Неточные совпадения
За каждым
стулом девочка,
А то
и баба с веткою —
Обмахивает мух.
А под
столом мохнатые
Собачки белошерстые.
Барчонки дразнят их…
Мгновенно разостлав свежую скатерть на покрытый уже скатертью круглый
стол под бронзовым бра, он пододвинул бархатные
стулья и остановился перед Степаном Аркадьичем с салфеткой
и карточкой в руках, ожидая приказаний.
Присутствие княгини Тверской,
и по воспоминаниям, связанным с нею,
и потому, что он вообще не любил ее, было неприятно Алексею Александровичу,
и он пошел прямо в детскую. В первой детской Сережа, лежа грудью на
столе и положив ноги на
стул, рисовал что-то, весело приговаривая. Англичанка, заменившая во время болезни Анны француженку, с вязаньем миньярдиз сидевшая подле мальчика, поспешно встала, присела
и дернула Сережу.
— Не обращайте внимания, — сказала Лидия Ивановна
и легким движением подвинула
стул Алексею Александровичу. — Я замечала… — начала она что-то, как в комнату вошел лакей с письмом. Лидия Ивановна быстро пробежала записку
и, извинившись, с чрезвычайною быстротой написала
и отдала ответ
и вернулась к
столу. — Я замечала, — продолжала она начатый разговор, — что Москвичи, в особенности мужчины, самые равнодушные к религии люди.
Горница была большая, с голландскою печью
и перегородкой. Под образами стоял раскрашенный узорами
стол, лавка
и два
стула. У входа был шкафчик с посудой. Ставни были закрыты, мух было мало,
и так чисто, что Левин позаботился о том, чтобы Ласка, бежавшая дорогой
и купавшаяся в лужах, не натоптала пол,
и указал ей место в углу у двери. Оглядев горницу, Левин вышел на задний двор. Благовидная молодайка в калошках, качая пустыми ведрами на коромысле, сбежала впереди его зa водой к колодцу.
Заседание уже началось. У
стола, покрытого сукном, за который сели Катавасов
и Метров, сидело шесть человек,
и один из них, близко пригибаясь к рукописи, читал что-то. Левин сел на один из пустых
стульев, стоявших вокруг
стола,
и шопотом спросил у сидевшего тут студента, что читают. Студент, недовольно оглядев Левина, сказал...
Алексей Александрович прошел в ее кабинет. У ее
стола боком к спинке на низком
стуле сидел Вронский
и, закрыв лицо руками, плакал. Он вскочил на голос доктора, отнял руки от лица
и увидал Алексея Александровича. Увидав мужа, он так смутился, что опять сел, втягивая голову в плечи, как бы желая исчезнуть куда-нибудь; но он сделал усилие над собой, поднялся
и сказал...
Место же, где он уже ничего не мог сказать
и мялся,
и резал
стол,
и качался на
стуле, было то, где ему надо было сказать о допотопных патриархах.
На одном
столе стоял даже сломанный
стул,
и рядом с ним часы с остановившимся маятником, к которому паук уже приладил паутину.
Стол, кресла,
стулья — все было самого тяжелого
и беспокойного свойства, — словом, каждый предмет, каждый
стул, казалось, говорил: «
И я тоже Собакевич!» или: «
И я тоже очень похож на Собакевича!»
Чичиков схватился со
стула с ловкостью почти военного человека, подлетел к хозяйке с мягким выраженьем в улыбке деликатного штатского человека, коромыслом подставил ей руку
и повел ее парадно через две комнаты в столовую, сохраняя во все время приятное наклоненье головы несколько набок. Служитель снял крышку с суповой чашки; все со
стульями придвинулись ближе к
столу,
и началось хлебанье супа.
Промозглый сырой чулан с запахом сапогов
и онуч гарнизонных солдат, некрашеный
стол, два скверных
стула, с железною решеткой окно, дряхлая печь, сквозь щели которой шел дым
и не давало тепла, — вот обиталище, где помещен был наш <герой>, уже было начинавший вкушать сладость жизни
и привлекать внимание соотечественников в тонком новом фраке наваринского пламени
и дыма.
