Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна,
с досадою.)Такой глупый: до
тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих
пор стучит. Здесь, как я вижу, можно
с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не
то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится такая жизнь.
Председатель вставал
с места и начинал корчиться; примеру его следовали другие; потом мало-помалу все начинали скакать, кружиться, петь и кричать и производили эти неистовства до
тех пор, покуда, совершенно измученные, не падали ниц.
Все изменилось
с этих
пор в Глупове. Бригадир, в полном мундире, каждое утро бегал по лавкам и все тащил, все тащил. Даже Аленка начала походя тащить, и вдруг ни
с того ни
с сего стала требовать, чтоб ее признавали не за ямщичиху, а за поповскую дочь.
Поняли, что кому-нибудь да надо верх взять, и послали сказать соседям: будем друг
с дружкой до
тех пор головами тяпаться, пока кто кого перетяпает.
Сняв венцы
с голов их, священник прочел последнюю молитву и поздравил молодых. Левин взглянул на Кити, и никогда он не видал ее до сих
пор такою. Она была прелестна
тем новым сиянием счастия, которое было на ее лице. Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но он не знал, кончилось ли. Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо сказал: «поцелуйте жену, и вы поцелуйте мужа» и взял у них из рук свечи.
То же самое думал ее сын. Он провожал ее глазами до
тех пор, пока не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на его лице. В окно он видел, как она подошла к брату, положила ему руку на руку и что-то оживленно начала говорить ему, очевидно о чем-то не имеющем ничего общего
с ним,
с Вронским, и ему ото показалось досадным.
— О, в этом мы уверены, что ты можешь не спать и другим не давать, — сказала Долли мужу
с тою чуть заметною иронией,
с которою она теперь почти всегда относилась к своему мужу. — А по-моему, уж теперь
пора…. Я пойду, я не ужинаю.
То, что она уехала, не сказав куда,
то, что ее до сих
пор не было,
то, что она утром еще ездила куда-то, ничего не сказав ему, — всё это, вместе со странно возбужденным выражением ее лица нынче утром и
с воспоминанием
того враждебного тона,
с которым она при Яшвине почти вырвала из его рук карточки сына, заставило его задуматься.
Когда он, в
тот же вечер, как приехал домой, сообщил приказчику свои планы, приказчик
с видимым удовольствием согласился
с тою частью речи, которая показывала, что всё делаемое до сих
пор было вздор и невыгодно.
Левин Взял косу и стал примериваться. Кончившие свои ряды, потные и веселые косцы выходили один зa другим на дорогу и, посмеиваясь, здоровались
с барином. Они все глядели на него, но никто ничего не говорил до
тех пор, пока вышедший на дорогу высокий старик со сморщенным и безбородым лицом, в овчинной куртке, не обратился к нему.
Точно так же, как пчелы, теперь вившиеся вокруг него, угрожавшие ему и развлекавшие его, лишали его полного физического спокойствия, заставляли его сжиматься, избегая их, так точно заботы, обступив его
с той минуты, как он сел в тележку, лишали его свободы душевной; но это продолжалось только до
тех пор, пока он был среди них. Как, несмотря на пчел, телесная сила была вся цела в нем, так и цела была вновь сознанная им его духовная сила.
Старший брат, всегда уважавший суждения меньшего, не знал хорошенько, прав ли он или нет, до
тех пор, пока свет не решил этого вопроса; сам же,
с своей стороны, ничего не имел против этого и вместе
с Алексеем пошел к Анне.
Брат же, на другой день приехав утром к Вронскому, сам спросил его о ней, и Алексей Вронский прямо сказал ему, что он смотрит на свою связь
с Карениной как на брак; что он надеется устроить развод и тогда женится на ней, а до
тех пор считает ее такою же своею женой, как и всякую другую жену, и просит его так передать матери и своей жене.
— Благородный молодой человек! — сказал он,
с слезами на глазах. — Я все слышал. Экой мерзавец! неблагодарный!.. Принимай их после этого в порядочный дом! Слава Богу, у меня нет дочерей! Но вас наградит
та, для которой вы рискуете жизнью. Будьте уверены в моей скромности до
поры до времени, — продолжал он. — Я сам был молод и служил в военной службе: знаю, что в эти дела не должно вмешиваться. Прощайте.
