Неточные совпадения
— Вронский — это один из сыновей графа Кирилла Ивановича Вронского и один из самых лучших образцов золоченой молодежи петербургской. Я его узнал в Твери, когда я там служил, а он приезжал на рекрутский
набор. Страшно богат, красив, большие связи, флигель-адъютант и вместе
с тем — очень милый, добрый малый. Но более, чем просто добрый малый. Как я его узнал здесь, он и образован и очень умен; это человек, который далеко пойдет.
Сидя на скамье, Самгин пытался снять ботики, они как будто примерзли к ботинкам, а пальцы ног нестерпимо ломило. За его усилиями наблюдал, улыбаясь ласково, старичок в желтой рубахе. Сунув большие пальцы рук за [пояс], кавказский ремень
с серебряным
набором, он стоял по-солдатски, «пятки — вместе, носки — врозь», весь гладенький, ласковый,
с аккуратно подстриженной серой бородкой, остроносый, быстроглазый.
Разобраться в этом странном
наборе фраз было крайне трудно, и Привалов чувствовал себя очень тяжело, если бы доктор не облегчал эту трудную задачу своим участием. Какой это был замечательно хороший человек!
С каким ангельским терпением выслушивал он влюбленный бред Привалова. Это был настоящий друг, который являлся лучшим посредником во всех недоразумениях и маленьких размолвках.
— Это к набору-с. Всегда так бывает: как комета — непременно
набор.
В-третьих, дворового человека можно было отдать в солдаты, в зачет будущих
наборов, и квитанцию
с выгодою продать.
Во всех трех лазаретах было: гинекологический
набор 1, лярингоскопический
набор 1, максимальных термометров 2, оба разбиты; термометров «для измерения тела» 9, — 2 разбиты; термометров «для измерения высокой температуры» 1, троакар 1, шприцов Праваца 3, — в одном сломана игла; оловянных спринцовок 29, ножниц 9, — 2 изломаны; клистирных трубок 34, дренажная трубка 1, большая ступка
с пестиком 1, —
с трещиной; бритвенный ремень 1, банок кровососных 14.
У Мыльникова сложился в голове
набор любимых слов, которые он пускал в оборот кстати и некстати: «конпания», «руководствовать», «модель» и т. д. Он любил поговорить по-хорошему
с хорошим человеком и обижался всякой невежливостью вроде той, какую позволила себе любезная сестрица Анна Родионовна. Зачем же было плевать прямо в морду? Это уж даже совсем не модель, особенно в хорошей конпании…
Нагорная сторона Балчуговского завода служила настоящим каторжным гнездом и всегда сторонилась Низов, где
с открытием золота были посажены три рекрутских
набора.
Происходила великая драма, местом действия которой было рекрутское присутствие и площадь перед ним, объектом — податное сословие, а действующими лицами — военные и штатские распорядители
набора, совместно
с откупщиком и коммерсантами — поставщиками сукна, полушубков, рубашечного холста и проч.
— Сделайте ваше одолжение! зачем же им сообщать! И без того они ко мне ненависть питают! Такую, можно сказать, мораль на меня пущают: и закладчик-то я, и монетчик-то я! Даже на каторге словно мне места нет! Два раза дело мое
с господином Мосягиным поднимали! Прошлой зимой, в самое, то есть, бойкое время, рекрутский
набор был, а у меня, по их проискам, два питейных заведения прикрыли! Бунтуют против меня — и кончено дело! Стало быть, ежели теперича им еще сказать — что же такое будет!
— Какой же дурак! Какие в нынешнем году, во время рекрутского
набора, симфонии разыгрывал — гениальнейший человек-с! А тут вот слепота нашла.
Дверь в кают-компанию — та самая: через час она тяжко звякнет, замкнется… Возле двери — какой-то незнакомый мне, низенький,
с сотым, тысячным, пропадающим в толпе лицом, и только руки необычайно длинные, до колен: будто по ошибке наспех взяты из другого человеческого
набора.
