Неточные совпадения
Пришел
солдат с медалями,
Чуть жив, а выпить хочется:
— Я счастлив! — говорит.
«Ну, открывай, старинушка,
В чем счастие солдатское?
Да не таись, смотри!»
— А в том, во-первых, счастие,
Что в двадцати сражениях
Я был, а не убит!
А во-вторых, важней того,
Я и во время мирное
Ходил ни
сыт ни голоден,
А смерти не дался!
А в-третьих — за провинности,
Великие и малые,
Нещадно бит я палками,
А хоть пощупай — жив!
Много детей, все на улице и играют в
солдаты или в лошадки и возятся с
сытыми собаками, которым хочется спать.
Важно,
сытым гусем, шёл жандармский офицер Нестеренко, человек с китайскими усами, а его больная жена шла под руку с братом своим, Житейкиным, сыном умершего городского старосты и хозяином кожевенного завода; про Житейкина говорили, что хотя он распутничает с монахинями, но прочитал семьсот книг и замечательно умел барабанить по маленькому барабану, даже тайно учит
солдат этому искусству.
— Украдет хорошо — все
сыты, и весело таково жить станет… Мамка, бывало, ревмя ревет… а то — напьется, песни играть станет… маненькая она была, складная… кричит тятьке-то: «Душенька ты моя милая, погибшая душа…» Мужики его — кольями… он ничего! Артюшке бы в
солдаты идти… надеялись, человеком будет… а он — не годен…
Где ж пожар? пешеходы глядят.
Чу! неистовый топот раздался,
И на бочке верхом полицейский
солдат,
Медной шапкой блестя, показался.
Вот другой — не поспеешь считать!
Мчатся вихрем красивые тройки.
Осторожней, пожарная рать!
Кони
сытые слишком уж бойки.
Полк вытянулся в длинную, узкую колонну и двинулся.
Солдаты шли бодро, радуясь свежему, веселому утру, отдохнувшие и
сытые. Всем хотелось петь, и когда Нога своим звонким, сильным голосом затянул...
И Онуфриев, иначе не называвший Милицу, как дите или малышем, к немалому её смущению, несмотря на все протесты девушки, уверяющей
солдата, что она «во как
сыта, по самое горло», — протянул ей бутылку, до горлышка наполненную белой влагой.
Смеется
солдат, глаза, как у
сытого кота, к ушам тянутся.
Солдаты наши, по крайней мере, были
сыты, и для этого делалось все.
— «Наука»… А как нам не воровать? — угрюмо возразил солдат-конюх. — Все бы лошади с голоду подохли, костра бы не из чего было развести. Ведь вон лошади рисовую солому едят, — все это ворованное. Лошадям по два гарнца овса выдают, разве лошадь с этого будет
сыта? Все передохнут.
Что ж
сытого потчевать? Глянул
солдат на свое правое ухо, серьгой замотал.
Французский гусарский полковник, видимо только что с постели, выехал из деревни на красивой,
сытой, серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на
солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько
солдат бросилось бежать толпой. Купец с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно-непоколебимым выражением расчета на
сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.