Неточные совпадения
В воротах
с ними встретился
Лакей, какой-то буркою
Прикрытый: «Вам кого?
Помещик за границею,
А управитель при смерти!..» —
И
спину показал.
Крестьяне наши прыснули:
По всей
спине дворового
Был нарисован лев.
«Ну, штука!» Долго спорили,
Что за наряд диковинный,
Пока Пахом догадливый
Загадки не решил:
«Холуй хитер: стащит ковер,
В ковре дыру проделает,
В дыру просунет голову
Да и гуляет так...
Длинный белый остов
спины с огромными, выдающимися лопатками и торчащими ребрами и позвонками был обнажен, и Марья Николаевна
с лакеем запутались
в рукаве рубашки и не могли направить
в него длинную висевшую руку.
Убранная, причесанная,
в нарядном чепчике
с чем-то голубым, выпростав руки на одеяло, она лежала на
спине и, встретив его взглядом, взглядом притягивала к себе.
Увидев Алексея Александровича
с его петербургски-свежим лицом и строго самоуверенною фигурой,
в круглой шляпе,
с немного-выдающеюся
спиной, он поверил
в него и испытал неприятное чувство, подобное тому, какое испытал бы человек, мучимый жаждою и добравшийся до источника и находящий
в этом источнике собаку, овцу или свинью, которая и выпила и взмутила воду.
Кити стояла
с засученными рукавами у ванны над полоскавшимся
в ней ребенком и, заслышав шаги мужа, повернув к нему лицо, улыбкой звала его к себе. Одною рукою она поддерживала под голову плавающего на
спине и корячившего ножонки пухлого ребенка, другою она, равномерно напрягая мускул, выжимала на него губку.
Степан Аркадьич
с тем несколько торжественным лицом,
с которым он садился
в председательское кресло
в своем присутствии, вошел
в кабинет Алексея Александровича. Алексей Александрович, заложив руки за
спину, ходил по комнате и думал о том же, о чем Степан Аркадьич говорил
с его женою.
Она быстро оделась, сошла вниз и решительными шагами вошла
в гостиную, где, по обыкновению, ожидал ее кофе и Сережа
с гувернанткой. Сережа, весь
в белом, стоял у стола под зеркалом и, согнувшись
спиной и головой,
с выражением напряженного внимания, которое она знала
в нем и которым он был похож на отца, что-то делал
с цветами, которые он принес.
Старичок-священник,
в камилавке,
с блестящими серебром седыми прядями волос, разобранными на две стороны за ушами, выпростав маленькие старческие руки из-под тяжелой серебряной
с золотым крестом на
спине ризы, перебирал что-то у аналоя.
Левин положил брата на
спину, сел подле него и не дыша глядел на его лицо. Умирающий лежал, закрыв глаза, но на лбу его изредка шевелились мускулы, как у человека, который глубоко и напряженно думает. Левин невольно думал вместе
с ним о том, что такое совершается теперь
в нем, но, несмотря на все усилия мысли, чтоб итти
с ним вместе, он видел по выражению этого спокойного строгого лица и игре мускула над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется то, что всё так же темно остается для Левина.
Сергей Иванович давно уже отобедал и пил воду
с лимоном и льдом
в своей комнате, просматривая только что полученные
с почты газеты и журналы, когда Левин,
с прилипшими от пота ко лбу спутанными волосами и почерневшею, мокрою
спиной и грудью,
с веселым говором ворвался к нему
в комнату.
Так они прошли первый ряд. И длинный ряд этот показался особенно труден Левину; но зато, когда ряд был дойден, и Тит, вскинув на плечо косу, медленными шагами пошел заходить по следам, оставленным его каблуками по прокосу, и Левин точно так же пошел по своему прокосу. Несмотря на то, что пот катил градом по его лицу и капал
с носа и вся
спина его была мокра, как вымоченная
в воде, — ему было очень хорошо.
В особенности радовало его то, что он знал теперь, что выдержит.
Народ, доктор и фельдшер, офицеры его полка, бежали к нему. К своему несчастию, он чувствовал, что был цел и невредим. Лошадь сломала себе
спину, и решено было ее пристрелить. Вронский не мог отвечать на вопросы, не мог говорить ни
с кем. Он повернулся и, не подняв соскочившей
с головы фуражки, пошел прочь от гипподрома, сам не зная куда. Он чувствовал себя несчастным.
В первый раз
в жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое,
в котором виною сам.