Я до сих
пор стараюсь объяснить себе, какого рода чувство кипело тогда в груди моей:
то было и досада оскорбленного самолюбия, и презрение, и злоба, рождавшаяся при мысли, что этот человек, теперь
с такою уверенностью,
с такой спокойной дерзостью на меня глядящий, две минуты
тому назад, не подвергая себя никакой опасности, хотел меня убить как собаку, ибо раненный в ногу немного сильнее, я бы непременно свалился
с утеса.
Итак, одно желание пользы заставило меня напечатать отрывки из журнала, доставшегося мне случайно. Хотя я переменил все собственные имена, но
те, о которых в нем говорится, вероятно себя узнают, и, может быть, они найдут оправдания поступкам, в которых до сей
поры обвиняли человека, уже не имеющего отныне ничего общего
с здешним миром: мы почти всегда извиняем
то, что понимаем.
И точно, дорога опасная: направо висели над нашими головами груды снега, готовые, кажется, при первом
порыве ветра оборваться в ущелье; узкая дорога частию была покрыта снегом, который в иных местах проваливался под ногами, в других превращался в лед от действия солнечных лучей и ночных морозов, так что
с трудом мы сами пробирались; лошади падали; налево зияла глубокая расселина, где катился поток,
то скрываясь под ледяной корою,
то с пеною прыгая по черным камням.
Он спешил не потому, что боялся опоздать, — опоздать он не боялся, ибо председатель был человек знакомый и мог продлить и укоротить по его желанию присутствие, подобно древнему Зевесу Гомера, длившему дни и насылавшему быстрые ночи, когда нужно было прекратить брань любезных ему героев или дать им средство додраться, но он сам в себе чувствовал желание скорее как можно привести дела к концу; до
тех пор ему казалось все неспокойно и неловко; все-таки приходила мысль: что души не совсем настоящие и что в подобных случаях такую обузу всегда нужно поскорее
с плеч.
Все было у них придумано и предусмотрено
с необыкновенною осмотрительностию; шея, плечи были открыты именно настолько, насколько нужно, и никак не дальше; каждая обнажила свои владения до
тех пор, пока чувствовала по собственному убеждению, что они способны погубить человека; остальное все было припрятано
с необыкновенным вкусом: или какой-нибудь легонький галстучек из ленты, или шарф легче пирожного, известного под именем «поцелуя», эфирно обнимал шею, или выпущены были из-за плеч, из-под платья, маленькие зубчатые стенки из тонкого батиста, известные под именем «скромностей».
«Я бы ему простил, — говорил Тентетников, — если бы эта перемена происходила не так скоро в его лице; но как тут же, при моих глазах, и сахар и уксус в одно и
то же время!»
С этих
пор он стал замечать всякий шаг.
Во владельце стала заметнее обнаруживаться скупость, сверкнувшая в жестких волосах его седина, верная подруга ее, помогла ей еще более развиться; учитель-француз был отпущен, потому что сыну пришла
пора на службу; мадам была прогнана, потому что оказалась не безгрешною в похищении Александры Степановны; сын, будучи отправлен в губернский город,
с тем чтобы узнать в палате, по мнению отца, службу существенную, определился вместо
того в полк и написал к отцу уже по своем определении, прося денег на обмундировку; весьма естественно, что он получил на это
то, что называется в простонародии шиш.
Я плачу… если вашей Тани
Вы не забыли до сих
пор,
То знайте: колкость вашей брани,
Холодный, строгий разговор,
Когда б в моей лишь было власти,
Я предпочла б обидной страсти
И этим письмам и слезам.
К моим младенческим мечтам
Тогда имели вы хоть жалость,
Хоть уважение к летам…
А нынче! — что к моим ногам
Вас привело? какая малость!
Как
с вашим сердцем и умом
Быть чувства мелкого рабом?
Она его не замечает,
Как он ни бейся, хоть умри.
Свободно дома принимает,
В гостях
с ним молвит слова три,
Порой одним поклоном встретит,
Порою вовсе не заметит;
Кокетства в ней ни капли нет —
Его не терпит высший свет.
Бледнеть Онегин начинает:
Ей иль не видно, иль не жаль;
Онегин сохнет, и едва ль
Уж не чахоткою страдает.
Все шлют Онегина к врачам,
Те хором шлют его к водам.
