Неточные совпадения
«Лонгрен, — донеслось к нему глухо, как с крыши — сидящему внутри дома, — спаси!» Тогда, набрав воздуха и глубоко вздохнув, чтобы не
потерялось в ветре ни одного
слова, Лонгрен крикнул...
— То значит, что вы… клеветник, вот что значат мои
слова! — горячо проговорил Лебезятников, строго смотря на него своими подслеповатыми глазками. Он был ужасно рассержен. Раскольников так и впился
в него глазами, как бы подхватывая и взвешивая каждое
слово. Опять снова воцарилось молчание. Петр Петрович почти даже
потерялся, особенно
в первое мгновение.
Старуха взглянула было на заклад, но тотчас же уставилась глазами прямо
в глаза незваному гостю. Она смотрела внимательно, злобно и недоверчиво. Прошло с минуту; ему показалось даже
в ее глазах что-то вроде насмешки, как будто она уже обо всем догадалась. Он чувствовал, что
теряется, что ему почти страшно, до того страшно, что, кажется, смотри она так, не говори ни
слова еще с полминуты, то он бы убежал от нее.
— Огорчил! — шептал,
растерявшись совсем, Захар от этого нового жалкого
слова. Он метал взгляды направо, налево и прямо, ища
в чем-нибудь спасения, и опять замелькали перед ним и паутина, и пыль, и собственное отражение, и лицо барина.
На выкуп он, однако ж, не шел: боялся, что выкупную ссуду подстерегут. Долгов-то, пожалуй, не покроют, а его последнего куска лишат, да еще несостоятельным объявят… Но и тут фортель нашелся. Ждали-ждали кредиторы, да и потребовали принудительного выкупа. Получивши это известие, он совсем
растерялся. Бездна разоренья, темная и зияющая, разверзлась пред ним во всем ужасе нищеты. Он сидел, уставившись
в даль неподвижными глазами, и шептал бессвязные
слова.
Можно себе представить общее удивление. Писарь настолько
потерялся, что некоторое время не мог выговорить ни одного
слова. Да и все другие точно онемели. Вот так гостя бог послал!.. Не успели все опомниться, а мудреный гость уже
в дверях.
Он говорил одно, но так, как будто бы этими самыми
словами хотел сказать совсем другое. Говорил с оттенком насмешки и
в то же время волновался несоразмерно, мнительно оглядывался, видимо путался и
терялся на каждом
слове, так что всё это, вместе с его чахоточным видом и с странным, сверкающим и как будто исступленным взглядом, невольно продолжало привлекать к нему внимание.
С последними
словами он повалился
в ноги. Неожиданность этого маневра заставила
растеряться даже Карачунского.
Тит совершенно
растерялся и не мог вымолвить ни одного
слова. Он только показывал рукой
в магазин… Там над прилавком, где
в потолочине были на толстом железном крюке прилажены весы, теперь висела
в петле Домнушка. Несчастная баба хоть своею смертью отомстила солдату за свой последний позор.
В голове у Раисы Павловны от этих
слов все пошло кругом; она бессильно опустилась на ближайшее кресло и только проговорила одно
слово: «Воды!» Удар был нанесен так верно и так неожиданно, что на несколько мгновений эта решительная и энергичная женщина совсем
потерялась. Когда после нескольких глотков воды она немного пришла
в себя, то едва могла сказать Родиону Антонычу...
Мне послышалось
слово «Интеграл»: все четверо оглянулись на меня; и вот уже
потерялись в серо-голубом небе, и снова — желтый, иссушенный путь.
Нередко также обмолвливается она неприятными
словами, вроде «взопреть»,"упаточиться", «тошнехонько» и т. п., и если это бывает при Иване Онуфриче, то он мечет на нее столь суровые взгляды, что бедная мгновенно утрачивает всю свою сановитость,
теряется и делается способною учинить еще более непростительную
в образованном обществе обмолвку.
Теперь же был как
в лесу: он всеми инстинктами своими предчувствовал, что
в словах Петра Степановича заключалось нечто совершенно несообразное, вне всяких форм и условий, — «хотя ведь черт знает что может случиться
в этом „“новом поколении” и черт знает как это у них там совершается!» — раздумывал он,
теряясь в соображениях.
