Неточные совпадения
В
традиционном интеллигентском сознании господствовало распределительное, а не производительное отношение к
жизни, бойкотирующее, а не созидающее.
Ныне мы вступаем в новый период русской и всемирной истории, и старые,
традиционные идеи не годны уже для новых мировых задач, которые ставит перед нами
жизнь.
Традиционное применение русской интеллигенции отвлеченно-социологических категорий к исторической
жизни и историческим задачам всегда было лишь своеобразной и прикрытой формой морализирования над историей.
Истина есть свет Логоса, возгоревшийся в самом бытии, если употреблять
традиционную терминологию, или в глубине существования, или
жизни.
По-другому, менее последовательно, чем Л. Толстой, но также отвергла исторический и утверждала «частный» взгляд на
жизнь значительная часть русской интеллигенции в своем
традиционном миросозерцании.
Я не считаю себя принадлежащим к типу homo religiosus в
традиционном смысле, но религиозная тема была для меня преобладающей всю
жизнь.
Я был в известный период моей
жизни а-теистом, если под атеизмом понимать анти-теизм, отрицание
традиционных религиозных понятий о Боге.
Традиционные книги о духовной
жизни обыкновенно дают ответ на этот вопрос в том смысле, что после переживания греховности и недостоинства человека наступает просветление благодатью.
Всю
жизнь он продолжал быть духовным писателем, и через инерцию
традиционного православия у него прорывалась новизна, он ставил проблемы, которых не ставила официальная православная мысль.
Религиозная
жизнь превратится в
традиционный быт, в обывательскую обрядность, в мертвые формы.
Как видим, даже злоба — и та, вопреки Толстому-проповеднику, способна преисполнить человека достоинством, высокою мыслью и чувством. К сожалению, подъем
жизни, вызываемый борьбою, опасностью и «злобою», Толстой рисует преимуществен, но лишь в
традиционной области войны. Он редко и неуверенно касается другой области, где в настоящее время как раз с огромною, упорно-длительною силою проявляется неиссякающая
жизнь, рождаемая борьбою, злобою и опасностью.
В идею моего перехода в Дерпт потребность свободы входила несомненно, но свободы главным образом"академической"(по немецкому термину). Я хотел серьезно учиться, не школьнически, не на моем двойственном, как бы дилетантском, камеральном разряде. Это привлекало меня больше всего. А затем и желание вкусить другой, чисто студенческой
жизни с ее
традиционными дозволенными вольностями, в тех «Ливонских Афинах», где порядки напоминали уже Германию.
Германия, ее университетская наука и"академические"сферы укрепили в нем его ненасытную, но неупорядоченную любознательность и слабость ко всему
традиционному складу немецкой студенческой
жизни, хотя он по своей болезненности, (настоящей или мнимой) не мог, вероятно, и в юности быть кутилой.
В христианском мире это изменилось, но
традиционная христианская духовность противополагает себя
жизни мира.
Традиционная христианская мораль решительно враждебна всякому героизму, всякому героическому повышению
жизни, героическому восхождению, героической жертве.
Слишком многие
традиционные идеи и оценки не выдержали испытания
жизни.