Неточные совпадения
— А не боитесь, что по
огню стрелять начнут?
— Ничего: он ездил к губернатору жаловаться и солгал, что я
стрелял в него, да не попал. Если б я был мирный гражданин города, меня бы сейчас на съезжую посадили, а так как я вне закона, на особенном счету, то губернатор разузнал, как было дело, и посоветовал Нилу Андреичу умолчать, «чтоб до Петербурга никаких историй не доходило»: этого он, как
огня, боится.
Проснувшись ночью, я почувствовал, что у меня зябнет не одна спина, а весь я озяб, и было отчего:
огонь на очаге погасал, изредка
стреляя искрами то на лавку, то на тулуп смотрителя или на пол, в сено.
Утомленные непогодой, мы рано стали на бивак. Вечером около нашего табора с ревом ходил тигр. Ночью мы поддерживали усиленный
огонь и несколько раз
стреляли из ружей.
—
Стреляй не надо! Моя люди!.. — послышался из темноты голос, и через несколько минут к нашему
огню подошел человек.
В 1905 году он был занят революционерами, обстреливавшими отсюда сперва полицию и жандармов, а потом войска. Долго не могли взять его. Наконец, поздно ночью подошел большой отряд с пушкой. Предполагалось громить дом гранатами. В трактире ярко горели
огни. Войска окружили дом, приготовились
стрелять, но парадная дверь оказалась незаперта. Разбив из винтовки несколько стекол, решили штурмовать. Нашелся один смельчак, который вошел и через минуту вернулся.
Казаки
стреляют… Дым,
огонь, грохот… Я падаю… Я убит, но… как-то так счастливо, что потом все жмут мне руки, поляки и польки говорят: «Это сын судьи, и его мать полька. Благородный молодой человек»…
На дворе
стреляет мороз; зеленоватый лунный свет смотрит сквозь узорные — во льду — стекла окна, хорошо осветив доброе носатое лицо и зажигая темные глаза фосфорическим
огнем. Шелковая головка, прикрыв волосы бабушки, блестит, точно кованая, темное платье шевелится, струится с плеч, расстилаясь по полу.
То по кремлевским стенам гуляли молодцы Стеньки Разина, то в
огне стонали какие-то слабые голоса, гудел царь-колокол,
стреляла царь-пушка, где-то пели по-французски «Марсельезу».
Весь день и всю ночь до рассвета вспыхивала землянка
огнями выстрелов, трещала, как сырой хворост на
огне.
Стреляли из землянки и залпами и в одиночку, на страшный выбор: уже много было убитых и раненых, и сам пристав, командовавший отрядом, получил легкую рану в плечо. Залпами и в одиночку
стреляли и в землянку, и все казалось, что промахиваются, и нельзя было понять, сколько там людей. Потом, на рассвете, сразу все смолкло в землянке и долго молчало, не отвечая ни на выстрелы, ни на предложение сдаться.
Певец-станочник пел об усилившемся морозе, о том, что Лена
стреляет, что лошади забились под утесы, что в камине горит яркий
огонь, что они, очередные ямщики, собрались в числе десяти человек, что шестерка коней стоит у коновязей, что Ат-Даван ждет Арабын-тойона, что с севера, от великого города, надвигается гроза и Ат-Даван содрогается и трепещет…
— Да; вот как поляки, например, те тоже так рассуждают, — сказал Свитка. — Их тоже в Польше уж как ведь мучают! И казнят, и
огнем жгут, и в Сибирь ссылают тысячами, а они все терпели и терпят… Только собираются всем народом в церковь Богу молиться за свое горе, чтобы Бог избавил их, а в них тут, в самом же храме Божьем, из ружья
стреляют, штыками колют… и женщин, и малых детей, всех без разбору!
По тому и узнают они неверных… и тогда в тот портрет
стреляют, а рукописание жгут на
огне.
Видя, что я целюсь в тигра и не
стреляю, они решили открыть
огонь по зверю с дальнего расстояния.
— Однако надо съездить к начальнику артиллерии, — сказал мне капитан серьезным начальническим тоном, — спросить,
стрелять ли на
огонь, или нет; оно толку не будет, но все-таки можно. Потрудитесь, съездите и спросите. Велите лошадь оседлать, скорей будет, хоть моего Полкана возьмите.
И когда они начали
стрелять, мы некоторое время не могли понять, что это значит, и еще улыбались — под целым градом шрапнелей и пуль, осыпавших нас и сразу выхвативших сотни человек. Кто-то крикнул об ошибке, и — я твердо помню это — мы все увидели, что это неприятель, и что форма эта его, а не наша, и немедленно ответили
огнем. Минут, вероятно, через пятнадцать по начале этого странного боя мне оторвало обе ноги, и опомнился я уже в лазарете, после ампутации.
Народ троекратным криком подтвердил избрание. Граф Гендриков поздравил тогда всех присутствующих с новоизбранным гетманом. Раздался сто один пушечный выстрел, и по полкам все казаки стали
стрелять беглым
огнем.
— Непременно, ведь большинство выпускаемых японцами снарядов, несмотря на их пресловутую «математическую» стрельбу, тратятся непроизводительно. Тоже следует сказать и о их ружейном
огне. Они не жалеют патронов и во время похода осыпают
огнём каждую показавшуюся им подозрительной сопку, каждый кустик,
стреляют залпами по одиноким всадникам и пешим, не говоря уже о разъездах в два-три человека, которых буквально засыпают пулями. Надо быть безумцами или иметь неистощимый запас патронов, чтобы делать это.
В это время в городе взрослые и недоросли расходились еще более; выставленные ведеты тешились тем, что отгоняли жителей от
огня и
стреляли в упорствовавших тушить пожар; другие, преимущественно могилёвский сброд, тешились грабежом; к рассвету 70 домов были жертвою пожара.
— Увы, они
стреляют из луков
огнем и дымом и поражают насмерть на большом расстоянии…
Наши развили адский
огонь, японцы отвечать не успевали и
стреляли не особенно метко, так что потерь у нас было мало.
В диспозиции сказано, первое, чтоб устроенные на выбранном Наполеоном месте батареи с имеющими выравняться с ними орудиями Пернетти и Фуше, всего 102 орудия, открыли
огонь и засыпали русские флеши и редуты снарядами. Это не могло быть сделано, так как, с назначенных Наполеоном мест, снаряды не долетали до русских работ, и эти 102 орудия
стреляли бы по пустому до тех пор, пока ближайший начальник, противно приказанию Наполеона, не выдвинул бы их вперед.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под
огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда
стрелять, и куда скакать конным и куда бежать пешим солдатам.