В столовой уже стояли два мальчика, сыновья Манилова, которые были в тех летах, когда сажают уже детей за
стол, но еще на высоких
стульях. При них стоял учитель, поклонившийся вежливо
и с улыбкою. Хозяйка села за свою суповую чашку; гость был посажен между хозяином
и хозяйкою, слуга завязал детям на шею салфетки.
Гремят отдвинутые
стулья;
Толпа в гостиную валит:
Так пчел из лакомого улья
На ниву шумный рой летит.
Довольный праздничным обедом
Сосед сопит перед соседом;
Подсели дамы к камельку;
Девицы шепчут в уголку;
Столы зеленые раскрыты:
Зовут задорных игроков
Бостон
и ломбер стариков,
И вист, доныне знаменитый,
Однообразная семья,
Все жадной скуки сыновья.
Вот дворовая женщина с мочалкой идет мыть тарелки, вот слышно, как шумят посудой в буфете, раздвигают
стол и ставят
стулья, вот
и Мими с Любочкой
и Катенькой (Катенька — двенадцатилетняя дочь Мими) идут из саду; но не видать Фоки — дворецкого Фоки, который всегда приходит
и объявляет, что кушать готово.
Maman уже не было, а жизнь наша шла все тем же чередом: мы ложились
и вставали в те же часы
и в тех же комнатах; утренний, вечерний чай, обед, ужин — все было в обыкновенное время;
столы,
стулья стояли на тех же местах; ничего в доме
и в нашем образе жизни не переменилось; только ее не было…
Раскольников прошел к
столу и сел на
стул, с которого она только что встала. Она стала перед ним в двух шагах, точь-в-точь как вчера.
Но Лужин уже выходил сам, не докончив речи, пролезая снова между
столом и стулом; Разумихин на этот раз встал, чтобы пропустить его. Не глядя ни на кого
и даже не кивнув головой Зосимову, который давно уже кивал ему, чтоб он оставил в покое больного, Лужин вышел, приподняв из осторожности рядом с плечом свою шляпу, когда, принагнувшись, проходил в дверь.
И даже в изгибе спины его как бы выражалось при этом случае, что он уносит с собой ужасное оскорбление.
Через минуту вошла со свечой
и Соня, поставила свечку
и стала сама перед ним, совсем растерявшаяся, вся в невыразимом волнении
и, видимо, испуганная его неожиданным посещением. Вдруг краска бросилась в ее бледное лицо,
и даже слезы выступили на глазах… Ей было
и тошно,
и стыдно,
и сладко… Раскольников быстро отвернулся
и сел на
стул к
столу. Мельком успел он охватить взглядом комнату.
Кабинет его была комната ни большая, ни маленькая; стояли в ней: большой письменный
стол перед диваном, обитым клеенкой, бюро, шкаф в углу
и несколько
стульев — всё казенной мебели, из желтого отполированного дерева.
Это была клетушка до того маленькая, что даже почти не под рост Свидригайлову, в одно окно; постель очень грязная, простой крашеный
стол и стул занимали почти все пространство.
Вдруг он переступил осторожно через порог, бережно притворил за собой дверь, подошел к
столу, подождал с минуту, — все это время не спуская с него глаз, —
и тихо, без шуму, сел на
стул подле дивана; шляпу поставил сбоку, на полу, а обеими руками оперся на трость, опустив на руки подбородок.
— Вот, посмотрите сюда, в эту вторую большую комнату. Заметьте эту дверь, она заперта на ключ. Возле дверей стоит
стул, всего один
стул в обеих комнатах. Это я принес из своей квартиры, чтоб удобнее слушать. Вот там сейчас за дверью стоит
стол Софьи Семеновны; там она сидела
и разговаривала с Родионом Романычем. А я здесь подслушивал, сидя на
стуле, два вечера сряду, оба раза часа по два, —
и, уж конечно, мог узнать что-нибудь, как вы думаете?
— А! ест, стало быть, не болен! — сказал Разумихин, взял
стул и сел за
стол против Раскольникова.
