Неточные совпадения
Одессу звучными стихами
Наш друг Туманский описал,
Но он пристрастными глазами
В то время на нее взирал.
Приехав, он прямым поэтом
Пошел бродить с своим лорнетом
Один над морем — и потом
Очаровательным пером
Сады одесские прославил.
Всё хорошо, но дело в том,
Что степь нагая там кругом;
Кой-где недавный труд заставил
Младые
ветви в знойный день
Давать насильственную
тень.
Забив весло в ил, он привязал к нему лодку, и оба поднялись вверх, карабкаясь по выскакивающим из-под колен и локтей камням. От обрыва тянулась чаща. Раздался стук топора, ссекающего сухой ствол; повалив дерево, Летика развел костер на обрыве. Двинулись
тени и отраженное водой пламя; в отступившем мраке высветились трава и
ветви; над костром, перевитым дымом, сверкая, дрожал воздух.
Вера, расставшись с Райским, еще подождала, чутко вслушиваясь, не следует ли он за ней, и вдруг бросилась в кусты, раздвигая
ветви зонтиком и скользя как
тень по знакомой ей тропинке.
Глаза разбегались у нас, и мы не знали, на что смотреть: на пешеходов ли, спешивших, с маленькими лошадками и клажей на них, из столицы и в столицу; на дальнюю ли гору, которая мягкой зеленой покатостью манила войти на нее и посидеть под кедрами; солнце ярко выставляло ее напоказ, а тут же рядом пряталась в прохладной
тени долина с огороженными высоким забором хижинами, почти совсем закрытыми
ветвями.
Площадки, обвитые виноградом, палисадники, с непроницаемой
тенью дубовых
ветвей, с кустами алоэ, с цветами — все, кажется, приюты счастья, мирных занятий, домашних удовольствий!
При лунном свете на воротах можно было прочесть: «Грядет час в онь же…» Старцев вошел в калитку, и первое, что он увидел, это белые кресты и памятники по обе стороны широкой аллеи и черные
тени от них и от тополей; и кругом далеко было видно белое и черное, и сонные деревья склоняли свои
ветви над белым.
На нашем биваке горел огонь; свет от него ложился по земле красными бликами и перемешивался с черными
тенями и бледными лучами месяца, украдкой пробивавшимися сквозь
ветви кустарников.
Смотри, смотри! Все ярче и страшнее
Горит восток. Сожми меня в объятьях,
Одеждою, руками затени
От яростных лучей, укрой под
теньюСклонившихся над озером
ветвей.
Николай Иванович жил на окраине города, в пустынной улице, в маленьком зеленом флигеле, пристроенном к двухэтажному, распухшему от старости, темному дому. Перед флигелем был густой палисадник, и в окна трех комнат квартиры ласково заглядывали
ветви сиреней, акаций, серебряные листья молодых тополей. В комнатах было тихо, чисто, на полу безмолвно дрожали узорчатые
тени, по стенам тянулись полки, тесно уставленные книгами, и висели портреты каких-то строгих людей.
Тогда все получало для меня другой смысл: и вид старых берез, блестевших с одной стороны на лунном небе своими кудрявыми
ветвями, с другой — мрачно застилавших кусты и дорогу своими черными
тенями, и спокойный, пышный, равномерно, как звук, возраставший блеск пруда, и лунный блеск капель росы на цветах перед галереей, тоже кладущих поперек серой рабатки свои грациозные
тени, и звук перепела за прудом, и голос человека с большой дороги, и тихий, чуть слышный скрип двух старых берез друг о друга, и жужжание комара над ухом под одеялом, и падение зацепившегося за ветку яблока на сухие листья, и прыжки лягушек, которые иногда добирались до ступеней террасы и как-то таинственно блестели на месяце своими зеленоватыми спинками, — все это получало для меня странный смысл — смысл слишком большой красоты и какого-то недоконченного счастия.
Иногда, оставшись один в гостиной, когда Любочка играет какую-нибудь старинную музыку, я невольно оставляю книгу, и, вглядываясь в растворенную дверь балкона в кудрявые висячие
ветви высоких берез, на которых уже заходит вечерняя
тень, и в чистое небо, на котором, как смотришь пристально, вдруг показывается как будто пыльное желтоватое пятнышко и снова исчезает; и, вслушиваясь в звуки музыки из залы, скрипа ворот, бабьих голосов и возвращающегося стада на деревне, я вдруг живо вспоминаю и Наталью Савишну, и maman, и Карла Иваныча, и мне на минуту становится грустно.
Кое-где, заплутавшись среди крестов, торчат тонкие, тощие березки, связывая
ветвями разъединенные могилы; сквозь кружево их
теней торчат былинки — эта серая щетина самое жуткое!
Город был насыщен зноем, заборы, стены домов, земля — всё дышало мутным, горячим дыханием, в неподвижном воздухе стояла дымка пыли, жаркий блеск солнца яростно слепил глаза. Над заборами тяжело и мёртво висели вялые, жухлые
ветви деревьев, душные серые
тени лежали под ногами. То и дело встречались тёмные оборванные мужики, бабы с детьми на руках, под ноги тоже совались полуголые дети и назойливо ныли, простирая руки за милостыней.
