Неточные совпадения
А Миша постепенно вызывал чувство неприязни к нему. Молчаливый, скромный юноша не давал явных поводов для неприязни, он быстро и аккуратно убирал комнаты, стирал пыль не хуже опытной и чистоплотной горничной, переписывал бумаги почти без ошибок, бегал в суд, в магазины, на почту, на вопросы отвечал
с предельной точностью. В свободные минуты сидел в прихожей на стуле у окна, сгибаясь над книгой.
Наблюдая за человеком в соседней комнате, Самгин понимал, что человек этот испытывает боль, и мысленно сближался
с ним. Боль — это слабость, и, если сейчас, в минуту слабости, подойти к человеку, может быть, он обнаружит
с предельной ясностью ту силу, которая заставляет его жить волчьей жизнью бродяги. Невозможно, нелепо допустить, чтоб эта сила почерпалась им из книг, от разума. Да, вот пойти к нему и откровенно, без многоточий поговорить
с ним о нем, о себе. О Сомовой. Он кажется влюбленным в нее.
В войне соприкасаются
предельные крайности и дьявольская тьма переплетается
с божественным светом.
Она есть
предельное зло, расставание,
с которым нельзя примириться, и она есть потусторонний свет, откровение любви, начало преображения.
И когда кого-нибудь хоронили, мы не могли уйти
с угла до тех пор, пока похоронный кортеж не достигал этой
предельной точки.
Но,
с другой стороны, он обличает пути гуманистического самоутверждения и раскрывает его
предельные результаты, которые именует человекобожеством.
Социализм и анархизм —
предельные этапы новой истории, последние соблазны человечества, и страшны они своим внешним сходством
с формами новой теократии, призванной окончательно разрешить проблемы хлеба и власти, всех насытить и освободить.
Попытка во что бы то ни стало осилить рационально недомыслимую тайну Божества в мире, сделать ее понятной неизбежно ведет либо к противоречиям, либо же к явному упрощению и снятию проблемы (как в монизме); вот почему непротиворечивой рациональной метафизики, имеющей дело
с предельными проблемами мирового бытия, никогда не бывало да и быть не может.
С. 51&-522.]): следует ли идеи Платона понимать в трансцендентально-критическом смысле, как формальные условия познания и его
предельные грани (кантовские идеи), или же в трансцендентно-метафизическом смысле?
В них же подготовляется и назревает
предельное явление хлыста-человекобога, имеющего вступить в открытое соперничество
с Богочеловеком: уже слышится понемногу эта «музыка будущею» [Название статьи Р. Вагнера (1860) (см.: Вагнер Р. Избранные работы. М., 1978.
Αλλ' έ'κβιβάσαντες αι5τό πάσης ποιότητος — εν γαρ των εις την μακαριότητα αυτού και την ακραν εύδαιμονίαν fjv το ψιλήν ανευ χαρακτήρας την ΰπαρξιν καταλαμβάνεσθαι — την κατά το είναι μόνον φαντασίαν ένεδέξαντο, μη μορφώσαντες αυτό» (Сущее не сравнивают ни
с какой идеен о происшедшем, но, освободив его от всякого качества, — ибо одно только ответствовало бы высшему его блаженству и
предельному счастью, — принимают его как новое бытие без всякого качества, допускают относительно его только представление о бытии, совершенно его не определяя...
Творение есть поэтому и акт безмерного смирения Абсолютного, которое совлекается актуальности своей: любовь-смирение, эта
предельная и универсальная добродетель христианства, есть и онтологическая основа творения. Давая в себе место миру
с его относительностью, Абсолютное в любви своей смиряется пред тварью, — воистину неисследимы глубины божественной любви-смирения!
В этом основном и
предельном акте творения мы имеем дело
с полной непостижимостью, ибо понять, каким образом в уконе возникает меон, нельзя, здесь опять предел для мысли.
Религия, religio, есть связь не только человека
с Божеством, но и человека
с человечеством, или последнее и
предельное его утверждение в своей человечности, притом связь эта крепче, онтологичнее, нежели всякая иная: поэтому «религиозный индивидуализм» есть горячий лед, круглый квадрат.
Война и все
с ней связанное есть не только самая крайняя, самая
предельная форма насилия, но и самая крайняя, самая
предельная форма антиперсонализма, отрицания личности.
Для Н. Федорова смерть есть
предельное зло,
с которым нельзя пассивно мириться, и источник всех зол, единственное зло.
Нечаевский «Катехизис революционера» по жуткости напоминает вывороченную православную аскетику, смешанную
с иезуитизмом, это что-то вроде Исаака Сириянина и вместе
с тем Игнатия Лойолы революционного социализма,
предельная форма революционного аскетического мироотвержения, совершенной революционной отрешенности от мира.
Он соединял в себе
предельный максимализм революционной идеи, тоталитарного революционного миросозерцания
с гибкостью и оппортунизмом в средствах борьбы, в практической политике.
Я бы это выразил в такой форме: Бог не есть Абсолютное, Бог-Творец, Бог-личность, Бог, вступающий в отношение
с миром и человеком, не может мыслиться в той совершенной отрешенности, в которой вырабатывается
предельное понятие Абсолютного.
И вместе
с тем человек ищет последней,
предельной свободы.
Крайний,
предельный индивидуализм пытается отождествить индивидуальность человека
с миром и отвергнуть весь мир вне этой раздутой человеческой индивидуальности.