Неточные совпадения
Бросила прочь она от себя платок, отдернула налезавшие на очи длинные волосы косы своей и вся разлилася в жалостных речах, выговаривая их тихим-тихим голосом, подобно когда
ветер, поднявшись прекрасным вечером, пробежит вдруг по густой чаще приводного тростника: зашелестят, зазвучат и понесутся вдруг унывно-тонкие звуки, и ловит их с непонятной грустью остановившийся путник, не чуя ни погасающего вечера, ни несущихся веселых песен народа, бредущего от полевых работ и жнив, ни отдаленного тарахтенья где-то проезжающей телеги.
В пекарне становилось все
тише, на печи кто-то уже храпел и выл, как бы вторя гулкому вою
ветра в трубе. Семь человек за столом сдвинулись теснее, двое положили головы на стол, пузатый самовар возвышался над ними величественно и смешно. Вспыхивали красные огоньки папирос, освещая красивое лицо Алексея, медные щеки Семена, чей-то длинный, птичий нос.
В
тихой, темной улице его догнал Дьякон, наклонился, молча заглянул в его лицо и пошел рядом, наклонясь, спрятав руки в карманы, как ходят против
ветра. Потом вдруг спросил, говоря прямо в ухо Самгина...
Отдали якорь при
тихом, ласковом
ветре, в теплой, южной ночи — и заранее тешились надеждой завтра погулять по новым прелестным местам.
Боже сохрани, застанет непогода!» Представьте себе этот вой
ветра, только в десять, в двадцать раз сильнее, и не в поле, а в море, — и вы получите слабое понятие о том, что мы испытывали в ночи с 8-го на 9-е и все 9-е число июля, выходя из Китайского моря в
Тихий океан.
Чуть
ветер тише — ну, надежда: выдержит; а заревел и натянул канаты — сомнение и злоба.
Ветер был попутный, погода
тихая.
Сегодня, 19-го, штиль вдруг превратился почти в шторм; сначала налетел от NO шквал, потом задул постоянный, свежий, а наконец и крепкий
ветер, так что у марселей взяли четыре рифа. Качка сделалась какая-то странная, диагональная, очень неприятная: и привычных к морю немного укачало. Меня все-таки нет, но голова немного заболела, может быть, от этого. Вечером и ночью стало
тише.
С утра шел
тихий, без
ветра, теплый дождичек, висевший капельками на листьях, на сучьях, на траве.
Действительно, часов около двух пополудни начал дуть
ветер, сначала
тихий и ровный, а затем все усиливающийся.
Из 30 дней бывает приблизительно дней 5
тихих, «морочных», 10 дней с сильными
ветрами, а остальные 15 дней с
ветрами, которые можно просто назвать свежими.
После 1 декабря сильные северо-западные
ветры стали стихать. Иногда выпадали совершенно
тихие дни. Показания анемометра колебались теперь в пределах от 60 до 75, но вместе с тем стали увеличиваться морозы.
По наблюдениям староверов, если на западе в горах небо чистое — погода будет
тихая, но если с утра там поднимаются кучевые облака — это верный признак сильного северо-западного
ветра.
Ночь была
тихая, славная, самая удобная для езды.
Ветер то прошелестит в кустах, закачает ветки, то совсем замрет; на небе кое-где виднелись неподвижные серебристые облачка; месяц стоял высоко и ясно озарял окрестность. Я растянулся на сене и уже вздремнул было… да вспомнил о «неладном месте» и встрепенулся.
К утру погода мало изменилась к лучшему.
Ветер был резкий и порывистый. На совете решено было попытаться перевалить через Сихотэ-Алинь, в надежде, что на западной стороне его будет
тише. Решающее значение имел голос Дерсу.
Шепот
ветра в моих ушах,
тихое журчанье воды за кормою меня раздражали, и свежее дыханье волны не охлаждало меня; соловей запел на берегу и заразил меня сладким ядом своих звуков.
— Давайте в во́рона, давайте играть в ворона! — зашумели все, будто приречный тростник, тронутый в
тихий час сумерек воздушными устами
ветра.
Слышался только шум, будто
ветер в
тихий час вечера наигрывал, кружась по водному зеркалу, нагибая еще ниже в воду серебряные ивы.
Шаркали по крыше тоскливые вьюги, за дверью на чердаке гулял-гудел
ветер, похоронно пело в трубе, дребезжали вьюшки, днем каркали вороны,
тихими ночами с поля доносился заунывный вой волков, — под эту музыку и росло сердце.
Было приятно слушать добрые слова, глядя, как играет в печи красный и золотой огонь, как над котлами вздымаются молочные облака пара, оседая сизым инеем на досках косой крыши, — сквозь мохнатые щели ее видны голубые ленты неба.