Заметя, что хозяйка внимательно прислушивается к его словам, он почувствовал себя так же просто и свободно, как в добрые часу наедине с Евгенией, когда забывал, что она женщина. Сидели в
тени двух огромных лип, их густые
ветви покрывали зелёным навесом почти весь небольшой сад, и закопчённое дымом небо было не видно сквозь полог листвы.
От пёстрых стволов и чёрных
ветвей придорожных берёз не ложились
тени, всё вокруг озябло, сморщилось, а холмы вздувались, точно тёмные опухоли на избитом, истоптанном теле.
Бог судья твоим сестрицам, Елизавете и Александре Степановне…» Но рассеянно слушал Алексей Степаныч: освежительная
тень, зелень наклонившихся
ветвей над рекою, тихий ропот бегущей воды, рыба, мелькавшая в ней, наконец, обожаемая Софья Николавна, его жена, сидящая подле и обнявшая его одной рукой…
Ветви старых рябин, клена и черемухи, рассаженных кое-где за плетнем, досягали иногда до кровель навесов и местами бросали в переулок синюю
тень, испещренную мелкими солнечными пятнами.
С каждым шагом ему становилось все привольней, все веселей: он шел в росистой
тени, по крупному песку дорожек, вдоль елок, по всем концам
ветвей окаймленных яркою зеленью весенних отпрысков.
Между деревьев, под
тенью их
ветвей, стояли памятники из мрамора и гранита, неуклюжие, тяжёлые, плесень покрывала их бока.
Почти каждую минуту вдали на площадь ложилась
тень, ползла по камням, лезла на деревья, и такая она была тяжёлая, что
ветви деревьев качались под нею; потом она окутывала церковь от подножия до креста, переваливалась через неё и без шума двигалась дальше на здание суда, на людей у двери его…
Иль, ухватив рогатый пень,
В реку низверженный грозою,
Когда на холмах пеленою
Лежит безлунной ночи
тень,
Черкес на корни вековые,
На
ветви вешает кругом
Свои доспехи боевые:
Щит, бурку, панцирь и шелом,
Колчан и лук — и в быстры волны
За ним бросается потом,
Неутомимый и безмолвный.
Утренний ветер шуршал обнаженными и обмерзшими
ветвями. Я невольно вспомнил ее такой, какой она была летом, с пятнами света и
тени, с фигурами Урманова и «американки» в перспективе… Мне казалось, что это так давно… Надо будет разыскать Урманова… Положительно это его я видел в парке. Неужели он живет все на лесной дачке?.. Мне вспомнилось освещенное окно, свет лампы, склоненная над столом голова Урманова и красивая, буйная прядь черных волос, свесившаяся над его лбом…
— Бежит кто-то сюда! — тихо шепчет Иван. Смотрю под гору — вверх по ней
тени густо ползут, небо облачно, месяц на ущербе то появится, то исчезнет в облаках, вся земля вокруг движется, и от этого бесшумного движения ещё более тошно и боязно мне. Слежу, как льются по земле потоки
теней, покрывая заросли и душу мою чёрными покровами. Мелькает в кустах чья-то голова, прыгая между
ветвей, как мяч.
Ночь — лунная, окружают нас чёрные
тени, лес над нами молча в гору идёт, и над вершиною гор — меж
ветвей — звёзды блестят, точно птицы огненные.
Под окнами мелькнула какая-то
тень и исчезла, оставив за собой тихий шорох
ветвей.
Между стволов и
ветвей просвечивали багровые пятна горизонта, и на его ярком фоне деревья казались ещё более мрачными, истощёнными. По аллее, уходившей от террасы в сумрачную даль, медленно двигались густые
тени, и с каждой минутой росла тишина, навевая какие-то смутные фантазии. Воображение, поддаваясь чарам вечера, рисовало из
теней силуэт одной знакомой женщины и его самого рядом с ней. Они молча шли вдоль по аллее туда, вдаль, она прижималась к нему, и он чувствовал теплоту её тела.
Вдруг слышит он направо, за кустом
Сирени, шорох платья и дыханье
Волнующейся груди, и потом
Чуть внятный звук, похожий на лобзанье.
Как Саше быть? Забилось сердце в нем,
Запрыгало… Без дальних опасений
Он сквозь кусты пустился легче
тени.
Трещат и гнутся
ветви под рукой.
И вдруг пред ним, с Маврушкой молодой
Обнявшися в
тени цветущей вишни,
Иван Ильич… (Прости ему всевышний...
И есть за что, не спорю… Между тем
Что делал Саша? С неподвижным взглядом,
Как белый мрамор холоден и нем,
Как Аббадона грозный, новым адом
Испуганный, но помнящий эдем,
С поникшею стоял он головою,
И на челе, наморщенном тоскою,
Качались
тени трепетных
ветвей…
Но вдруг удар проснувшихся страстей
Перевернул неопытную душу,
И он упал как с неба на Маврушу.
