но самое
страшное Матвей находил в дружеских беседах
мужчин о женщинах: всё, что он слышал раньше от и рабочих и помимо воли уловил из бесстыдных разговоров отца с Пушкарём и Власьевной, — всё это теперь разлилось перед ним до размеров глубокой, грязной лужи, в которой тонула женщина, стыдно обнажённая и, точно пиявками, густо облепленная клейкими, пакостными словами.
Тогда она сама начинала рассказывать ему истории о женщинах и
мужчинах, то смешные и зазорные, то звероподобные и
страшные. Он слушал её со стыдом, но не мог скрыть интереса к этим диким рассказам и порою сам начинал расспрашивать её.
Я попал на именины и хотел, разумеется, сейчас же отсюда уйти; но меня схватили за руки и буквально силой усадили за пирог, а пока ели пирог, явился внезапно освободившийся от своих дел капитан Постельников и с ним
мужчина с
страшными усищами: это был поэт Трубицын.
— Я беру женщину, чтоб иметь от ее и моей любви ребенка, в котором должны жить мы оба, она и я! Когда любишь — нет отца, нет матери, есть только любовь, — да живет она вечно! А те, кто грязнит ее, женщины и
мужчины, да будут прокляты проклятием бесплодия, болезней
страшных и мучительной смерти…
В это время подошел к столу высокий
мужчина с усами, с лицом безжизненного цвета, одетый в коротенькую, не по росту, грязную донельзя рубашку, в таких же грязных кальсонах и босиком. Волосы его были растрепаны, глаза еле глядели из-под опухших красных век. Видно было, что он со
страшного похмелья и только что встал от сна.
И вот, чтоб возместить это право, она действует на чувственность
мужчины, через чувственность покоряет его так, что он только формально выбирает, а в действительности выбирает она. А раз овладев этим средством, она уже злоупотребляет им и приобретает
страшную власть над людьми.
— Вот вы
мужчина, а говорите, что у вас замерло сердце; что же должна чувствовать женщина в эти
страшные для нее минуты! Что ваша невеста — весела?
Те догадались, что он немой. «Ничего, — говорят, — ничего, раб божий, не благодари нас, а богу благодарствуй», — и стали его вытаскивать из повозки —
мужчины под плечи и под ноги, а женщины только его слабые ручки поддерживали и еще более напугались
страшного состояния больного, потому что руки у него в плечевых суставах совсем «перевалилися» и только волосяными веревками были кое-как перевязаны.
Она гневлива, крикунья и
страшная сквернословка; дерется иногда со своими швейцарами и с подгулявшими жильцами; может выпить наряду с
мужчинами и до безумия любит танцы; переходы от ругани к смеху у нее мгновенны.
У них в жизни был свой особенный враг, которого не знали
мужчины, — печка, вечно голодная, вечно вопрошающая своей открытой пастью маленькая печка, более
страшная, чем все раскаленные печи ада.
В голодный год во многих местах этим людям сделали
страшную обиду: «сняли их с мучной месячины на печеный отвес», то есть стали давать им по 3 ф. хлеба в день на
мужчину и по 2 ф. на женщину, а мальчикам и девочкам по полтора фунта.
Федор Дмитриевич переносил
страшные муки, незнакомые большинству современных
мужчин.
И в стихии женской любви есть что-то жутко
страшное для
мужчины, что-то грозное и поглощающее, как океан.
Я осмелился открыть глаза:
страшные видения исчезли; я лежал на канапе в чистой комнате, хорошо освещенной; подле меня сидел
мужчина средних лет, приятной и умной физиономии, хорошо одетый.
— Мне знакомы подобного рода дела! Эти кареты… вся обстановка… Молодой человек, особенно влюбленный, выказал бы себя… сделал бы какую-нибудь неосторожность… Скрытность Рены, ее обдуманное молчание… все это было ей предписано… Очевидно, он все предвидел… Я узнаю ловкую руку, наторевшую в руководстве женщинами, умеющую скрыть концы любовных похождений… Бедная, бедная Рена!
Мужчины — это подлые, низкие, презренные существа… Ты по своему неведению попала в их
страшные когти… Нужно узнать… и я узнаю…
«Его дочь целовалась с посторонним
мужчиной. Его дочь — любовница какого-то проходимца. Любовница — это несомненно», — мелькали
страшные мысли в голове несчастного отца.
Охотиться по целым часам верхом на полудиком коне в обществе
мужчин, знающих только охоту да игру, вести с ними разговоры в самом свободном тоне в своем доме, всегда наполненном толпой гостей, окружать себя всяким блеском, обыкновенно идущим рука об руку со
страшным упадком имений, обремененных долгами, — вот жизнь, которую знала до сих пор Станислава Свянторжецкая и которая только и соответствовала ее характеру.
Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, всё ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим,
страшным, жестоким
мужчинам, которые там что-то сражаются и что-то в этом находят радостного, — тогда матери показалось, что его-то она любила больше, гораздо больше всех своих детей.
И, улыбаясь насмешливо, с высоты своей новой, неведомой миру и
страшной правды, глядел он на молоденького, взволнованного офицерика и равнодушно покачивал ногою. И то, что он был почти голый, и то, что у него волосатые, грязноватые ноги с испорченными кривыми пальцами — не стыдило его. И если бы таким же вывести его на самую людную площадь в городе и посадить перед глазами женщин,
мужчин и детей, он так же равнодушно покачивал бы волосатой ногой и улыбался насмешливо.
Сейчас, в эту минуту, я вижу его, предательски лишенного жизни, но не мужества, вижу его встречающим эту всем
страшную, бессмысленную смерть на ногах, как подобает
мужчине, более гордый, чем сама эта царица подземного царства, встречает он ее.
— Не хочешь? Не хочешь? — кричала попадья и в яростной жажде материнства рвала на себе одежды, бесстыдно обнажаясь вся, жгучая и
страшная, как вакханка, трогательная и жалкая, как мать, тоскующая о сыне. — Не хочешь? Так вот же перед Богом говорю тебе: на улицу пойду! Голая пойду! К первому
мужчине на шею брошусь. Отдай мне Васю, проклятый!