Неточные совпадения
Упав на колени пред
постелью, он держал пред губами руку жены и целовал ее, и рука эта слабым движением пальцев отвечала на его поцелуи. А между тем там, в
ногах постели, в ловких руках Лизаветы Петровны, как огонек над светильником, колебалась жизнь человеческого существа, которого никогда прежде не было и которое так же,
с тем же правом,
с тою же значительностью для себя, будет жить и плодить себе подобных.
Несколько раз подходил он к
постели,
с тем чтобы их скинуть и лечь, но никак не мог: сапоги, точно, были хорошо сшиты, и долго еще поднимал он
ногу и обсматривал бойко и на диво стачанный каблук.
Как я ни боялся щекотки, я не вскочил
с постели и не отвечал ему, а только глубже запрятал голову под подушки, изо всех сил брыкал
ногами и употреблял все старания удержаться от смеха.
Час спустя Павел Петрович уже лежал в
постели с искусно забинтованною
ногой. Весь дом переполошился; Фенечке сделалось дурно. Николай Петрович втихомолку ломал себе руки, а Павел Петрович смеялся, шутил, особенно
с Базаровым; надел тонкую батистовую рубашку, щегольскую утреннюю курточку и феску, не позволил опускать шторы окон и забавно жаловался на необходимость воздержаться от пищи.
Лидия вывихнула
ногу и одиннадцать дней лежала в
постели. Левая рука ее тоже была забинтована. Перед отъездом Игоря толстая, задыхающаяся Туробоева, страшно выкатив глаза, привела его проститься
с Лидией, влюбленные, обнявшись, плакали, заплакала и мать Игоря.
Жена, подпрыгнув, ударила его головою в скулу, он соскочил
с постели, а она снова свалилась на пол и начала развязывать
ноги свои, всхрапывая...
Он сбросил
с себя одеяло, спустил
ноги с постели и, прежде чем девушка успела отшатнуться, крепко обнял ее.
— Черт бы взял, — пробормотал Самгин, вскакивая
с постели, толкнув жену в плечо. — Проснись, обыск! Третий раз, — ворчал он, нащупывая
ногами туфли, одна из них упрямо пряталась под кровать, а другая сплющилась, не пуская в себя пальцы
ноги.
Клим вскочил
с постели, быстро оделся и выбежал в столовую, но в ней было темно, лампа горела только в спальне матери. Варавка стоял в двери, держась за косяки, точно распятый, он был в халате и в туфлях на голые
ноги, мать торопливо куталась в капот.
Наступили удивительные дни. Все стало необыкновенно приятно, и необыкновенно приятен был сам себе лирически взволнованный человек Клим Самгин. Его одолевало желание говорить
с людями как-то по-новому мягко, ласково. Даже
с Татьяной Гогиной, антипатичной ему, он не мог уже держаться недружелюбно. Вот она сидит у
постели Варвары, положив
ногу на
ногу, покачивая
ногой, и задорным голосом говорит о Суслове...
А другой быстро, без всяких предварительных приготовлений, вскочит обеими
ногами с своего ложа, как будто боясь потерять драгоценные минуты, схватит кружку
с квасом и, подув на плавающих там мух, так, чтоб их отнесло к другому краю, отчего мухи, до тех пор неподвижные, сильно начинают шевелиться, в надежде на улучшение своего положения, промочит горло и потом падает опять на
постель, как подстреленный.
Обломов всегда ходил дома без галстука и без жилета, потому что любил простор и приволье. Туфли на нем были длинные, мягкие и широкие; когда он, не глядя, опускал
ноги с постели на пол, то непременно попадал в них сразу.
Он хотел приподнять Обломова
с постели, но тот предупредил его, опустив быстро
ноги и сразу попав ими в обе туфли.
Так и сделал. После чаю он уже приподнялся
с своего ложа и чуть было не встал; поглядывая на туфли, он даже начал спускать к ним одну
ногу с постели, но тотчас же опять подобрал ее.
Она молча приняла обязанности в отношении к Обломову, выучила физиономию каждой его рубашки, сосчитала протертые пятки на чулках, знала, какой
ногой он встает
с постели, замечала, когда хочет сесть ячмень на глазу, какого блюда и по скольку съедает он, весел он или скучен, много спал или нет, как будто делала это всю жизнь, не спрашивая себя, зачем, что такое ей Обломов, отчего она так суетится.
Но следующие две, три минуты вдруг привели его в память — о вчерашнем. Он сел на
постели, как будто не сам, а подняла его посторонняя сила; посидел минуты две неподвижно, открыл широко глаза, будто не веря чему-то, но когда уверился, то всплеснул руками над головой, упал опять на подушку и вдруг вскочил на
ноги, уже
с другим лицом, какого не было у него даже вчера, в самую страшную минуту.
Она машинально сбросила
с себя обе мантильи на диван, сняла грязные ботинки,
ногой достала из-под
постели атласные туфли и надела их. Потом, глядя не около себя, а куда-то вдаль, опустилась на диван, и в изнеможении, закрыв глаза, оперлась спиной и головой к подушке дивана и погрузилась будто в сон.