Управляющий палатою государственных имуществ, несмотря на свою скупость, для погашения в обществе разных неблаговидных про него толков по случаю рекрутского
набора и
с целью повеселить флигель-адъютанта по необходимости должен был в эту зиму развернуться на два, на три вечера.
Здесь в это время я писал срочные заметки для
набора и принимал моих помощников
с материалом.
В типографии нас звали: Митропольского — «недвижимое имущество „Русских ведомостей“, а меня — „летучий репортер“. Оба эти прозвания были придуманы наборщиками, нашими друзьями, так как, приходя поздно ночью,
с экстренными новостями, мы писали их не в редакции, а в типографии или корректорской, отрывая каждые десять строк, чтобы не задержать
набор.
А то нервничают
с набором неразборчивой рукописи какого-нибудь корифея.
В 1859 году он был сослан на Кавказ рядовым, но потом возвращен за отличия в делах
с горцами. Выслан он был за стихи, которые прочел на какой-то студенческой тайной вечеринке, а потом принес их в «Развлечение»; редактор, не посмотрев, сдал их в
набор и в гранках послал к цензору. Последний переслал их в цензурный комитет, а тот к жандармскому генералу, и в результате перед последним предстал редактор «Развлечения» Ф.Б. Миллер. Потребовали и автора к жандарму. На столе лежала гранка со следующими стихами...
Я, кажется, был одним из немногих, который входил к нему без доклада даже в то время, когда он пишет свой фельетон
с короткими строчками и бесчисленными точками. Видя, что В.М. Дорошевич занят, я молча ложился на диван или читал газеты. Напишет он страницу, прочтет мне, позвонит и посылает в
набор. У нас была безоблачная дружба, но раз он на меня жестоко обозлился, хотя ненадолго.
В два часа я уже был в редакции, пришел в корректорскую и сел писать, затворив дверь. Мне никто не мешал. Закончив, сдал метранпажу в
набор. Меня окружили наборщики
с вопросами и заставили прочитать. Ужас был на всех лицах. У многих слезы. Они уже знали кое-что из слухов, но все было туманно. Пошли разговоры.
Впрочем, представим все лучше в образах: в три часа Аггей Никитич сбирается идти продавать свою пару лошадей, и вдруг перед его домом остановилась тоже пара, но только внушительнейшая, в сбруе
с серебряным
набором, запряженная во внушительнейшие сани, в которых сидел откупщик во внушительнейшей бекеше и старавшийся придать своей физиономии внушительнейшее выражение.
Часто, когда видишь не только рекрутские
наборы, учения военных, маневры, но городовых
с заряженными револьверами, часовых, стоящих
с ружьями и налаженными штыками, когда слышишь (как я слышу в Хамовниках, где я живу) целыми днями свист и шлепанье пуль, влипающих в мишень, и видишь среди города, где всякая попытка самоуправства, насилия запрещается, где не разрешается продажа пороха, лекарств, быстрая езда, бездипломное лечение и т. п., видишь в этом же городе тысячи дисциплинированных людей, обучаемых убийству и подчиненных одному человеку, — спрашиваешь себя: да как же те люди, которые дорожат своею безопасностью, могут спокойно допускать и переносить это?
Делается, во-1-х, тем, что всем рабочим людям, не имеющим времени самим разбирать нравственные и религиозные вопросы,
с детства и до старости, примером и прямым поучением внушается, что истязания и убийства совместимы
с христианством и что для известных государственных целей не только могут быть допущены, но и должны быть употребляемы истязания и убийства; во-2-х, тем, что некоторым из них, отобранным по
набору, по воинской повинности или найму, внушается, что совершение своими руками истязаний и убийств составляет священную обязанность и даже доблестный, достойный похвал и вознаграждений поступок.
Людмила вынула из сумочки распылитель, повертела перед Сашиными глазами красивый сосудик темнокрасного
с золотыми узорами стекла,
с гуттаперчевым шариком и
с бронзовым
набором, и сказала...