Но уж темнеет вечер синий,
Пора нам в оперу скорей:
Там упоительный Россини,
Европы баловень — Орфей.
Не внемля критике суровой,
Он вечно
тот же, вечно новый,
Он звуки льет — они кипят,
Они текут, они горят,
Как поцелуи молодые,
Все в неге, в пламени любви,
Как зашипевшего аи
Струя и брызги золотые…
Но, господа, позволено ль
С вином равнять do-re-mi-sol?
Татьяна слушала
с досадой
Такие сплетни; но тайком
С неизъяснимою отрадой
Невольно думала о
том;
И в сердце дума заронилась;
Пора пришла, она влюбилась.
Так в землю падшее зерно
Весны огнем оживлено.
Давно ее воображенье,
Сгорая негой и тоской,
Алкало пищи роковой;
Давно сердечное томленье
Теснило ей младую грудь;
Душа ждала… кого-нибудь...
Но чаще занимали страсти
Умы пустынников моих.
Ушед от их мятежной власти,
Онегин говорил об них
С невольным вздохом сожаленья;
Блажен, кто ведал их волненья
И наконец от них отстал;
Блаженней
тот, кто их не знал,
Кто охлаждал любовь — разлукой,
Вражду — злословием;
поройЗевал
с друзьями и
с женой,
Ревнивой не тревожась мукой,
И дедов верный капитал
Коварной двойке не вверял.
Ужель загадку разрешила?
Ужели слово найдено?
Часы бегут: она забыла,
Что дома ждут ее давно,
Где собралися два соседа
И где об ней идет беседа.
«Как быть? Татьяна не дитя, —
Старушка молвила кряхтя. —
Ведь Оленька ее моложе.
Пристроить девушку, ей-ей,
Пора; а что мне делать
с ней?
Всем наотрез одно и
то же:
Нейду. И все грустит она
Да бродит по лесам одна».
В свою деревню в
ту же
поруПомещик новый прискакал
И столь же строгому разбору
В соседстве повод подавал.
По имени Владимир Ленской,
С душою прямо геттингенской,
Красавец, в полном цвете лет,
Поклонник Канта и поэт.
Он из Германии туманной
Привез учености плоды:
Вольнолюбивые мечты,
Дух пылкий и довольно странный,
Всегда восторженную речь
И кудри черные до плеч.
Он молча сносил насмешки, издевательства и неизбежную брань, до
тех пор пока не стал в новой сфере «своим», но
с этого времени неизменно отвечал боксом на всякое оскорбление.
— Я-с вами так облагодетельствована, и сироты-с, и покойница, — заторопилась Соня, — что если до сих
пор я вас мало так благодарила,
то… не сочтите…
Если мне, например, до сих
пор говорили: «возлюби» и я возлюблял,
то что из
того выходило? — продолжал Петр Петрович, может быть
с излишнею поспешностью, — выходило
то, что я рвал кафтан пополам, делился
с ближним, и оба мы оставались наполовину голы, по русской пословице: «Пойдешь за несколькими зайцами разом, и ни одного не достигнешь».
«И как это у него все хорошо выходит, — думала мать про себя, — какие у него благородные
порывы и как он просто, деликатно кончил все это вчерашнее недоумение
с сестрой —
тем только, что руку протянул в такую минуту да поглядел хорошо…
— Ну, коль штуку, так и хорошо! А
то и я сам было подумал… — пробормотал Зосимов, подымаясь
с дивана. — Мне, однако ж,
пора; я еще зайду, может быть… если застану…
Поручик, еще весь потрясенный непочтительностию, весь пылая и, очевидно, желая поддержать пострадавшую амбицию, набросился всеми перунами на несчастную «пышную даму», смотревшую на него
с тех самых
пор, как он вошел,
с преглупейшею улыбкой.
Да и
то статский советник Клопшток, Иван Иванович, — изволили слышать? — не только денег за шитье полдюжины голландских рубах до сих
пор не отдал, но даже
с обидой погнал ее, затопав ногами и обозвав неприлично, под видом, будто бы рубашечный ворот сшит не по мерке и косяком.