Грушницкий принял таинственный вид: ходит, закинув руки за
спину, и никого не узнает; нога его вдруг выздоровела: он едва хромает. Он нашел случай вступить
в разговор
с княгиней и сказал какой-то комплимент княжне: она, видно, не очень разборчива, ибо
с тех пор отвечает на его поклон самой милой улыбкою.
По причине толщины, он уже не мог ни
в каком случае потонуть и как бы ни кувыркался, желая нырнуть, вода бы его все выносила наверх; и если бы село к нему на
спину еще двое человек, он бы, как упрямый пузырь, остался
с ними на верхушке воды, слегка только под ними покряхтывал да пускал носом и ртом пузыри.
Цветы и ленты на шляпе, вся веселится бурлацкая ватага, прощаясь
с любовницами и женами, высокими, стройными,
в монистах и лентах; хороводы, песни, кипит вся площадь, а носильщики между тем при криках, бранях и понуканьях, нацепляя крючком по девяти пудов себе на
спину,
с шумом сыплют горох и пшеницу
в глубокие суда, валят кули
с овсом и крупой, и далече виднеют по всей площади кучи наваленных
в пирамиду, как ядра, мешков, и громадно выглядывает весь хлебный арсенал, пока не перегрузится весь
в глубокие суда-суряки [Суда-суряки — суда, получившие свое название от реки Суры.] и не понесется гусем вместе
с весенними льдами бесконечный флот.
Уже встали из-за стола. Манилов был доволен чрезвычайно и, поддерживая рукою
спину своего гостя, готовился таким образом препроводить его
в гостиную, как вдруг гость объявил
с весьма значительным видом, что он намерен
с ним поговорить об одном очень нужном деле.
В этом месте новый Виргилий почувствовал такое благоговение, что никак не осмелился занести туда ногу и поворотил назад, показав свою
спину, вытертую, как рогожка,
с прилипнувшим где-то куриным пером.
— Идите
в комнаты! — сказала ключница, отворотившись и показав ему
спину, запачканную мукою,
с большой прорехою пониже.
— Правда,
с такой дороги и очень нужно отдохнуть. Вот здесь и расположитесь, батюшка, на этом диване. Эй, Фетинья, принеси перину, подушки и простыню. Какое-то время послал Бог: гром такой — у меня всю ночь горела свеча перед образом. Эх, отец мой, да у тебя-то, как у борова, вся
спина и бок
в грязи! где так изволил засалиться?
Благоприятный купец тотчас приподнял вверх открывавшуюся доску
с стола и, сделавши таким образом себе проход, очутился
в лавке,
спиною к товару и лицом к покупателю.
Ставши
спиной к товарам и лицом к покупателю, купец,
с обнаженной головою и шляпой на отлете, еще раз приветствовал Чичикова. Потом надел шляпу и, приятно нагнувшись, обеими же руками упершись
в стол, сказал так...
— Ну нет,
в силах! У тетушки натура крепковата. Это старушка — кремень, Платон Михайлыч! Да к тому ж есть и без меня угодники, которые около нее увиваются. Там есть один, который метит
в губернаторы, приплелся ей
в родню… бог
с ним! может быть, и успеет! Бог
с ними со всеми! Я подъезжать и прежде не умел, а теперь и подавно:
спина уж не гнется.
Все те, которые прекратили давно уже всякие знакомства и знались только, как выражаются,
с помещиками Завалишиным да Полежаевым (знаменитые термины, произведенные от глаголов «полежать» и «завалиться», которые
в большом ходу у нас на Руси, все равно как фраза: заехать к Сопикову и Храповицкому, означающая всякие мертвецкие сны на боку, на
спине и во всех иных положениях,
с захрапами, носовыми свистами и прочими принадлежностями); все те, которых нельзя было выманить из дому даже зазывом на расхлебку пятисотрублевой ухи
с двухаршинными стерлядями и всякими тающими во рту кулебяками; словом, оказалось, что город и люден, и велик, и населен как следует.
Бывало, покуда поправляет Карл Иваныч лист
с диктовкой, выглянешь
в ту сторону, видишь черную головку матушки, чью-нибудь
спину и смутно слышишь оттуда говор и смех; так сделается досадно, что нельзя там быть, и думаешь: «Когда же я буду большой, перестану учиться и всегда буду сидеть не за диалогами, а
с теми, кого я люблю?» Досада перейдет
в грусть, и, бог знает отчего и о чем, так задумаешься, что и не слышишь, как Карл Иваныч сердится за ошибки.