Он отодвинул свой
стул от
стола, высвободил немного пространства между
столом и своими коленями
и ждал несколько в напряженном положении, чтобы гость «пролез» в эту щелочку. Минута была так выбрана, что никак нельзя было отказаться,
и гость полез через узкое пространство, торопясь
и спотыкаясь. Достигнув
стула, он сел
и мнительно поглядел на Разумихина.
В самой же комнате было всего только два
стула и клеенчатый очень ободранный диван, перед которым стоял старый кухонный сосновый
стол, некрашеный
и ничем не покрытый.
Мебель соответствовала помещению: было три старых
стула, не совсем исправных, крашеный
стол в углу, на котором лежало несколько тетрадей
и книг; уже по тому одному, как они были запылены, видно было, что до них давно уже не касалась ничья рука;
и, наконец, неуклюжая большая софа, занимавшая чуть не всю стену
и половину ширины всей комнаты, когда-то обитая ситцем, но теперь в лохмотьях,
и служившая постелью Раскольникову.
Мебель, вся очень старая
и из желтого дерева, состояла из дивана с огромною выгнутою деревянною спинкой, круглого
стола овальной формы перед диваном, туалета с зеркальцем в простенке,
стульев по стенам да двух-трех грошовых картинок в желтых рамках, изображавших немецких барышень с птицами в руках, — вот
и вся мебель.
Городской бульвар на высоком берегу Волги, с площадкой перед кофейной. Направо (от актеров) — вход в кофейную, налево — деревья; в глубине низкая чугунная решетка, за ней — вид на Волгу, на большое пространство: леса, села
и проч. На площадке
столы и стулья: один
стол на правой стороне, подле кофейной, другой — на левой.
И живая женщина за
столом у самовара тоже была на всю жизнь сыта: ее большое, разъевшееся тело помещалось на
стуле монументально крепко, непрерывно шевелились малиновые губы, вздувались сафьяновые щеки пурпурного цвета, колыхался двойной подбородок
и бугор груди.
— Вот
и еще раз мы должны побеседовать, Клим Иванович, — сказал полковник, поднимаясь из-за
стола и предусмотрительно держа в одной руке портсигар, в другой — бумаги. — Прошу! — любезно указал он на
стул по другую сторону
стола и углубился в чтение бумаг.
Но полковник, ткнув перо в стаканчик с мелкой дробью, махнул рукой под
стол, стряхивая с пальцев что-то, отвалился на спинку
стула и, мигая, вполголоса спросил...
Усмехнувшись, Митрофанов махнул рукою над
столом, задел бутылку
и, удерживая ее, подскочил на
стуле.
Блестели золотые, серебряные венчики на иконах
и опаловые слезы жемчуга риз. У стены — старинная кровать карельской березы, украшенная бронзой, такие же четыре
стула стояли посреди комнаты вокруг
стола. Около двери, в темноватом углу, — большой шкаф, с полок его, сквозь стекло, Самгин видел ковши, братины, бокалы
и черные кирпичи книг, переплетенных в кожу. Во всем этом было нечто внушительное.
…Самгин сел к
столу и начал писать, заказав слуге бутылку вина. Он не слышал, как Попов стучал в дверь,
и поднял голову, когда дверь открылась. Размашисто бросив шляпу на
стул, отирая платком отсыревшее лицо, Попов шел к
столу, выкатив глаза, сверкая зубами.
Огонь лампы, как бы поглощенный медью самовара, скупо освещал три фигуры, окутанные жарким сумраком. Лютов, раскачиваясь на
стуле, двигал челюстями, чмокал
и смотрел в сторону Туробоева, который, наклонясь над
столом, писал что-то на измятом конверте.
— Ну, что твой стрелок? — спросил Варавка. Выслушав ответ Клима, он недоверчиво осмотрел его, налил полный фужер вина, благочестиво выпил половину, облизал свою мясную губу
и заговорил, откинувшись на спинку
стула, пристукивая пальцем по краю
стола...
Иноков подошел к Робинзону, угрюмо усмехаясь, сунул руку ему, потом Самгину, рука у него была потная, дрожала, а глаза странно
и жутко побелели, зрачки как будто расплылись,
и это сделало лицо его слепым. Лакей подвинул ему
стул, он сел, спрятал руки под
столом и попросил...