Ветер стал
тише, где-то светит солнце, весь двор точно стеклянной пылью досыпан, на улице взвизгивают полозья саней, голубой дым вьется из труб дома, легкие тени скользят по снегу, тоже что-то рассказывая.
Тут она не тревожила его никакими определенными и неразрешимыми вопросами; тут этот
ветер вливался ему прямо в душу, а трава, казалось, шептала ему
тихие слова сожаления, и, когда душа юноши, настроившись в лад с окружающею
тихою гармонией, размягчалась от теплой ласки природы, он чувствовал, как что-то подымается в груди, прибывая и разливаясь по всему его существу.
Но тишина, водворившаяся среди небольшого общества, имела еще другую причину. По какому-то общему побуждению, вероятно, вытекавшему из ощущения высоты и своей беспомощности, оба слепые подошли к углам пролетов и стали, опершись на них обеими руками, повернув лица навстречу
тихому вечернему
ветру.
По звуку ли этого колокола, по тому ли, как тянул
ветер, или еще по каким-то, может быть и ему самому неизвестным, признакам Петр чувствовал, что где-то в той стороне, за монастырем, местность внезапно обрывается, быть может над берегом речки, за которой далеко раскинулась равнина, с неопределенными, трудноуловимыми звуками
тихой жизни.
Фортепиано было богаче, звучнее и полнее, но оно стояло в комнате, тогда как дудку можно было брать с собой в поле, и ее переливы так нераздельно сливались с
тихими вздохами степи, что порой Петрусь сам не мог отдать себе отчета,
ветер ли навевает издалека смутные думы, или это он сам извлекает их из своей свирели.
Где-то недалеко, вероятно, над грядами, слышалась
тихая песня, лениво и задумчиво веявшая по легкому
ветру.
Лицо Петра было несколько спокойнее. В нем виднелась привычная грусть, которая у звонаря усиливалась острою желчностью и порой озлоблением. Впрочем, теперь и он, видимо, успокаивался. Ровное веяние
ветра как бы разглаживало на его лице все морщины, разливая по нем
тихий мир, лежавший на всей скрытой от незрячих взоров картине… Брови шевелились все
тише и
тише.
Все притихли. Высокий
ветер, чистый и свободный от испарений земли, тянулся в пролеты, шевеля веревки, и, заходя в самые колокола, вызывал по временам протяжные отголоски. Они тихо шумели глубоким металлическим шумом, за которым ухо ловило что-то еще, точно отдаленную невнятную музыку или глубокие вздохи меди. От всей расстилавшейся внизу картины веяло
тихим спокойствием и глубоким миром.
— Подобно
тихому полуденному
ветру, помавающему листвия дерев и любострастное производящему в дубраве шумление, тако во всем собрании радостное шептание раздавалось.
Мы должны были поспеть на перевоз на солнечном восходе, чтоб переправиться через реку в
тихое время, потому что каждый день, как только солнышко обогреет, разыгрывался сильный
ветер.
В этом крике было что-то суровое, внушительное. Печальная песня оборвалась, говор стал
тише, и только твердые удары ног о камни наполняли улицу глухим, ровным звуком. Он поднимался над головами людей, уплывая в прозрачное небо, и сотрясал воздух подобно отзвуку первого грома еще далекой грозы. Холодный
ветер, все усиливаясь, враждебно нес встречу людям пыль и сор городских улиц, раздувал платье и волосы, слепил глаза, бил в грудь, путался в ногах…
— Горит, как восковая свечечка на
ветру! — проводила его мать
тихими словами, встала и вышла на кухню, начала одеваться.
«Милая» — я говорю совсем тихо. И почему-то мелькает то, что было сегодня утром на эллинге: в шутку положили под стотонный молот часы — размах,
ветром в лицо — и стотонно-нежное,
тихое прикосновение к хрупким часам.
Утро было
тихое, теплое, серое. Иногда казалось, что вот-вот пойдет дождь; но протянутая рука ничего не ощущала, и только глядя на рукав платья, можно было заметить следы крохотных, как мельчайший бисер, капель; но и те скоро прекратились.
Ветра — точно на свете никогда не бывало. Каждый звук не летел, а разливался кругом; в отдалении чуть сгущался беловатый пар, в воздухе пахло резедой и цветами белых акаций.
Но таким ты предстал мне в час
тихого мечтания, в вечерний час, когда поля покрывались мраком, вдали замирал шум хлопотливого дня, а вблизи все было безмолвно, и лишь
ветер шелестил в листьях, и лишь жук вечерний пролетал мимо.
