Неточные совпадения
С детства слышал Клим эту песню, и была она знакома, как унылый, великопостный
звон, как панихидное пение на кладбище, над могилами.
Тихое уныние овладевало им, но было в этом унынии нечто утешительное, думалось, что сотни людей, ковырявших землю короткими, должно быть, неудобными лопатами, и усталая песня их, и грязноватые облака, развешанные на проводах телеграфа, за рекою, — все это дано надолго, может быть, навсегда, и во всем этом скрыта какая-то несокрушимость, обреченность.
Ни одного ухаба, дорога как пол, в
тихом воздухе гулко раздается
звон колокольчиков и громыханье бубенчиков…
Я, кажется, чувствовал, что «один в лесу» — это, в сущности, страшно, но, как заколдованный, не мог ни двинуться, ни произнести звука и только слушал то
тихий свист, то
звон, то смутный говор и вздохи леса, сливавшиеся в протяжную, глубокую, нескончаемую и осмысленную гармонию, в которой улавливались одновременно и общий гул, и отдельные голоса живых гигантов, и колыхания, и
тихие поскрипывания красных стволов…
Шлычка была не видна и служила только остовом для повязывания сверху платков — Ред.] и шерстяной ряске, клирошанка была похожа на маленькую колоколенку, задушевным серебряным
звоном зовущую людей к миру, к жизни
тихой и любовной.
Долго не мог заснуть Матвей, слушая крики, топот ног и
звон посуды. Издали звуки струн казались печальными. В открытое окно заглядывали тени, вливался
тихий шелест, потом стал слышен невнятный ропот, как будто ворчали две собаки, большая и маленькая.
Сквозь мягкий
звон в ушах до него долетел
тихий крик Палаги...
В этом лесу всегда стоял шум — ровный, протяжный, как отголосок дальнего
звона, спокойный и смутный, как
тихая песня без слов, как неясное воспоминание о прошедшем.
Лампа в руке старика дрожала, абажур стучал о стекло, наполняя комнату
тихим, плачущим
звоном.
По лесу блуждал
тихий, медленный
звон, он раздавался где-то близко, шевелил тонкие ветки, задевая их, и они качались в сумраке оврага, наполняя воздух шорохом, под ногами сухо потрескивал тонкий лёд ручья, вода его вымерзла, и лёд покрывал белой плёнкой серые, сухие ямки.
Чтобы идти в Дубечню, я встал рано утром, с восходом солнца. На нашей Большой Дворянской не было ни души, все еще спали, и шаги мои раздавались одиноко и глухо. Тополи, покрытые росой, наполняли воздух нежным ароматом. Мне было грустно и не хотелось уходить из города. Я любил свой родной город. Он казался мне таким красивым и теплым! Я любил эту зелень,
тихие солнечные утра,
звон наших колоколов; но люди, с которыми я жил в этом городе, были мне скучны, чужды и порой даже гадки. Я не любил и не понимал их.
Выбрали сухое местечко, желтую прошлогоднюю траву, разостлали пальто и сели; и долго сидели молча, парясь на солнце, лаская глазами
тихую даль, слушая
звон невидимых ручьев. Саша курил.
Замолчали. Саша слушал, как в
звоне и гуле улетает сад; и странно было, что сквозь его мощный рев пробивается
тихое, уютное поскрипывание карандаша по бумаге — странно и приятно.
Кальсонер выскочил в вестибюль на площадку с органом первым, секунду поколебался, куда бежать, рванулся и, круто срезав угол, исчез за органом. Коротков бросился за ним, поскользнулся и, наверно, разбил бы себе голову о перила, если бы не огромная кривая и черная ручка, торчащая из желтого бока. Она подхватила полу коротковского пальто, гнилой шевиот с
тихим писком расползся, и Коротков мягко сел на холодный пол. Дверь бокового хода за органом со
звоном захлопнулась за Кальсонером.
Когда почта исчезла и
звон затих, гурьба ямщиков, тихо подымавшихся с реки, прошла мимо меня, разговаривая по-якутски. Мне трудно было разобрать эти
тихие речи, однако я понял, что говорят они не о том, кто уехал, а о ком-то, кто должен приехать сверху. При этом имя «Арабын-тойона» раза два коснулось моего слуха.
Из-под
тихого шелеста тайги чуть внятно проступал какой-то протяжный далекий
звон…
В
тихие безветренные утра, ранней весной или осенью, со стороны города приносился
звон церквей и мягкий гул езды, а в остальное время было тихо —
тише, чем в самой деревне, где лают собаки, поют петухи и кричат дети.
Макару казалось, что он идет на него, но
звон все удалялся, и, по мере того как его переливы доносились все
тише и
тише, в сердце Макара вступало тупое отчаяние.
Они подошли к перилам. Ледяшки, облепившие ветки акаций, стукались под ветром друг о друга, и мелодический,
тихий, хрустальный
звон стоял в воздухе, независимый от медного рева моря.
И вдруг… из молчанья
Поднялся протяжно задумчивый
звон;
И
тише дыханья
Играющей в листьях прохлады был он.
В ней сердце смутилось:
То друга привет!
Свершилось, свершилось!..
Земля опустела, и милого нет.
Если исправник или пристав имели к нему служебную надобность или вынуждены были явиться к нему с какою-либо претензией или просьбою, то они знали, что должны ехать по его владениям «без
звона», как можно
тише и останавливаться у околицы, — отнюдь не смея въезжать на лошадях в его усадьбу.