Пред сим цена соли, установленная Пугачевым, была по 5 коп. за пуд; подушный оклад по 3 коп.
с души; жалованье военным чинам обещал он утроить, а рекрутский
набор производить через каждые 5 лет.
Статная лошадь,
с серебряным
набором сбруя и оружие и сам красивый казак обратили на себя внимание всего народа, бывшего на площади.
И чувствовал себя, как рекрут пред
набором, как человек, собравшийся в далёкий, неизвестный путь. Последнее время к нему усиленно приставал Яков. Растрёпанный, одетый кое-как, он бесцельно совался по трактиру и по двору, смотрел на всё рассеянно блуждавшими глазами и имел вид человека, занятого какими-то особенными соображениями. Встречаясь
с Ильёй, он таинственно и торопливо, вполголоса или шёпотом, спрашивал его...
Коренастый, в розовой ситцевой рубахе, он ходил, засунув руки в карманы широких суконных штанов, заправленных в блестящие сапоги
с мелким
набором. В карманах у него всегда побрякивали деньги. Его круглая голова уже начинала лысеть со лба, но на ней ещё много было кудрявых русых волос, и он молодецки встряхивал ими. Илья не любил его и раньше, но теперь это чувство возросло у мальчика. Он знал, что Петруха не любит деда Еремея, и слышал, как буфетчик однажды учил дядю Терентия...
Зимний сезон кончился. Мне предстояло или остаться в летнем помещении Кружка в Москве, или уехать в Смоленск. И я бы угодил в начавшийся тогда
набор добровольцев в Сербию, что, наверное бы, для меня добром не кончилось, да опять случай подвернулся. Встретил я казака Бокова,
с которым я познакомился еще в цирковые времена, и позвал он меня к себе на Дон.
Я, конечно, будучи его секретарем, помогал в этом
наборе труппы и вел всю переписку. Он только важно,
с шикарным росчерком подписывал: В. Лучич-Далматов.
Мой отец брал взятки и воображал, что это дают ему из уважения к его душевным качествам; гимназисты, чтобы переходить из класса в класс, поступали на хлеба к своим учителям, и эти брали
с них большие деньги; жена воинского начальника во время
набора брала
с рекрутов и даже позволяла угощать себя и раз в церкви никак не могла подняться
с колен, так как была пьяна; во время
набора брали и врачи, а городовой врач и ветеринар обложили налогом мясные лавки и трактиры; в уездном училище торговали свидетельствами, дававшими льготу по третьему разряду; благочинные брали
с подчиненных причтов и церковных старост; в городской, мещанской, во врачебной и во всех прочих управах каждому просителю кричали вослед: «Благодарить надо!» — и проситель возвращался, чтобы дать 30–40 копеек.
Рекрутский
набор вызвал его из деревни в
С…
Табунщик Нестер был одет в казакин, подпоясанный ремнем
с набором, кнут у него был захлестнут через плечо, и хлеб в полотенце был за поясом. В руках он нес седло и уздечку.
— Он уж, — говорила рассказчица, — один раз было убил ее
с сердцов, насилу водой отлили, а другой раз, вот как последний
набор был, сам в некруты просился, — не отдали, тесть перепросил, что работника в дворе нет.
В самом деле, «Лиза, или Торжество благодарности» и «Рекрутский
набор» — пьесы точно
с некоторым достоинством, особенно последняя, — производили при своем появлении, и в Москве и в Петербурге, такое сильное впечатление, даже восторг, какого не бывало до тех пор, как мне сказывали старожилы-театралы.
Известно, что рекрутские
наборы, иногда по два в год, по одному человеку
с 300 и
с 200 душ, страшно обременяли Россию во все время ее царствования.
И этого количества было еще недостаточно. «Колико
наборы ни разорительны государству, — пишет Щербатов, — ибо, считая со всего числа душ, уже почти 23-й человек в рекруты взят, а
с числа работников смело положить можно 11-й или 10-й; а со всем тем армия не удовольствована, ибо предводители оных беспрестанно жалуются на малое число людей оныя».