Не могу описать, какой ужас выразился на лице его; он совсем
потерялся, начал бормотать какие-то бессвязные
слова и вдруг, злобно взглянув на меня, бросился бежать
в противоположную сторону.
— Вот уж это… — заговорил было,
растерявшись, Ахилла, но вместо дальнейших
слов ударил поклон
в землю и, неожиданно схватив руку Туганова, поцеловал ее.
Ошеломленный нелюбезным приемом, я совсем
потерялся и очутился
в том глупом положении, когда не знаешь, что делать: обратить ли грубость
в шутку, или самому рассердиться, или, наконец, не сказав ни
слова, повернуться и уйти назад. Невольно я повернулся с беспомощным выражением к Олесе. Она чуть-чуть улыбнулась с оттенком незлой насмешки, встала из-за прялки и подошла к старухе.
— Ну-с, это было еще перед волей,
в Курске. Шел «Велизарий». Я играл Евтропия, да
в монологе на первом
слове и споткнулся. Молчу. Ни
в зуб толкнуть. Пауза, неловкость. Суфлер
растерялся. А Николай Карлович со своего трона ко мне, тем же своим тоном, будто продолжает свою роль: «Что же ты молчишь, Евтропий? Иль роли ты не знаешь? Спроси суфлера, он тебе подскажет. Сенат и публика уж ждут тебя давно».
Белое тело ничего этого не пропускало к сердцу, несмотря на то, что дядя говорил прекрасно и с одушевлением,
слова его, выходя из уст, стыли
в воздухе и
терялись в пространстве.
Я,
в полном смысле этого
слова,
растерялся.
— От вора да еще плюхи получать — это уж не порядки! При такой неожиданной апострофе Прокоп до того
растерялся, что даже не нашелся сказать
слова в ответ.
Четверту ночь к нему ходила
Она и пищу приносила;
Но пленник часто всё молчал,
Словам печальным не внимал;
Ах! сердце полное волнений
Чуждалось новых впечатлений;
Он не хотел ее любить.
И что за радости
в чужбине,
В его плену,
в его судьбине?
Не мог он прежнее забыть…
Хотел он благодарным быть,
Но сердце жаркое
терялосьВ его страдании немом,
И как
в тумане зыбком,
в нем
Без отголоска поглощалось!..
Оно и
в шуме, и
в тиши
Тревожит сон его души.
Разумеется, я плохо понимал эти споры, истины
терялись для меня
в обилии
слов, как звездочки жира
в жидком супе бедных.
— Может быть; но слушайте: «Она меня так поразила, что я сбился с такта, танцуя с нею вальс, и, совершенно
растерявшись, позвал ее на кадриль. Ах, как она прекрасно танцует, с какою легкостью, с какою грациею… Я заговорил с нею по-французски; она знает этот язык
в совершенстве. Я целую ночь не спал и все мечтал о ней. Дня через три я ее видел у С… и опять танцевал с нею. Она сказала, что со мною очень ловко вальсировать. Что значат эти
слова? Что хотела она этим сказать?..» Ну, довольно.
Самое отношение к миру
теряется, человек действует заодно и как одно с миром, сознание заволакивается туманом; час заклятия становится часом оргии; на нашем маловыразительном языке мы могли бы назвать этот час — гениальным прозрением,
в котором стерлись грани между песней, музыкой,
словом и движением, жизнью, религией и поэзией.
Он увидел за одним разом столько почтенных стариков и полустариков с звездами на фраках, дам, так легко, гордо и грациозно выступавших по паркету или сидевших рядами, он услышал столько
слов французских и английских, к тому же молодые люди
в черных фраках были исполнены такого благородства, с таким достоинством говорили и молчали, так не умели сказать ничего лишнего, так величаво шутили, так почтительно улыбались, такие превосходные носили бакенбарды, так искусно умели показывать отличные руки, поправляя галстук, дамы так были воздушны, так погружены
в совершенное самодовольство и упоение, так очаровательно потупляли глаза, что… но один уже смиренный вид Пискарева, прислонившегося с боязнию к колонне, показывал, что он
растерялся вовсе.