Бывало, стоишь, стоишь
в углу, так что колени и
спина заболят, и думаешь: «Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть на мягком кресле и читать свою гидростатику, — а каково мне?» — и начнешь, чтобы напомнить о себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штукатурку со стены; но если вдруг упадет
с шумом слишком большой кусок на землю — право, один страх хуже всякого наказания.
Когда, воображая, что я иду на охоту,
с палкой на плече, я отправился
в лес, Володя лег на
спину, закинул руки под голову и сказал мне, что будто бы и он ходил.
Он стоял подле письменного стола и, указывая на какие-то конверты, бумаги и кучки денег, горячился и
с жаром толковал что-то приказчику Якову Михайлову, который, стоя на своем обычном месте, между дверью и барометром, заложив руки за
спину, очень быстро и
в разных направлениях шевелил пальцами.
— А вы, хлопцы! — продолжал он, оборотившись к своим, — кто из вас хочет умирать своею смертью — не по запечьям и бабьим лежанкам, не пьяными под забором у шинка, подобно всякой падали, а честной, козацкой смертью — всем на одной постеле, как жених
с невестою? Или, может быть, хотите воротиться домой, да оборотиться
в недоверков, да возить на своих
спинах польских ксендзов?
Сказав это, он взвалил себе на
спину мешки, стащил, проходя мимо одного воза, еще один мешок
с просом, взял даже
в руки те хлеба, которые хотел было отдать нести татарке, и, несколько понагнувшись под тяжестью, шел отважно между рядами спавших запорожцев.
—
В спину тебе шило! — кричала
с бранью толпа. — Что он за козак, когда проворовался, собачий сын, как татарин? К черту
в мешок пьяницу Шила!
С невысокого, изрытого корнями обрыва Ассоль увидела, что у ручья, на плоском большом камне,
спиной к ней, сидит человек, держа
в руках сбежавшую яхту, и всесторонне рассматривает ее
с любопытством слона, поймавшего бабочку.
Ассоль спала. Лонгрен, достав свободной рукой трубку, закурил, и ветер пронес дым сквозь плетень
в куст, росший
с внешней стороны огорода. У куста,
спиной к забору, прожевывая пирог, сидел молодой нищий. Разговор отца
с дочерью привел его
в веселое настроение, а запах хорошего табаку настроил добычливо.
Случалось, что петлей якорной цепи его сшибало
с ног, ударяя о палубу, что не придержанный у кнека [Кнек (кнехт) — чугунная или деревянная тумба, кнехты могут быть расположены по парно для закрепления швартовых — канатов, которыми судно крепится к причалу.] канат вырывался из рук, сдирая
с ладоней кожу, что ветер бил его по лицу мокрым углом паруса
с вшитым
в него железным кольцом, и, короче сказать, вся работа являлась пыткой, требующей пристального внимания, но, как ни тяжело он дышал,
с трудом разгибая
спину, улыбка презрения не оставляла его лица.
Но Лужин уже выходил сам, не докончив речи, пролезая снова между столом и стулом; Разумихин на этот раз встал, чтобы пропустить его. Не глядя ни на кого и даже не кивнув головой Зосимову, который давно уже кивал ему, чтоб он оставил
в покое больного, Лужин вышел, приподняв из осторожности рядом
с плечом свою шляпу, когда, принагнувшись, проходил
в дверь. И даже
в изгибе
спины его как бы выражалось при этом случае, что он уносит
с собой ужасное оскорбление.
Он бросился ловить ее; но мышь не сбегала
с постели, а мелькала зигзагами во все стороны, скользила из-под его пальцев, перебегала по руке и вдруг юркнула под подушку; он сбросил подушку, но
в одно мгновение почувствовал, как что-то вскочило ему за пазуху, шоркает по телу, и уже за
спиной, под рубашкой.
Разумихин, сконфуженный окончательно падением столика и разбившимся стаканом, мрачно поглядел на осколки, плюнул и круто повернул к окну, где и стал
спиной к публике,
с страшно нахмуренным лицом, смотря
в окно и ничего не видя.
Народ расходился, полицейские возились еще
с утопленницей, кто-то крикнул про контору… Раскольников смотрел на все
с странным ощущением равнодушия и безучастия. Ему стало противно. «Нет, гадко… вода… не стоит, — бормотал он про себя. — Ничего не будет, — прибавил он, — нечего ждать. Что это, контора… А зачем Заметов не
в конторе? Контора
в десятом часу отперта…» Он оборотился
спиной к перилам и поглядел кругом себя.
