Неточные совпадения
— Постой, мне кое-что надо сказать, — и, взяв его короткую
руку, она прижала ее к
своей шее. — Да, ничего, что я позвала его обедать?
Пока он поворачивал его, чувствуя
свою шею обнятою огромной исхудалой
рукой, Кити быстро, неслышно перевернула подушку, подбила ее и поправила голову больного и редкие его волоса, опять прилипшие на виске.
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все
свои решения, не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее комнату. И не думая и не замечая того, есть кто в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо,
руки и
шею.
Анна улыбалась, и улыбка передавалась ему. Она задумывалась, и он становился серьезен. Какая-то сверхъестественная сила притягивала глаза Кити к лицу Анны. Она была прелестна в
своем простом черном платье, прелестны были ее полные
руки с браслетами, прелестна твердая
шея с ниткой жемчуга, прелестны вьющиеся волосы расстроившейся прически, прелестны грациозные легкие движения маленьких ног и
рук, прелестно это красивое лицо в
своем оживлении; но было что-то ужасное и жестокое в ее прелести.
Но Каренина не дождалась брата, а, увидав его, решительным легким шагом вышла из вагона. И, как только брат подошел к ней, она движением, поразившим Вронского
своею решительностью и грацией, обхватила брата левою
рукой за
шею, быстро притянула к себе и крепко поцеловала. Вронский, не спуская глаз, смотрел на нее и, сам не зная чему, улыбался. Но вспомнив, что мать ждала его, он опять вошел в вагон.
— Анна, за что так мучать себя и меня? — говорил он, целуя ее
руки. В лице его теперь выражалась нежность, и ей казалось, что она слышала ухом звук слез в его голосе и на
руке своей чувствовала их влагу. И мгновенно отчаянная ревность Анны перешла в отчаянную, страстную нежность; она обнимала его, покрывала поцелуями его голову,
шею,
руки.
Он стал на колени возле кровати, приподнял ее голову с подушки и прижал
свои губы к ее холодеющим губам; она крепко обвила его
шею дрожащими
руками, будто в этом поцелуе хотела передать ему
свою душу…
Я с трепетом ждал ответа Грушницкого; холодная злость овладела мною при мысли, что если б не случай, то я мог бы сделаться посмешищем этих дураков. Если б Грушницкий не согласился, я бросился б ему на
шею. Но после некоторого молчания он встал с
своего места, протянул
руку капитану и сказал очень важно: «Хорошо, я согласен».
И слышно было, как он трепал
рукою по гладкой
шее своего скакуна, давая ему разные нежные названья.
Господин скинул с себя картуз и размотал с
шеи шерстяную, радужных цветов косынку, какую женатым приготовляет
своими руками супруга, снабжая приличными наставлениями, как закутываться, а холостым — наверное не могу сказать, кто делает, бог их знает, я никогда не носил таких косынок.
Эти слова были сигналом. Жидов расхватали по
рукам и начали швырять в волны. Жалобный крик раздался со всех сторон, но суровые запорожцы только смеялись, видя, как жидовские ноги в башмаках и чулках болтались на воздухе. Бедный оратор, накликавший сам на
свою шею беду, выскочил из кафтана, за который было его ухватили, в одном пегом и узком камзоле, схватил за ноги Бульбу и жалким голосом молил...
Вымылся он в это утро рачительно, — у Настасьи нашлось мыло, — вымыл волосы,
шею и особенно
руки. Когда же дошло до вопроса: брить ли
свою щетину иль нет (у Прасковьи Павловны имелись отличные бритвы, сохранившиеся еще после покойного господина Зарницына), то вопрос с ожесточением даже был решен отрицательно: «Пусть так и остается! Ну как подумают, что я выбрился для… да непременно же подумают! Да ни за что же на свете!
Старшая девочка, лет девяти, высокенькая и тоненькая, как спичка, в одной худенькой и разодранной всюду рубашке и в накинутом на голые плечи ветхом драдедамовом бурнусике, сшитом ей, вероятно, два года назад, потому что он не доходил теперь и до колен, стояла в углу подле маленького брата, обхватив его
шею своею длинною, высохшею как спичка
рукой.
Два инвалида стали башкирца раздевать. Лицо несчастного изобразило беспокойство. Он оглядывался на все стороны, как зверок, пойманный детьми. Когда ж один из инвалидов взял его
руки и, положив их себе около
шеи, поднял старика на
свои плечи, а Юлай взял плеть и замахнулся, тогда башкирец застонал слабым, умоляющим голосом и, кивая головою, открыл рот, в котором вместо языка шевелился короткий обрубок.