Стол для ужина занимал всю длину столовой, продолжался в гостиной,
и, кроме того, у стен стояло еще несколько столиков, каждый накрыт для четверых. Холодный огонь электрических лампочек был предусмотрительно смягчен розетками из бумаги красного
и оранжевого цвета, от этого теплее блестело стекло
и серебро на
столе, а лица людей казались мягче, моложе. Прислуживали два старика лакея во фраках
и горбоносая, похожая на цыганку горничная. Елена Прозорова, стоя на
стуле, весело командовала...
Он попробовал приподняться со
стула, но не мог, огромные сапоги его точно вросли в пол. Вытянув руки на
столе, но не опираясь ими, он еще раз попробовал встать
и тоже не сумел. Тогда, медленно ворочая шеей, похожей на ствол дерева, воткнутый в измятый воротник серого кафтана, он, осматривая людей, продолжал...
Он отошел к
столу, накапал лекарства в стакан, дал Климу выпить, потом налил себе чаю
и, держа стакан в руках, неловко сел на
стул у постели.
Пузатый комод
и на нем трюмо в форме лиры, три неуклюжих
стула, старенькое на низких ножках кресло у
стола, под окном, — вот
и вся обстановка комнаты. Оклеенные белыми обоями стены холодны
и голы, только против кровати — темный квадрат небольшой фотографии: гладкое, как пустота, море, корма баркаса
и на ней, обнявшись, стоят Лидия с Алиной.
«Бедно живет», — подумал Самгин, осматривая комнатку с окном в сад; окно было кривенькое, из четырех стекол, одно уже зацвело, значит — торчало в раме долгие года. У окна маленький круглый
стол, накрыт вязаной салфеткой. Против кровати — печка с лежанкой, близко от печи комод, шкатулка на комоде, флаконы, коробочки, зеркало на стене. Три
стула, их манерно искривленные ножки
и спинки, прогнутые плетеные сиденья особенно подчеркивали бедность комнаты.
Он неестественно быстро вскочил со
стула, пошатнув
стол, так что все на нем задребезжало,
и, пока Самгин удерживал лампу, живот Бердникова уперся в его плечи, над головой его завизжали торопливые слова...
В ней стоял огромный буфет, фисгармония, широчайший диван, обитый кожею, посреди ее — овальный
стол и тяжелые
стулья с высокими спинками.
Литератор откинулся пред ним на спинку
стула, его красивое лицо нахмурилось, покрылось серой тенью, глаза как будто углубились, он закусил губу,
и это сделало рот его кривым; он взял из коробки на
столе папиросу, женщина у самовара вполголоса напомнила ему: «Ты бросил курить!», тогда он, швырнув папиросу на мокрый медный поднос, взял другую
и закурил, исподлобья
и сквозь дым глядя на оратора.
Комната наполнилась шумом отодвигаемых
стульев, в углу вспыхнул огонек спички, осветив кисть руки с длинными пальцами, испуганной курицей заклохтала какая-то барышня, — Самгину было приятно смятение, вызванное его словами. Когда он не спеша, готовясь рассказать страшное, обошел сад
и двор, — из флигеля шумно выбегали ученики Спивак; она, стоя у
стола, звенела абажуром, зажигая лампу, за
столом сидел старик Радеев, барабаня пальцами, покачивая головой.
Лакей вдвинул в толпу
стол, к нему — другой
и, с ловкостью акробата подбросив к ним
стулья, начал ставить на
стол бутылки, стаканы; кто-то подбил ему руку,
и одна бутылка, упав на стаканы, побила их.
Торопливо закурив папиросу, он вытянул под
стол уставшие ноги, развалился на
стуле и тотчас же заговорил, всматриваясь в лицо Самгина пристально, с бесцеремонным любопытством...
Он качался на
стуле, раздвигал руками посуду на
столе,
стул скрипел, посуда звенела. Самгин первый раз видел его в припадке такой ярости
и не верил, что ярость эта вызвана только разгоном Думы.