Козлов долго всматривался, потом узнал Райского, проворно спустил
ноги с постели и сел, глядя на него.
Через три дня я встал поутру
с постели и вдруг почувствовал, ступив на
ноги, что больше не слягу.
7-го октября был ровно год, как мы вышли из Кронштадта. Этот день прошел скромно. Я живо вспомнил, как, год назад, я в первый раз вступил на море и зажил новою жизнью, как из покойной комнаты и
постели перешел в койку и на колеблющуюся под
ногами палубу, как неблагосклонно встретило нас море, засвистал ветер, заходили волны; вспомнил снег и дождь, зубную боль — и прощанье
с друзьями…
— Зачем ты встал
с постели, — говорила ему Егоровна, — на
ногах не стоишь, а туда же норовишь, куда и люди.
Чаще всего он схватывал
с чьей-нибудь
постели большую подушку и метким ударом сбивал нас обоих
с ног.
Суслонский писарь отправился к Харитине «на той же
ноге» и застал ее дома, почти в совершенно пустой квартире. Она лежала у себя в спальне, на своей роскошной
постели, и курила папиросу. Замараева больше всего смутила именно эта папироса, так что он не знал,
с чего начать.
Я ушел, но спать в эту ночь не удалось; только что лег в
постель, — меня вышвырнул из нее нечеловеческий вой; я снова бросился в кухню; среди нее стоял дед без рубахи, со свечой в руках; свеча дрожала, он шаркал
ногами по полу и, не сходя
с места, хрипел...
Я вскочил
с постели, вышиб
ногами и плечами обе рамы окна и выкинулся на двор, в сугроб снега. В тот вечер у матери были гости, никто не слыхал, как я бил стекла и ломал рамы, мне пришлось пролежать в снегу довольно долго. Я ничего не сломал себе, только вывихнул руку из плеча да сильно изрезался стеклами, но у меня отнялись
ноги, и месяца три я лежал, совершенно не владея ими; лежал и слушал, как всё более шумно живет дом, как часто там, внизу, хлопают двери, как много ходит людей.
А на
постели сидит вавилонская блудница, сама хозяйка Лукерья Непомнящая, лохматая, тощая,
с веснушками; она старается посмешнее отвечать на мои вопросы и болтает при этом
ногами.
Здесь был только зоологический Розанов, а был еще где-то другой, бесплотный Розанов, который летал то около детской кроватки
с голубым ситцевым занавесом, то около
постели, на которой спала женщина
с расходящимися бровями, дерзостью и эгоизмом на недурном, но искаженном злостью лице, то бродил по необъятной пустыне, ловя какой-то неясный женский образ, возле которого ему хотелось упасть, зарыдать, выплакать свое горе и, вставши по одному слову на
ноги, начать наново жизнь сознательную,
с бестрепетным концом в пятом акте драмы.
Она очень захворала: у ней разлилась желчь и была лихорадка; она и прежде бывала нездорова, но всегда на
ногах, а теперь была так слаба, что не могла встать
с постели.
Каждый вечер мои молодые люди ложились в
постель — страшно перепачканные,
с полуонемелыми от усталости
ногами, но счастливые и мечтающие о том, что предстоит еще впереди.
И почему-то пред ней вставала из темной ямы прошлого одна обида, давно забытая, но воскресавшая теперь
с горькой ясностью. Однажды покойник муж пришел домой поздно ночью, сильно пьяный, схватил ее за руку, сбросил
с постели на пол, ударил в бок
ногой и сказал...
Действие этой нарядной фаянсовой барышни на нашу больную превзошло все мои ожидания. Маруся, которая увядала, как цветок осенью, казалось, вдруг опять ожила. Она так крепко меня обнимала, так звонко смеялась, разговаривая со своею новою знакомой… Маленькая кукла сделала почти чудо: Маруся, давно уже не сходившая
с постели, стала ходить, водя за собой свою белокурую дочку, и по временам даже бегала, по-прежнему шлепая по полу слабыми
ногами.
Глупостью, пошлостью, провинциальным болотом и злой сплетней повеяло на Ромашова от этого безграмотного и бестолкового письма. И сам себе он показался
с ног до головы запачканным тяжелой, несмываемой грязью, которую на него наложила эта связь
с нелюбимой женщиной — связь, тянувшаяся почти полгода. Он лег в
постель, удрученный, точно раздавленный всем нынешним днем, и, уже засыпая, подумал про себя словами, которые он слышал вечером от Назанского...
Каждый день выходил он в своей легкой шинельке хлопотать по своим делам, просить и вымаливать себе где-нибудь места, — что его внутренне мучило; промачивал
ноги, мок под дождем и наконец слег в
постель,
с которой не вставал уже более…
В приемной их остановили на несколько минут просители: какой-то отставной штабс-капитан, в мундире и в треугольной еще шляпе
с пером, приносивший жалобу на бежавшую от него жену, которая вместе
с тем похитила и двухспальную их брачную
постель, сделанную на собственные его деньги; потом сморщенная, маленькая,
с золотушными глазами, старушка, которая как увидела губернатора, так и повалилась ему в
ноги, вопия против собственного родного сына, прибившего ее флейтой по голове.