Она до обеда не показывалась и все ходила взад и вперед по
своей комнате, заложив
руки назад, изредка останавливаясь то перед окном, то перед зеркалом, и медленно проводила платком по
шее, на которой ей все чудилось горячее пятно.
Он вытянул
шею к двери в зал, откуда глухо доносился хриплый голос и кашель. Самгин сообразил, что происходит нечто интересное, да уже и неловко было уйти. В зале рычал и кашлял Дьякон; сидя у стола, он сложил
руки свои на груди ковшичками, точно умерший, бас его потерял звучность, хрипел, прерывался глухо бухающим кашлем; Дьякон тяжело плутал в словах, не договаривая, проглатывая, выкрикивая их натужно.
Вспомнилось, как назойливо возился с ним, как его отягощала любовь отца, как равнодушно и отец и мать относились к Дмитрию. Он даже вообразил мягкую, не тяжелую
руку отца на голове
своей, на
шее и встряхнул головой. Вспомнилось, как отец и брат плакали в саду якобы о «Русских женщинах» Некрасова. Возникали в памяти бессмысленные, серые, как пепел, холодные слова...
Было уже темно, когда вбежала Лидия, а Макаров ввел под
руку Диомидова. Самгину показалось, что все в комнате вздрогнуло и опустился потолок. Диомидов шагал прихрамывая, кисть его левой
руки была обернута фуражкой Макарова и подвязана обрывком какой-то тряпки к
шее. Не
своим голосом он говорил, задыхаясь...
Самгин слушал изумленно, следя за игрой лица Елены. Подкрашенное лицо ее густо покраснело, до того густо, что обнаружился слой пудры,
шея тоже налилась кровью, и кровь, видимо, душила Елену, она нервно и странно дергала головой, пальцы
рук ее, блестя камнями колец, растягивали щипчики для сахара. Самгин никогда не видел ее до такой степени озлобленной, взволнованной и, сидя рядом с нею, согнулся, прятал голову
свою в плечи, спрашивал себя...
Послушав еще минуту, Самгин положил
свою руку на ее левую грудь, она, вздрогнув, замолчала. Тогда, обняв ее
шею, он поцеловал в губы.
— Серьезно, — продолжал Кумов, опираясь
руками о спинку стула. — Мой товарищ, беглый кадет кавалерийской школы в Елизаветграде, тоже, знаете… Его кто-то укусил в
шею,
шея распухла, и тогда он просто ужасно повел себя со мною, а мы были друзьями. Вот это — мстить за себя, например, за то, что бородавка на щеке, или за то, что — глуп, вообще — за себя, за какой-нибудь
свой недостаток; это очень распространено, уверяю вас!
Это сопоставление понравилось Климу, как всегда нравились ему упрощающие мысли. Он заметил, что и сам Томилин удивлен
своим открытием, видимо — случайным. Швырнув тяжелую книгу на койку, он шевелил бровями, глядя в окно, закинув
руки за
шею, под
свой плоский затылок.
Так неподвижно лег длинный человек в поддевке, очень похожий на Дьякона, — лег, и откуда-то из-под воротника поддевки обильно полилась кровь, рисуя сбоку головы его красное пятно, — Самгин видел прозрачный парок над этим пятном; к забору подползал, волоча ногу, другой человек, с зеленым шарфом на
шее; маленькая женщина сидела на земле, стаскивая с ноги
своей черный ботик, и вдруг, точно ее ударили по затылку, ткнулась головой в колени
свои, развела
руками, свалилась набок.
Освобождать лицо из крепких ее ладоней не хотелось, хотя было неудобно сидеть, выгнув
шею, и необыкновенно смущал блеск ее глаз. Ни одна из женщин не обращалась с ним так, и он не помнил, смотрела ли на него когда-либо Варвара таким волнующим взглядом. Она отняла
руки от лица его, села рядом и, поправив прическу
свою, повторила...