— Лучше всего, маменька, пойдемте к нему сами и там, уверяю вас, сразу увидим, что делать. Да к
тому же
пора, — господи! Одиннадцатый час! — вскрикнула она, взглянув на свои великолепные золотые часы
с эмалью, висевшие у ней на шее на тоненькой венецианской цепочке и ужасно не гармонировавшие
с остальным нарядом. «Женихов подарок», — подумал Разумихин.
Слушай внимательно: и дворник, и Кох, и Пестряков, и другой дворник, и жена первого дворника, и мещанка, что о
ту пору у ней в дворницкой сидела, и надворный советник Крюков, который в эту самую минуту
с извозчика встал и в подворотню входил об руку
с дамою, — все,
то есть восемь или десять свидетелей, единогласно показывают, что Николай придавил Дмитрия к земле, лежал на нем и его тузил, а
тот ему в волосы вцепился и тоже тузил.
А опричь него в распивочной на
ту пору был всего один человек посторонний, да еще спал на лавке другой, по знакомству, да двое наших мальчишков-с.
Хотел было я ему, как узнал это все, так, для очистки совести, тоже струю пустить, да на
ту пору у нас
с Пашенькой гармония вышла, и я повелел это дело все прекратить, в самом
то есть источнике, поручившись, что ты заплатишь.
— Я пришел вас уверить, что я вас всегда любил, и теперь рад, что мы одни, рад даже, что Дунечки нет, — продолжал он
с тем же
порывом, — я пришел вам сказать прямо, что хоть вы и несчастны будете, но все-таки знайте, что сын ваш любит вас теперь больше себя и что все, что вы думали про меня, что я жесток и не люблю вас, все это была неправда. Вас я никогда не перестану любить… Ну и довольно; мне казалось, что так надо сделать и этим начать…
До
тех же
пор не хотелось бы
с кем-нибудь повстречаться.
Она всегда протягивала ему свою руку робко, иногда даже не подавала совсем, как бы боялась, что он оттолкнет ее. Он всегда как бы
с отвращением брал ее руку, всегда точно
с досадой встречал ее, иногда упорно молчал во все время ее посещения. Случалось, что она трепетала его и уходила в глубокой скорби. Но теперь их руки не разнимались; он мельком и быстро взглянул на нее, ничего не выговорил и опустил свои глаза в землю. Они были одни, их никто не видел. Конвойный на
ту пору отворотился.
Дико́й. Понимаю я это; да что ж ты мне прикажешь
с собой делать, когда у меня сердце такое! Ведь уж знаю, что надо отдать, а все добром не могу. Друг ты мне, и я тебе должен отдать, а приди ты у меня просить — обругаю. Я отдам, отдам, а обругаю. Потому только заикнись мне о деньгах, у меня всю нутренную разжигать станет; всю нутренную вот разжигает, да и только; ну, и в
те поры ни за что обругаю человека.
Хозяин между
тем стерёг
И, видя, что
пора, идёт к гостям
с мешками,
Они, чтоб наутёк,
Да уж никто распутаться не мог...
Карандышев. Вам надо старые привычки бросить. Что за короткость
с пустым, глупым мальчиком. Нельзя же терпеть
того, что у вас до сих
пор было.
Как суетится! что за прыть!
А Софья? — Нет ли впрямь тут жениха какого?
С которых
пор меня дичатся как чужого!
Как здесь бы ей не быть!!..
Кто этот Скалозуб? отец им сильно бредит,
А может быть не только, что отец…
Ах!
тот скажи любви конец,
Кто на три года вдаль уедет.
Она по-прежнему якшается
с студентами, особенно
с молодыми русскими физиками и химиками, которыми наполнен Гейдельберг и которые, удивляя на первых
порах наивных немецких профессоров своим трезвым взглядом на вещи, впоследствии удивляют
тех же самых профессоров своим совершенным бездействием и абсолютною ленью.
— Есть, Аркадий, есть у меня другие слова, только я их не выскажу, потому что это романтизм, — это значит: рассыропиться. А ты поскорее женись; да своим гнездом обзаведись, да наделай детей побольше. Умницы они будут уже потому, что вовремя они родятся, не
то что мы
с тобой. Эге! я вижу, лошади готовы.
Пора! Со всеми я простился… Ну что ж? обняться, что ли?
Хозяйничанье не возбуждало в нем отвращения: он даже
с удовольствием мечтал об агрономической деятельности, но у него в
ту пору другие мысли зароились в голове.