Неточные совпадения
Одетая в легкое белое платье, она сама казалась белее и легче: загар не
приставал к ней, а жара, от которой она не могла уберечься, слегка румянила ее щеки да уши и, вливая
тихую лень во все ее тело, отражалась дремотною томностью в ее хорошеньких глазках.
Факт этот, казалось бы, развязывал для меня, как для романиста, все нити, но в то же время я никак не могу, подобно старым повествователям, сказать, что главные герои мои после долговременных треволнений
пристали, наконец, в мирную
пристань тихого семейного счастия.
Слушая, он смотрел через крышу
пристани на спокойную гладь
тихой реки; у того её берега, чётко отражаясь в сонной воде, стояли хороводы елей и берёз, далее они сходились в плотный синий лес, и, глядя на их отражения в реке, казалось, что все деревья выходят со дна её и незаметно, медленно подвигаются на край земли.
И запел Опанас
тихим голосом песню. Голос был у Опанаса негромкий, да «сумный» [Украинское слово сумный совмещает в себе понятия, передаваемые по-русски словами: грустный и задумчивый.], — так, бывало, в сердце и льется. А песню, хлопче, козак, видно, сам для пана придумал. Не слыхал я ее никогда больше, и когда после, бывало, к Опанасу
пристану, чтобы спел, он все не соглашался.
Ваня, разобрав, что поют, тоже затянул вполголоса эту песню, мы
пристали к нему и задумались, поём. Вдруг вижу я: на бугре около хлебного магазина стоит стражник, лезут на него облачные тени, и является он между ними то светлый и большой, то тёмный и маленький. Видно, слышит он наше
тихое пение — лёгкий ветер от нас на него.
По целым часам безмолвно, недвижно стоит у окна Марья Гавриловна, вперив грустные очи в заречную даль… Ничего тогда не слышит она, ничего не понимает, что ей говорят, нередко на темных ресницах искрятся тайные,
тихие слезы… О чем же те думы, о чем же те слезы?.. Жалеет ли она покинутую
пристань, тоскует ли по матерям Каменного Вражка, или мутится душа ее черными думами при мысли, что ожидает ее в безвестном будущем?.. Нет…
Несется косная по
тихому лону широкой реки, вода что зеркало, только и струится за рулем, только и пенится что веслами. Стих городской и ярманочный шум, настала тишь, в свежем прохладном воздухе не колыхнет. Петр Степаныч передал руль кормщику и перешел к носу лодки. Шепнул что-то песенникам, и тотчас залился переливчатыми, как бы дрожащими звуками кларнет, к нему
пристал высокий тенор запевалы, песенники подхватили, и над широкой рекой раздалась громкая песня...
В это время на реке послышались
тихие всплески, и вслед за тем из темноты вынырнула женщина на оморочке. Она
пристала к берегу и втащила оморочку на берег. Подойдя к огню, она подала мне две большие рыбины и пару уток, которых тоже заколола острогою. Я поблагодарил ее и обещал дать ее сыновьям ружейных патронов, в которых, как я узнал, они очень нуждались.
— Да будет благословен приход твой в
тихую, безмятежную пустыню нашу, и да обретет душа твоя
пристань вечную в недрах святыни и созерцании творений Зиждителя.
—
Тише там! — крикнул председатель. — Господин судебный
пристав! Примите меры!
— Да будет благословен приход твой в
тихую, безмятежную пустыню нашу, и да обретет душа твоя
пристань вечную в недрах святыни и созерцании творений Зиждителя. Да приобретет она себе житием праведным богатство духовное — успокоение, какое внушает этот юноша, — проговорил отец Авраамий, благословляя пришельца и указывая ему на молящегося. — Но кто ты сам? — спросил он. — Почему покидаешь свет?
—
Тише там! — крикнул председатель. — Господин
пристав! Если кто будет разговаривать, то удалите его из залы.
«Ну,
тише,
тише, замирайте теперь». И звуки слушались его. «Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее». И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. «Ну, голоса,
приставайте!» приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
Если исправник или
пристав имели к нему служебную надобность или вынуждены были явиться к нему с какою-либо претензией или просьбою, то они знали, что должны ехать по его владениям «без звона», как можно
тише и останавливаться у околицы, — отнюдь не смея въезжать на лошадях в его усадьбу.