Неточные совпадения
В конце девяностых годов «Новости дня» имели огромный
успех и свою публику. Их читала интеллигенция, «цивилизованное» купечество,
театральная и бульварная публика.
Семья Баума была одной из
театральных пензенских семей: две дочери Баум выступали с
успехом на пензенской сцене.
Островский, на мое счастье, был в периоде своего загула, когда ему требовались слушатели, которым он читал стихи, монологи, рассказывал о своих
успехах. Днем такие слушатели находились. Он угощал их в отдельных комнатках трактиров, но, когда наступала ночь, нанимал извозчика по часам, лошадь ставилась на
театральном дворе под навесом, а владелец ее зарабатывал по сорок копеек в час, сидя до рассвета в комнатке Василия Трофимовича за водкой и закуской, причем сам хозяин закусывал только изюмом или клюквой.
Зная все это наперед, я запасся
театральными пиесами, чтобы дома на свободе прочесть их и даже разыграть перед глазами моего семейства, что и было потом исполнено мною с большим
успехом и наслаждением.
Я так горячо этого желал, что не сомневался в
успехе; я сообщил мои намерения Писареву, который, сомнительно покачав головой, сказал: «Дай бог тебе удачи больше, чем нам; ты скорее нас можешь это сделать; ты ему не начальник, и твоя бескорыстная любовь к
театральному искусству придаст убедительность твоим советам, которые подействуют на него гораздо лучше директорских наставлений.
Писарев, живший у Кокошкина в доме и находившийся в самых близких отношениях к нему и Загоскину, даже много обязанный им обоим, прямо попал в
театральную сферу, полюбил ее и определился в службу дирекции переводчиком и помощником репертуарного члена Арсеньева:
успехи пиес на сцене, разумеется, еще более увлекли Писарева, и скоро он утонул в закулисном мире…
С каждым днем узнавая короче этого добродушного, горячего до смешного самозабвения и замечательно талантливого человека, я убедился впоследствии, что одну половину обвинений он наговорил и наклепал сам на себя, а другая произошла от недоразумений, зависти и клеветы петербургского
театрального мира, оскорбленного, раздраженного нововведениями князя Шаховского: ибо при его управлении много людей, пользовавшихся незаслуженными
успехами на сцене или значительностью своего положения при театре, теряли и то и другое вследствие новой системы как
театральной игры, так и хода дел по репертуарной части.
Шаховской был тогда в большой славе, и все его пиесы игрались на театре с блистательным
успехом; наконец, самое важное обстоятельство — князь Шаховской служил при театре репертуарным членом, и от него вполне зависели принятие
театральных пиес и постановка их на сцену.
В память моих
успехов в Дерпте, когда я был"первым сюжетом"и режиссером наших студенческих спектаклей (играл Расплюева, Бородкина, городничего, Фамусова), я мог бы претендовать и в Пассаже на более крупные роли. Но я уже не имел достаточно времени и молодого задора, чтобы уходить с головой в
театральное любительство. В этом воздухе интереса к сцене мне все-таки дышалось легко и приятно. Это только удваивало мою связь с театром.
Возвращаясь к
театральным сезонам, которые я проводил в Петербурге до моего редакторства, нельзя было не остановиться на авторе"Свадьбы Кречинского"и не напомнить, что он после такого крупного
успеха должен был — не по своей вине — отойти от театра. Его"Дело"могло быть тогда и напечатано только за границей в полном виде.
Мой этюдец я мог бы озаглавить и попроще, но я тогда еще был слишком привязан к позитивному жаргону, почему и выбрал громкий научный термин"Phenomenes". Для меня лично после статьи, написанной в Москве летом 1866 года, — "Мир
успеха", этот этюд представлял собою под ведение некоторых итогов моих экскурсий в разные области театра и
театрального искусства. За плечами были уже полных два и даже три сезона, с ноября 1865 года по май 1868 года.
Ал. Григорьев по-прежнему восторгался народной"почвенностью"его произведений и ставил творца Любима Торцова чуть не выше Шекспира. Но все-таки в Петербурге Островский был для молодой публики сотрудник"Современника". Это одно не вызывало, однако, никаких особенных восторгов
театральной публики. Пьесы его всего чаще имели средний
успех. Не помню, чтобы за две зимы — от 1861 по 1863 год — я видел, как Островский появлялся в директорской ложе на вызовы публики.
Вскоре, впрочем, она увидела, что казенная сцена не может удовлетворить ее самолюбию, ее жажде выдающегося
успеха: она попала в
театральную толпу, ей давали изредка маленькие роли в водевилях с пением, — что было далеко не то, о чем она мечтала. Горькое разочарование действительности не только не отняло, не уменьшило, но даже увеличило ее энергию. Она решила устроить свой театр и послужить искусству, став во главе этого артистического предприятия, дабы через него составить себе имя.