Ольга засмеялась, проворно оставила
свое шитье, подбежала к Андрею, обвила его
шею руками, несколько минут поглядела лучистыми глазами прямо ему в глаза, потом задумалась, положив голову на плечо мужа. В ее воспоминании воскресло кроткое, задумчивое лицо Обломова, его нежный взгляд, покорность, потом его жалкая, стыдливая улыбка, которою он при разлуке ответил на ее упрек… и ей стало так больно, так жаль его…
Она даже не радела слишком о
своем туалете, особенно когда разжаловали ее в чернорабочие: платье на ней толстое, рукава засучены,
шея и
руки по локоть грубы от загара и от работы; но сейчас же, за чертой загара, начиналась белая мягкая кожа.
Ну, так вот я в дороге. Как же, спросите вы, после тропиков показались мне морозы? А ничего. Сижу в
своей открытой повозке, как в комнате; а прежде боялся, думал, что в 30˚ не проедешь тридцати верст; теперь узнал, что проедешь лучше при 30˚ и скорее, потому что ямщики мчат что есть мочи; у них зябнут
руки и ноги, зяб бы и нос, но они надевают на
шею боа.
Еще менее грезилось, что они же, китайцы,
своими руками и на
свою шею, будут обтесывать эти камни, складывать в стены, в брустверы, ставить пушки…
С последними словами Ляховская, как сумасшедшая, обхватила
своими белоснежными, чудными
руками шею Лоскутова и покрыла безумными поцелуями его лицо.
Глухонемая бросилась к девушке и принялась ее душить в
своих могучих объятиях, покрывая безумными поцелуями и слезами ее лицо,
шею,
руки.
Они нашли Привалова на месте строившейся мельницы. Он вылез откуда-то из нижнего этажа, в плисовой поддевке и шароварах; ситцевая рубашка-косоворотка красиво охватывала его широкую
шею. На голове был надвинут какой-то картуз. Когда Зося протянула ему
руку, затянутую в серую шведскую перчатку с лакированным раструбом, Привалов с улыбкой отдернул назад
свою уже протянутую ладонь.
Он перекрестил ее три раза, снял с
своей шеи и надел на нее образок. Она молча поклонилась ему до земли. Он привстал и весело поглядел на одну здоровую бабу с грудным ребеночком на
руках.
Святейший отец, верите ли: влюбил в себя благороднейшую из девиц, хорошего дома, с состоянием, дочь прежнего начальника
своего, храброго полковника, заслуженного, имевшего Анну с мечами на
шее, компрометировал девушку предложением
руки, теперь она здесь, теперь она сирота, его невеста, а он, на глазах ее, к одной здешней обольстительнице ходит.
Обалдуй бросился ему на
шею и начал душить его
своими длинными, костлявыми
руками; на жирном лице Николая Иваныча выступила краска, и он словно помолодел; Яков, как сумасшедший, закричал: «Молодец, молодец!» — даже мой сосед, мужик в изорванной свите, не вытерпел и, ударив кулаком по столу, воскликнул: «А-га! хорошо, черт побери, хорошо!» — и с решительностью плюнул в сторону.
Чертопханов, словно нехотя, положил
руку на
шею коня, хлопнул по ней раза два, потом провел пальцами от холки по спине и, дойдя до известного местечка над почками, слегка, по-охотницки, подавил это местечко. Конь немедленно выгнул хребет и, оглянувшись искоса на Чертопханова
своим надменным черным глазом, фукнул и переступил передними ногами.
Как ни прекрасна была эта ночь, как ни величественны были явления светящихся насекомых и падающего метеора, но долго оставаться на улице было нельзя. Мошкара облепила мне
шею,
руки, лицо и набилась в волосы. Я вернулся в фанзу и лег на кан. Усталость взяла
свое, и я заснул.
Он долго не мог отыскать
свою шляпу; хоть раз пять брал ее в
руки, но не видел, что берет ее. Он был как пьяный; наконец понял, что это под
рукою у него именно шляпа, которую он ищет, вышел в переднюю, надел пальто; вот он уже подходит к воротам: «кто это бежит за мною? верно, Маша… верно с нею дурно!» Он обернулся — Вера Павловна бросилась ему на
шею, обняла, крепко поцеловала.
Когда они все бывали в сборе в Москве и садились за
свой простой обед, старушка была вне себя от радости, ходила около стола, хлопотала и, вдруг останавливаясь, смотрела на
свою молодежь с такою гордостью, с таким счастием и потом поднимала на меня глаза, как будто спрашивая: «Не правда ли, как они хороши?» Как в эти минуты мне хотелось броситься ей на
шею, поцеловать ее
руку. И к тому же они действительно все были даже наружно очень красивы.
