Неточные совпадения
Самгин следил, как соблазнительно изгибается в руках офицера с черной повязкой на правой щеке тонкое
тело высокой женщины с обнаженной до пояса спиной, смотрел и привычно ловил клочки мудрости человеческой. Он давно уже
решил, что мудрость, схваченная непосредственно у истока ее, из уст людей, — правдивее, искренней той, которую предлагают книги и газеты. Он имел право думать, что особенно искренна мудрость пьяных, а за последнее время ему казалось, что все люди нетрезвы.
«Если она изменяет мне, это должно как-то сказаться на приемах ее ласк, на движениях
тела», — подумал Самгин и
решил проверить свою догадку.
Он
решил, что это, вероятно, игра воли к власти, выражение желания кем-то командовать, может быть, какое-то извращение сладострастия, — игра красивого
тела.
От постоянной проголоди, от взаимных попреков куском хлеба и от уверенности, что лучше не будет, с течением времени душа черствеет, женщина
решает, что на Сахалине деликатными чувствами сыт не будешь, и идет добывать пятаки и гривенники, как выразилась одна, «своим
телом».
Во всех трудных случаях обыкновенно появлялась мастерица Таисья, как было и теперь. Она уже была в сарайной, когда поднимали туда на руках Васю. Откуда взялась Таисья, как она проскользнула в сарайную раньше всех, осталось неизвестным, да никто про это и не спрашивал. Таисья своими руками уложила Васю на кровать Сидора Карпыча, раздела, всего ощупала и сразу
решила, что на молодом
теле и не это износится.
Ему нравилась своим большим коровьим
телом толстая Катя, но, должно быть, —
решал он в уме,она очень холодна в любви, как все полные женщины, и к тому же некрасива лицом.
«Неужели я полюбил? — спросил он у самого себя и внимательно, даже со страхом, как бы прислушался к внутреннему самому себе, к своим:
телу, крови и разуму, и
решил твердо: — Да, я полюбил, и это уже навсегда».
У него был только один соперник — инспектор врачебной управы Крупов, и председатель как-то действительно конфузился при нем; но авторитет Крупова далеко не был так всеобщ, особенно после того, как одна дама губернской аристократии, очень чувствительная и не менее образованная, сказала при многих свидетелях: «Я уважаю Семена Ивановича; но может ли человек понять сердце женщины, может ли понять нежные чувства души, когда он мог смотреть на мертвые
тела и, может быть, касался до них рукою?» — Все дамы согласились, что не может, и
решили единогласно, что председатель уголовной палаты, не имеющий таких свирепых привычек, один способен
решать вопросы нежные, где замешано сердце женщины, не говоря уже о всех прочих вопросах.
— Теперь остается только выработать программу жизни на лето, — говорил Пепко, когда все кончилось. — Нельзя же без программы… Нужно провести определенную идею и
решить коренной вопрос, чему отдать преимущество:
телу или духу.
Раньше молнии были только страшны, при таком же громе они представлялись зловещими. Их колдовской свет проникал сквозь закрытые веки и холодом разливался по всему
телу. Что сделать, чтобы не видеть их? Егорушка
решил обернуться лицом назад. Осторожно, как будто бы боясь, что за ним наблюдают, он стал на четвереньки и, скользя ладонями по мокрому тюку, повернулся назад.
Почти половина лета прошла тихо и мирно, может быть, так прошла бы и вся жизнь, но во время кратких отлучек сына из дому его отец снова начал приставать к снохе; она противилась назойливости распущенного старика, и это разозлило его — слишком внезапно было прервано его наслаждение молодым
телом, и вот он
решил отомстить женщине.
Теперь, когда прошло десять лет, жалость и страх, вызванные записями, конечно, ушли. Это естественно. Но, перечитав эти записки теперь, когда
тело Полякова давно истлело, а память о нем совершенно исчезла, я сохранил к ним интерес. Может быть, они нужны? Беру на себя смелость
решить это утвердительно. Анна К. умерла в 1922 году от сыпного тифа и на том же участке, где работала. Амнерис — первая жена Полякова — за границей. И не вернется.
Она чувствовала стыд во всем
теле, — он разливался пламенем, как снедающая
тело болезнь. Долго Елена лежала неподвижная, в каком-то странном и тупом недоумении, — потом стала медленно одеваться, хмуря брови, как бы стараясь
решить какой-то трудный вопрос, и внимательно рассматривая себя в зеркале.
Разбитость и головной туман овладевали его
телом всё больше и больше, так что, подождав немного и чувствуя, что его тошнит от стука мраморной ступки, он, чтоб подбодрить себя,
решил заговорить с провизором…
Единственное объяснение той безумной жизни, противной сознанию лучших людей всех времен, которую ведут люди нашего времени, в том, что молодые поколения обучаются бесчисленным самым трудным предметам: о состоянии небесных
тел, о состоянии земли за миллионы лет, о происхождении организмов и т. п., не обучаются они только тому одному, что всем и всегда нужно: тому, какой смысл человеческой жизни, как надо прожить ее, что думали об этом вопросе и как
решили его мудрейшие люди всех веков.
И всякому человеку надо прежде всего
решить вопрос, сын ли он хозяина или поденщик, совсем или не совсем он умирает со смертью
тела. Когда же человек поймет, что есть в нем то, что смертно, есть и то, что бессмертно, то ясно, что и заботиться он будет в этой жизни больше о том, что бессмертно, чем о том, что смертно, — будет жить не как работник, а как хозяйский сын.
«Скорей, скорей!.. —
решила она. — Я вымолю это прощение у его
тела».
Победители расположились на пригорке, развели костры и стали дожидаться рассвета, когда
решили осмотреть убитых, взять что было на них поценнее и затем зарыть их
тела. Своим раненым сделана была перевязка.
Константин Николаевич встал и даже весь выпрямился, как бы ощущая в себе прилив силы, силы духа, силы чувства, силы любви, способной одержать победу над силою страсти, силой чувственности, силой
тела. Он
решил помериться этой силой лицом к лицу со своим врагом. Этим врагом являлась для него «тетя Доня».
11-го января 1863 года. Был страшный паводок и принесло откуда-то сверху неизвестное мертвое
тело. Омнепотенский привел на вскрытие нескольких учеников, а потом в классе говорил: видели ли
тело? Отвечают: видели. — А видели ли кости? — И кости видели. — И все ли видели? — Все видели, — отвечают. — А души не видали? — Нет, души не видали. — Ну, так где же она? — И
решил им, что души нет. Я обратил на сие внимание смотрителя и сказал, что не премину сказать об этом при директорской ревизии.
Пока не осуществится то, что огненным буравом сверлит
тело и душу, пока Исанка не будет ему принадлежать, никаких вопросов он не сможет
решить.