Анна Павловна посмотрела, хорошо ли постлана
постель, побранила девку, что жестко, заставила перестлать при себе и до тех пор не ушла, пока Александр улегся. Она вышла на цыпочках, погрозила людям, чтоб не смели говорить и дышать вслух и ходили бы без сапог. Потом велела послать к себе Евсея.
С ним пришла и Аграфена. Евсей поклонился барыне в
ноги и поцеловал у ней руку.
Он немедленно лег в
постель и постарался как можно скорее заснуть. Оставшись на
ногах и бодрствуя, он, наверное, стал бы думать о Джемме — а ему было почему-то… стыдно думать о ней. Совесть шевелилась в нем. Но он успокоивал себя тем, что завтра все будет навсегда кончено и он навсегда расстанется
с этой взбалмошной барыней — и забудет всю эту чепуху!..
— Убирайся к черту! — крикнул Дмитрий, топнув
ногой. — Васька! Васька! Васька! — закричал он, только что мальчик вышел,
с каждым разом возвышая голос. — Васька!
стели мне на полу.
Часам к трем пополуночи ему стало легче; он привстал, спустил
ноги с постели и, не думая ни о чем, свалился пред нею на пол.
Не слыша под собою
ног, добежал он к себе в кабинет, как был, одетый, бросился ничком на постланную ему
постель, судорожно закутался весь
с головой в простыню и так пролежал часа два, — без сна, без размышлений,
с камнем на сердце и
с тупым, неподвижным отчаянием в душе.
Доктор сейчас же поднялся на своей
постели. Всякий живописец, всякий скульптор пожелал бы рисовать или лепить его фигуру, какою она явилась в настоящую минуту: курчавая голова доктора, слегка седоватая, была всклочена до последней степени; рубашка расстегнута; сухие
ноги его живописно спускались
с кровати. Всей этой наружностью своей он более напоминал какого-нибудь художника, чем врача.
Поздно ночью она встала со своей
постели, которая отделялась от его
постели ночным столиком и, не зажигая света, села у него в
ногах и слегка прикоснулась к нему. Он тотчас же приподнялся и прошептал
с испугом...
Трепал я ее, брат, трепал, часа два трепал, доколе сам
с ног не свалился; три недели
с постели не вставала.
Несколько человек молча встали
с постелей, подошли к столу и уселись вокруг него раздетые, поджимая
ноги.
Когда я согласился, он сел на
постели, не спуская
ног на пол, и уже тоном приказания велел мне поставить сундук на
постель, к его
ногам. Ключ висел у него на гайтане, вместе
с нательным крестом. Оглянув темные углы кухни, он важно нахмурился, отпер замок, подул на крышку сундука, точно она была горячая, и, наконец приподняв ее, вынул несколько пар белья.
Одетый в белую коломянковую жакетку, сиятельный сопутник Термосесова лежал на приготовленной ему
постели и, закрыв
ноги легким пледом, дремал или мечтал
с опущенными веками.
И он сел на свою кровать против американского господина, вдобавок еще расставивши
ноги. Матвей боялся, что американец все-таки обидится. Но он оказался парень простой и покладливый. Услыхав, что разговор идет о Тамани-холле, он отложил газету, сел на своей
постели, приветливо улыбнулся, и некоторое время оба они сидели
с Дымой и пялили друг на друга глаза.
Ирландцы пошумели еще некоторое время, потом расступились, выпустив Падди, который опять вышел вперед и пошел на Матвея, сжав плечи, втянув в них голову, опустивши руки и изгибаясь, как змея. Матвей стоял, глядя
с некоторым удивлением на его странные ужимки, и уже опять было приготовился повторить прежний урок, как вдруг ирландец присел; руки Матвея напрасно скользнули в воздухе,
ноги как будто сами поднялись, и он полетел через
постель на спину.
Саша сидел на Людмилиной
постели, перебирал складки хитона и болтал голыми
ногами. Людмила стояла перед ним и смотрела на него
с выражением счастья и недоумения.
На лице женщины неподвижно, точно приклеенная, лежала сладкая улыбка, холодно блестели её зубы; она вытянула шею вперёд, глаза её обежали двумя искрами комнату, ощупали
постель и, найдя в углу человека, остановились, тяжело прижимая его к стене. Точно плывя по воздуху, женщина прокрадывалась в угол, она что-то шептала, и казалось, что тени, поднимаясь
с пола, хватают её за
ноги, бросаются на грудь и на лицо ей.
Сомневаться было невозможно: это был он. Высвободив кое-как
ноги, я приподнялся на
постели и смотрел на него
с тупым недоумением едва проснувшегося человека.