Моющийся сдавал платье в раздевальню, получал жестяной номерок на веревочке, иногда надевал его на
шею или привязывал к
руке, а то просто нацеплял на ручку шайки и шел мыться и париться. Вор, выследив в раздевальне, ухитрялся подменить его номерок
своим, быстро выходил, получал платье и исчезал с ним. Моющийся вместо дорогой одежды получал рвань и опорки.
Она опять обняла его и целовала, вернее — душила
своими поцелуями, лицо,
шею, даже
руки целовала. Галактион чувствовал только, как у него вся комната завертелась перед глазами, а эти золотые волосы щекотали ему лицо и
шею.
На лице мальчика это оживление природы сказывалось болезненным недоумением. Он с усилием сдвигал
свои брови, вытягивал
шею, прислушивался и затем, как будто встревоженный непонятною суетой звуков, вдруг протягивал
руки, разыскивая мать, и кидался к ней, крепко прижимаясь к ее груди.
— Ты чего это, милая, мужикам-то на
шею лезешь? — кричала она, размахивая
своими короткими
руками. — Один грех избыла, захотелось другого… В кои-то веки нос показала из лесу и сейчас в сани к Кириллу залезла.
Своем глазам видела… Стыдобушка головушке!
В облитой бледно-розовым полусветом, полусумраком детской, как привидение, сложив
руки на груди, стояла Лиза в
своем черном капоре и черной атласной шубке, с обрывком какого-то шарфа на
шее. Она стояла молча и не шевелясь.
Гловацкая отгадала отцовский голос, вскрикнула, бросилась к этой фигуре и, охватив
своими античными
руками худую
шею отца, плакала на его груди теми слезами, которым, по сказанию нашего народа, ангелы божии радуются на небесах. И ни Помада, ни Лиза, безотчетно остановившиеся в молчании при этой сцене, не заметили, как к ним колтыхал ускоренным, но не скорым шагом Бахарев. Он не мог ни слова произнесть от удушья и, не добежав пяти шагов до дочери, сделал над собой отчаянное усилие. Он как-то прохрипел...
Тамара с голыми белыми
руками и обнаженной
шеей, обвитой ниткой искусственного жемчуга, толстая Катька с мясистым четырехугольным лицом и низким лбом — она тоже декольтирована, но кожа у нее красная и в пупырышках; новенькая Нина, курносая и неуклюжая, в платье цвета зеленого попугая; другая Манька — Манька Большая или Манька Крокодил, как ее называют, и — последней — Сонька Руль, еврейка, с некрасивым темным лицом и чрезвычайно большим носом, за который она и получила
свою кличку, но с такими прекрасными большими глазами, одновременно кроткими и печальными, горящими и влажными, какие среди женщин всего земного шара бывают только у евреек.
Окончив допрашивать, переписывать и ругать скверными словами кучу оборванцев, забранных ночью для вытрезвления и теперь отправляемых по
своим участкам, он откинулся на спинку дивана, заложил
руки за
шею и так крепко потянулся всей
своей огромной богатырской фигурой, что у него затрещали все связки и суставы.
А до этого дня, просыпаясь по утрам в
своем логовище на Темниковской, — тоже по условному звуку фабричного гудка, — он в первые минуты испытывал такие страшные боли в
шее, спине, в
руках и ногах, что ему казалось, будто только чудо сможет заставить его встать и сделать несколько шагов.
Тот сейчас же его понял, сел на корточки на пол, а
руками уперся в пол и, подняв голову на
своей длинной
шее вверх, принялся тоненьким голосом лаять — совершенно как собаки, когда они вверх на воздух на кого-то и на что-то лают; а Замин повалился, в это время, на пол и начал, дрыгая
своими коротенькими ногами, хрипеть и визжать по-свинячьи. Зрители, не зная еще в чем дело, начали хохотать до неистовства.
Елена же его поразила; она вырвала у него
свою руку, когда он щупал ее пульс, и не хотела показать ему язык. На все вопросы его не отвечала ни слова, но все время только пристально смотрела на его огромный Станислав, качавшийся у него на
шее. «У нее, верно, голова очень болит, — заметил старичок, — но только как она глядит!» Я не почел за нужное ему рассказывать о Елене и отговорился тем, что это длинная история.
Худой и тонкий, он охватил ее
шею своими крепкими
руками, взглянул в ее глаза и засмеялся, говоря...