— Эх, ешь те комары! Расступись! — неистово вскрикивает Миколка, бросает оглоблю, снова нагибается
в телегу и вытаскивает железный лом. — Берегись! — кричит он и что есть силы огорошивает
с размаху свою бедную лошаденку. Удар рухнул; кобыленка зашаталась, осела, хотела было дернуть, но лом снова со всего размаху ложится ей на
спину, и она падает на землю, точно ей подсекли все четыре ноги разом.
А Миколка намахивается
в другой раз, и другой удар со всего размаху ложится на
спину несчастной клячи. Она вся оседает всем задом, но вспрыгивает и дергает, дергает из всех последних сил
в разные стороны, чтобы вывезти; но со всех сторон принимают ее
в шесть кнутов, а оглобля снова вздымается и падает
в третий раз, потом
в четвертый, мерно,
с размаха. Миколка
в бешенстве, что не может
с одного удара убить.
И, обращен к нему
спиною,
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою
Стоит
с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.
Катя повела Аркадия
в сад. Встреча
с нею показалась ему особенно счастливым предзнаменованием; он обрадовался ей, словно родной. Все так отлично устроилось: ни дворецкого, ни доклада. На повороте дорожки он увидел Анну Сергеевну. Она стояла к нему
спиной. Услышав шаги, она тихонько обернулась.
Он потрепал по
спине Аркадия и громко назвал его «племянничком», удостоил Базарова, облеченного
в староватый фрак, рассеянного, но снисходительного взгляда вскользь, через щеку, и неясного, но приветливого мычанья,
в котором только и можно было разобрать, что «я…» да «ссьма»; подал палец Ситникову и улыбнулся ему, но уже отвернув голову; даже самой Кукшиной, явившейся на бал безо всякой кринолины и
в грязных перчатках, но
с райскою птицею
в волосах, даже Кукшиной он сказал: «Enchanté».
Базаров высунулся из тарантаса, а Аркадий вытянул голову из-за
спины своего товарища и увидал на крылечке господского домика высокого, худощавого человека
с взъерошенными волосами и тонким орлиным носом, одетого
в старый военный сюртук нараспашку. Он стоял, растопырив ноги, курил длинную трубку и щурился от солнца.
Павла Петровича она боялась больше, чем когда-либо; он
с некоторых пор стал наблюдать за нею и неожиданно появлялся, словно из земли вырастал за ее
спиною в своем сьюте,
с неподвижным зорким лицом и руками
в карманах.
Прощаясь
с матерью, он поцеловал ее
в лоб, а она обняла его и за
спиной, украдкой, его благословила трижды.
Вошел человек лет шестидесяти, беловолосый, худой и смуглый,
в коричневом фраке
с медными пуговицами и
в розовом платочке на шее. Он осклабился, подошел к ручке к Аркадию и, поклонившись гостю, отступил к двери и положил руки за
спину.
Самгин следил, как соблазнительно изгибается
в руках офицера
с черной повязкой на правой щеке тонкое тело высокой женщины
с обнаженной до пояса
спиной, смотрел и привычно ловил клочки мудрости человеческой. Он давно уже решил, что мудрость, схваченная непосредственно у истока ее, из уст людей, — правдивее, искренней той, которую предлагают книги и газеты. Он имел право думать, что особенно искренна мудрость пьяных, а за последнее время ему казалось, что все люди нетрезвы.
Парень
с серебряной серьгой
в ухе легко, тараном плеча своего отодвинул Самгина за
спину себе и сказал негромко, сипло...
Впечатление огненной печи еще усиливалось, если смотреть сверху,
с балкона: пред ослепленными глазами открывалась продолговатая,
в форме могилы, яма, а на дне ее и по бокам
в ложах, освещенные пылающей игрой огня, краснели, жарились лысины мужчин, таяли, как масло, голые
спины, плечи женщин, трещали ладони, аплодируя ярко освещенным и еще более голым певицам.
Самгин, не отрываясь, смотрел на багровое, уродливо вспухшее лицо и на грудь поручика; дышал поручик так бурно и часто, что беленький крест на груди его подскакивал. Публика быстро исчезала, — широкими шагами подошел к поручику человек
в поддевке и, спрятав за
спину руку
с папиросой, спросил...