Неточные совпадения
— Перевешать всю жидову! — раздалось из толпы. — Пусть же не
шьют из поповских риз
юбок своим жидовкам! Пусть же не ставят значков на святых пасхах! Перетопить их всех, поганцев,
в Днепре!
— Слушайте!.. еще не то расскажу: и ксендзы ездят теперь по всей Украйне
в таратайках. Да не то беда, что
в таратайках, а то беда, что запрягают уже не коней, а просто православных христиан. Слушайте! еще не то расскажу: уже говорят, жидовки
шьют себе
юбки из поповских риз. Вот какие дела водятся на Украйне, панове! А вы тут сидите на Запорожье да гуляете, да, видно, татарин такого задал вам страху, что у вас уже ни глаз, ни ушей — ничего нет, и вы не слышите, что делается на свете.
Ее волосы сдвинулись
в беспорядке; у
шеи расстегнулась пуговица, открыв белую ямку; раскинувшаяся
юбка обнажала колени; ресницы спали на щеке,
в тени нежного, выпуклого виска, полузакрытого темной прядью; мизинец правой руки, бывшей под головой, пригибался к затылку.
— Какой дурак, братцы, — сказала Татьяна, — так этакого поискать! Чего, чего не надарит ей? Она разрядится, точно пава, и ходит так важно; а кабы кто посмотрел, какие
юбки да какие чулки носит, так срам посмотреть!
Шеи по две недели не моет, а лицо мажет… Иной раз согрешишь, право, подумаешь: «Ах ты, убогая! надела бы ты платок на голову, да шла бы
в монастырь, на богомолье…»
Она встретила меня такая же, какою я ее встретил
в первый раз, только одета иначе:
в серой
юбке, черной бархатной кофте, с бирюзовым крестом на открытой
шее. Она была похожа на самку снегиря.
Старики Багровы со всем семейством вышли на крыльцо; Арина Васильевна
в шелковом шушуне [Шушун — женская верхняя одежда; большею частью короткая кофта, шубейка.] и
юбке,
в шелковом гарнитуровом с золотыми травочками платке на голове, а Степан Михайлыч
в каком-то стародавнем сюртуке, выбритый и с платком на
шее, стояли на верхней ступеньке крыльца; один держал образ Знамения божьей матери, а другая — каравай хлеба с серебряной солонкой.
Из двери показывается Глафира
в одной
юбке и
в платке, накинутом на
шею.
Лицо эфиопа, два длинные зуба блестят
в темной пасти раскрытого рта; седые космы падают с головы густыми прядями; сухая темная грудь открыта от
шеи до пояса, и
юбка зашароварена
в широкие пестрые порты, а
в руках…
в руках и у той и у другой по ножу.
Пришли женщины — сначала три, потом еще две, — потом все время одни из них приходили, другие уходили, и все до одной они были хорошенькие, сильно напудренные, с обнаженными белыми руками,
шеями и грудью, одетые
в блестящие, яркие, дорогие платья, некоторые
в юбках по колено, одна
в коричневой форме гимназистки, одна
в тесных рейтузах и жокейской шапочке.
За каретой арапы пешком
в красных
юбках, с золотыми поясами, на
шее у каждого серебряный ошейник, на голове красна шапка.
И я ходил по сверкающим улицам с поющими ручьями, залитым золотом солнцем. Что это? Откуда эти новые, совсем другие люди? Я ли другой? Они ли другие? Откуда столько милых, красивых женщин? Ласково смотрели блестящие глаза, золотились нежные завитки волос над мягкими изгибами
шей. Шли гимназистки и гимназисты, светясь молодостью. И она — Катра. Вот вышла из магазина, щурится от солнца и рукою
в светлой перчатке придерживает
юбку… Царевна! Рабыня солнца! Теперь твой праздник!