Блажен, кто вырос в сумраке лесов,
Как тополь дик и свеж, в
тени зеленой
Играющих и шепчущих листов,
Под кровом скал, откуда ключ студеный
По дну из камней радужных цветов
Струей гремучей прыгает сверкая,
И где над ним береза вековая
Стоит, как призрак позднею порой,
Когда едва кой-где сучок гнилой
Трещит вдали, и мрак между
ветвямиОтвсюду смотрит черными очами!
Наш брат, звуча цепями, ссыльный,
Под ним сидит, обритый, пыльный,
И богомолок молодых
Под
тень его
ветвей густых
Приводит давняя привычка…
До слуха его ещё долетали дрожащие, жалкие ноты дедова голоса, плутавшие в сонном и знойном воздухе над станицей. Кругом было всё так тихо, точно ночью. Лёнька подошёл к плетню и сел в
тени от свесившихся через него на улицу
ветвей вишни. Где-то гулко жужжала пчела…
Приближался вечер, и в воздухе стояла та особенная, тяжёлая духота, которая предвещает грозу. Солнце уже было низко, и вершины тополей зарделись лёгким румянцем. Но от вечерних
теней, окутавших их
ветви, они, высокие и неподвижные, стали гуще, выше… Небо над ними тоже темнело, делалось бархатным и точно опускалось ниже к земле. Где-то далеко говорили люди и где-то ещё дальше, но в другой стороне — пели. Эти звуки, тихие, но густые, казалось, тоже были пропитаны духотой.
Но не в одной
тени (как думают многие), бросаемой древесными
ветвями, заключается таинственная сила дерев выращать около себя грибы;
тень служит первым к тому орудием, это правда; она защищает землю от палящих лучей солнца, производит влажность почвы и даже сырость, которая необходима и для леса и для грибов; но главная причина их зарождения происходит, как мне кажется, от древесных корней, которые, также в свою очередь увлажая соседнюю землю, сообщают ей древесные соки, и в них-то, по моему мнению, заключается тайна гриборождения.
В ненастное время и к осени грибы отдаляются от деревьев и охотнее растут по опушкам и голым горам — на отскочихе, как выражается народ, — а в сухую и жаркую погоду грибы жмутся под
тень и даже под
ветви дерев, особенно елей, которые расстилают свои сучья, как лапы по земле, отчего крестьяне и называют их лапником и рубят без пощады и без вреда дереву на всякие свои потребности; они даже утверждают, что ель лучше и скорее достигает строевой величины, если ее подходить, то есть обрубить нижние
ветви.
Смеркалось… На западе догорала последняя заря. За лесом ее не было видно, но всюду в небе и на земле чувствовалась борьба света с тьмою. Ночные
тени неслышными волнами уже успели прокрасться в лес и окутали в сумрак высокие кроны деревьев. Между
ветвями деревьев виднелись звезды и острые рога полумесяца.
Луна немного переместилась. Длинные черные
тени деревьев, словно гигантские стрелки, показывали, что месяц передвинулся по небу к той точке, в которой ему надлежит быть в девять часов вечера. Кругом все спало. Сквозь
ветви деревьев на тропу ложились кружевные
тени листвы, я ступал на них, и они тотчас взбирались ко мне на обувь и на одежду.
На дворе в это время стояли человеконенавистные дни октября: ночью мокрая вьюга и изморозь, днем ливень, и в промежутках тяжелая серая мгла; грязь и мощеных, и немощеных улиц растворилась и топила и пешего, и конного. Мокрые заборы, мокрые крыши и запотелые окна словно плакали, а осклизшие деревья садов, доставлявших летом столько приятной
тени своею зеленью, теперь беспокойно качались и, скрипя на корнях, хлестали черными
ветвями по стеклам не закрытых ставнями окон и наводили уныние.
А когда утром увидала на своей постели дрожащие солнечные пятна и
тени липовых
ветвей, в моей памяти живо воскресло вчерашнее. Жизнь показалась мне богатой, разнообразной, полной прелести. Напевая, я быстро оделась и побежала в сад…
Снова раздаются тихие шаги под деревьями, шорох
ветвей, тяжелые вздохи, бегущие
тени и журчанье реки, которое отчасти заглушало эти звуки. Из середины толпы, освещенной луной, слышались жалобные стоны.
Он вошел, прошел в одну из боковых аллей и сел на скамью, под
тень густых
ветвей старого дуба, вдыхая в себя свежий воздух и убаюкиваемый шелестом листьев.
Поредевший за осень сад снова стал непроницаем, словно покрылся новой, белой листвою; и
тени на
ветвях были так слабы, что дальние и ближние деревья совсем сливались, все
ветви путались, и казалось, что никогда ослепленные глаза не разберутся в этой серебристой, неподвижной, застывшей путанице.