Соображая все это, Щербатов приходит к заключению, что, вместо двух
наборов, спешно произведенных в 1765 году по одному
с трехсот, лучше уж было бы сделать своевременно один
набор по одному со ста душ: и армия бы укомплектовалась, да и народу было бы легче…
Во-первых, тогда было в обычае, что помещики многих крестьян ссылали в Сибирь на поселение,
с зачетом их в рекруты; это было до того распространено, что
набор 1767 года, по свидетельству Щербатова, «только и служил для расчета
с теми, которые в зачет людей отдали, да и то большую часть на поселение в Сибирь».
Сатирические журналы иногда поражали тех, кто не заботился об общем благе, кто разоряет народ. В это самое время вводились откупа, народ истощался рекрутскими
наборами, бросал свои земли, не в состояний будучи платить за них слишком высокие подати, страдал от неурожая и дороговизны, бродил без работы, помирал
с голоду целыми тысячами.
По тулупу Голован подпоясывался «чекменным» ремешком
с белым сбруйным
набором, который во многих местах пожелтел, а в других — совсем осыпался и оставил наружу дратву да дырки. Но тулуп содержался в опрятности от всяких мелких жильцов — это я знал лучше других, потому что я часто сиживал у Голована за пазухой, слушая его речи, и всегда чувствовал себя здесь очень покойно.
Поликей пришел домой и дома как теленок ревел целый день и на печи лежал.
С тех пор ни разу ничего не было замечено за Поликеем. Только жизнь его стала не веселая; народ на него как на вора смотрел, и, как пришло время
набора, все стали на него указывать.
Набор, назначенный вскоре же после решения вопроса,
с самого начала пошел ужасно туго, и вскоре же понадобились самые крутые меры побуждения, чтобы закон,
с грехом пополам, был исполнен.
Эта осадная цензура, руководствуясь военным регламентом Петра I и греческим Номоканоном, запретила печатать что бы то ни было, писанное мною, хотя бы то было слово о пользе тайной полиции и явного самодержавия или задушевная переписка
с друзьями о выгодах крепостного состояния, телесных наказаний и рекрутских
наборов.
Ах, хомуты славные
с набором висят.
Безрукий и Костя говорили что-то между собой вполголоса; лицо Кости освещалось глубоко ввалившимися голубыми глазами, под ними были большие тёмные пятна. Он был в поддёвке, в красной рубахе и сапогах
с набором. Аннушка что-то шептала гармонисту, лукаво улыбаясь, а тот слушал её и равнодушно поглядывал на мельника.
Сыромятов. А коли так круто пришло, так что ж ты зеваешь-то, голова?.. Приглашай кататься хоть сегодня… ямскую тройку
с набором… маменьку ублаготворить, а
с дочкой, как потемнее станет… куда-нибудь подальше!
На узде, например, навязано по крайней мере
с десяток бубенцов, на шлее медный
набор сплошь — весом в полпуда, а дуга, по золотому фону расписана розанами.
Когда сказан был
набор и
с семьи чубаловской рекрут потребовался, отцом-матерью решено было — и сам Абрам, тогда еще холостой, охотно на то соглашался — идти ему в солдаты за женатого брата, но во время приема нашли у него какой-то недостаток.
Дуэт пели солистка,
с отбитым, но задушевным голосом, и начальник хора, бас, затянутый, — ему и теперь памятна эта подробность, — в чекмень из верблюжьего сукна ремнем
с серебряным
набором и в широчайших светло-синих шароварах, покрывавших ему концы носков, ухарски загнутых кверху.
И я стал сочинять длинную, умную фразу о слепом Мильтоне, но слова путались, выпадали, как из дурного
набора, и, когда я подходил к концу фразы, я уже забывал ее начало. Я хотел вспомнить тогда,
с чего это началось, почему я сочиняю эту странную, бессмысленную фразу о каком-то Мильтоне, — и не мог.