Я злился на себя
в эту минуту почти до отчаяния, проклинал себя за неловкость и ненаходчивость и все-таки не знал, как ловче отстать от нее, не выказав, что заметил ее горе, но шел рядом с нею,
в грустном изумлении, даже
в испуге, совсем
растерявшись и решительно не находя ни одного
слова для поддержки оскудевшего нашего разговора.
С этими
словами вновь низринулся ангел на землю и навеки
потерялся среди слез ее и крови. И
в тяжелой думе онемели небеса, пытливо смотря на маленькую и печальную землю — такую маленькую и такую страшную и непобедимую
в своей печали. Тихо догорали праздничные кометы, и
в красном свете их уже пустым и мертвым казался трон.
Кузьма Васильевич
терялся в догадках и порядком-таки наскучил своему денщику, беспрестанно заставляя его сызнова описывать наружность прибежавшей девушки и повторять ее
слова.
Елена, теперь стало ей противно. Неприятно было одеваться и раздеваться при Макрине, принимать ее услуги, слушать ее льстивые
слова, которые прежде
терялись в лепечущих звуках водяных струек, плещущих об Еленино тело, а теперь поражали слух.
Володя совсем
растерялся. Именно он их имел, но после
слов капитана ему совестно было
в этом признаться.
Митя надел, как ризу, пестрое одеяло и повел нас вокруг аналоя, Миша и Володя шли сзади, держа над нами венцы из березовых веток. Остальные пели „Исайе, ликуй!“ Дальше никто
слов не знал, и все время пели только эти два
слова. Потом Митя велел нам поцеловаться. Я
растерялся и испуганно взглянул на Машу. Она, спокойно улыбаясь, обняла меня за шею и поцеловала
в губы.
Всё это было похоже на вдохновение уж и потому, что продолжалось недолго. Васильев скоро устал. Лондонские, гамбургские, варшавские своею массою давили его, как горы давят землю; он робел перед этой массой,
терялся; вспоминал он, что у него нет дара
слова, что он труслив и малодушен, что равнодушные люди едва ли захотят слушать и понимать его, студента-юриста третьего курса, человека робкого и ничтожного, что истинное апостольство заключается не
в одной только проповеди, но и
в делах…
Красота ее, не обремененная дорожными принадлежностями одежды,
в которой видел ее Волгин, озаренная горячим душевным колоритом, так смутила его, что он
растерялся и, видимо, отыскивал
слова, чтобы начать с ней разговор.
Время
терялось,
в самой шайке обнаружились раздоры; многие хотели продолжать путь, но лишь с тем, чтобы сложить
в Лиозно оружие. Паны начали кричать, ссориться, ругаться и бранные
слова обильно посыпались на довудца; ему говорили, что он умеет только мучить какими-то порядками, бродя по болотам, а не знает как провести дружину и соединиться с другими партиями.
Следователь говорил и — то пожимал плечами, то хватал себя за голову. Он то садился
в экипаж, то шел пешком. Новая мысль, сообщенная ему доктором, казалось, ошеломила его, отравила; он
растерялся, ослабел душой и телом, и когда вернулись
в город, простился с доктором, отказавшись от обеда, хотя еще накануне дал
слово доктору пообедать с ним вместе.
Карнеев положительно
растерялся.
Слово «люблю», хотя и сказанное
в наивном детском смысле, сразу перевернуло все его мысли. Кровь бросилась к нему
в голову. Он был на волосок от признания, но опомнился и сдержался.
Страшно подумать, что для них не будет наказания. Не должно быть
в жизни того, чтобы подлец торжествовал, это недопустимо, тогда
теряется всякое уважение к добру, тогда нет справедливости, тогда вся жизнь становится ненужной. Вот на кого надо идти войной, на мерзавцев, а не колотить друг друга без разбору только потому, что один называется немцем, а другой французом. Человек я кроткий, но объяви такую войну, так и я взял бы ружье и — честное
слово! без малейшей жалости и колебания жарил бы прямо
в лоб!