— О, о!.. Вот это… вот, я понимаю!! А! — Он
с судорожной силой, точно со злобой, сжал и встряхнул руку Осадчего. — К черту эту кислятину! К черту жалость! А! Р-руби!
Неточные совпадения
Часто, выбившись из
сил, приходил он отдыхать к нам; лежа на полу
с двухлетним ребенком, он играл
с ним целые часы. Пока мы были втроем, дело шло как нельзя лучше, но при звуке колокольчика
судорожная гримаса пробегала по лицу его, и он беспокойно оглядывался и искал шляпу; потом оставался, по славянской слабости. Тут одно слово, замечание, сказанное не по нем, приводило к самым оригинальным сценам и спорам…
Он рыдал как дитя, как женщина. Рыдания теснили грудь его, как будто хотели ее разорвать. Грозный старик в одну минуту стал слабее ребенка. О, теперь уж он не мог проклинать; он уже не стыдился никого из нас и, в
судорожном порыве любви, опять покрывал, при нас, бесчисленными поцелуями портрет, который за минуту назад топтал ногами. Казалось, вся нежность, вся любовь его к дочери, так долго в нем сдержанная, стремилась теперь вырваться наружу
с неудержимою
силою и
силою порыва разбивала все существо его.
Она встала, хотела шагнуть, но вдруг как бы сильнейшая
судорожная боль разом отняла у ней все
силы и всю решимость, и она
с громким стоном опять упала на постель. Шатов подбежал, но Marie, спрятав лицо в подушки, захватила его руку и изо всей
силы стала сжимать и ломать ее в своей руке. Так продолжалось
с минуту.
Она опустила голову, словно задумалась, поднесла платок к губам, и
судорожные рыдания
с потрясающею
силою внезапно исторглись из ее груди… Она бросилась лицом на диван, старалась заглушить их, но все ее тело поднималось и билось, как только что пойманная птичка.
Но она вдруг прижала обе ладони ко лбу и,
с судорожным порывом бросившись ему на грудь, обняла его
с не-женскою
силой.
Это был старик
с лицом бронзового цвета, скулистым, чахлым; черты лица, казалось, были схвачены в минуту
судорожного движенья и отзывались не северною
силою.
Она дошла до постели и стала надо мной. Я слышал всё; хоть и настала мертвая тишина, но я слышал эту тишину. Тут произошло одно
судорожное движение — и я вдруг, неудержимо, открыл глаза против воли. Она смотрела прямо на меня, мне в глаза, и револьвер уже был у моего виска. Глаза наши встретились. Но мы глядели друг на друга не более мгновения. Я
с силой закрыл глаза опять и в то же мгновение решил изо всей
силы моей души, что более уже не шевельнусь и не открою глаз, что бы ни ожидало меня.
Это
судорожное цепляние за жизнь жизненно-бессильных душ очень легко смешать со здоровою
силою несокрушимого жизненного инстинкта. В такую ошибку впадет Алеша Карамазов в беседе своей
с братом Иваном.
Дрогнули, но не подались сомкнутые железные челюсти: скрипнув зубами, поп
с силою развел их, — и
с этим движением уст его, похожим на
судорожную зевоту, прозвучали громкие, отчетливые слова...