— И-эх березыньки!.. — любовно протянул он нараспев, и
тихая песня понеслась среди мертвого жужжания оводов. Он пел приятной фистулой, обладавшей общим свойством ямщицких голосов: песня звучала будто откуда-то издалека, точно
ветер наносил ее с поля.
Чем выше солнце, тем больше птиц и веселее их щебет. Весь овраг наполняется музыкой, ее основной тон — непрерывный шелест кустарника под
ветром; задорные голоса птиц не могут заглушить этот
тихий, сладко-грустный шум, — я слышу в нем прощальную песнь лета, он нашептывает мне какие-то особенные слова, они сами собою складываются в песню. А в то же время память, помимо воли моей, восстановляет картины прожитого.
Тихий вечерний
ветер качал серые былинки; за ближним оврагом — тоже, как былинки, — маячили темные фигуры мещанских парней и девиц.
Вот и облако расступилось, вот и Америка, а сестры нет, и той Америки нет, о которой думалось так много над
тихою Лозовою речкой и на море, пока корабль плыл, колыхаясь на волнах, и океан пел свою смутную песню, и облака неслись по
ветру в высоком небе то из Америки в Европу, то из Европы в Америку…
Нилов распахнул окно и некоторое время смотрел в него, подставляя лицо ласковому
ветру. В окно глядела
тихая ночь, сияли звезды, невдалеке мигали огни Дэбльтоуна, трубы заводов начинали куриться: на завтра разводили пары после праздничного отдыха.
После Панова покурил и Никитин и, подстелив под себя шинель, сел, прислонясь к дереву. Солдаты затихли. Только слышно было, как
ветер шевелил высоко над головами макушки дерев. Вдруг из-за этого неперестающего
тихого шелеста послышался вой, визг, плач, хохот шакалов.
Ветер шевелил обои. Они шуршали
тихим, зловещим шелестом, и легкие полутени скользили по их пестрым узорам. «Соглядатай прячется там, за этими обоями», — думал Передонов. «Злые люди! — думал он, тоскуя, — недаром они наложили обои на стену так неровно, так плохо, что за них мог влезть и прятаться злодей, изворотливый, плоский и терпеливый. Ведь были и раньше такие примеры».
Ночью, лёжа в постели, он слышал над головой мягкий шорох,
тихие шаги, и это было приятно: раньше, бывало, на чердаке шуршали только мыши да
ветер, влетая в разбитое слуховое окно, хлопал чем-то, чего-то искал.
Утром
ветер утих, но оставался попутным, при ясном небе; «Нырок» делал одиннадцать узлов [Узел — здесь: мера скорости судна (миля в час).] в час на ровной килевой качке. Я встал с
тихой душой и, умываясь на палубе из ведра, чувствовал запах моря. Высунувшись из кормового люка, Тоббоган махнул рукой, крикнув...
Песня на берегу моря уже умолкла, и старухе вторил теперь только шум морских волн, — задумчивый, мятежный шум был славной второй рассказу о мятежной жизни. Всё мягче становилась ночь, и всё больше разрождалось в ней голубого сияния луны, а неопределенные звуки хлопотливой жизни ее невидимых обитателей становились
тише, заглушаемые возраставшим шорохом волн… ибо усиливался
ветер.
— Сюда, Юрий Дмитрич, сюда! Вот и плетень!
Тише, боярин,
тише! околица должна быть левее — здесь. Ну, слава тебе господи! — продолжал он, отворяя ворота. — Доехали!.. и вовремя: слышишь ли, как опять завыл
ветер? Да пусть теперь бушует, как хочет; нам и горюшки мало: в избе не озябнем.
Самые благоприятные дни для уженья — дни теплые, серые, с перепадающими дождями и особенно
тихие: при одном только уженье окуней и плотвы даже сильный
ветер бывает иногда полезен.
По улице шли они молча, придерживая шляпы, и он, идя сзади, старался заслонить ее от
ветра. В переулке было
тише, и тут оба пошли рядом.
Хорош он также, когда смотрит на цветы, — лиловыми ручьями льются по стене глицинии, а перед ними этот мальчик вытянулся струною, будто вслушиваясь в
тихий трепет шёлковых лепестков под дыханием морского
ветра.
При напоминании о дочери прибаутки и улыбки исчезали у сапожника, — точно
ветер осенний сухие листья с дерева срывал. Жёлтое лицо его вытягивалось, он сконфуженным,
тихим голосом говорил...
Едва я переступил порог, как из комнаты, где лежала она, послышался
тихий, жалобный стон, и точно это
ветер донес мне его из России, я вспомнил Орлова, его иронию, Полю, Неву, снег хлопьями, потом пролетку без фартука, пророчество, какое я прочел на холодном утреннем небе, и отчаянный крик: «Нина!