Неточные совпадения
Но каков был мой стыд, когда вслед за гончими, которые в голос вывели на опушку, из-за кустов показался
Турка! Он видел мою ошибку (которая состояла в том, что я не выдержал) и, презрительно взглянув на меня, сказал только: «Эх, барин!» Но надо
знать, как это было сказано! Мне было бы легче, ежели бы он меня, как зайца, повесил на седло.
— Великий господин, ясновельможный пан! я
знал и брата вашего, покойного Дороша! Был воин на украшение всему рыцарству. Я ему восемьсот цехинов дал, когда нужно было выкупиться из плена у
турка.
И быстреньким шепотом он поведал, что тетка его, ведьма, околдовала его, вогнав в живот ему червя чревака, для того чтобы он, Дронов, всю жизнь мучился неутолимым голодом. Он рассказал также, что родился в год, когда отец его воевал с
турками, попал в плен, принял турецкую веру и теперь живет богато; что ведьма тетка,
узнав об этом, выгнала из дома мать и бабушку и что мать очень хотела уйти в Турцию, но бабушка не пустила ее.
— Немцы считаются самым ученым народом в мире. Изобретательные — ватерклозет выдумали. Христиане. И вот они объявили нам войну. За что? Никто этого не
знает. Мы, русские, воюем только для защиты людей. У нас только Петр Первый воевал с христианами для расширения земли, но этот царь был врагом бога, и народ понимал его как антихриста. Наши цари всегда воевали с язычниками, с магометанами — татарами,
турками…
— То-то, то-то! Ну что ж, Иван Петрович: как там
турки женщин притесняют? Что ты прочитал об этом: вон Настасья Петровна хочет
знать? Только смотри, не махни в Турцию, Настасья Петровна!
Эх, если б ты
знала, Катерина, как резались мы тогда с
турками!
Она говорила, что отец его и теперь на Запорожье, был в плену у
турок, натерпелся мук бог
знает каких и каким-то чудом, переодевшись евнухом, дал тягу.
И не перебей я у него этот букет, кто
знает, жил бы человек до сих пор, был бы счастлив, имел бы успехи, и в голову б не пришло ему под
турку идти.
— Здорово,
Турка… Аль не
узнал?
— Да я… как гвоздь в стену заколотил: вот я какой человек. А что касаемо казенных работ, Андрон Евстратыч, так будь без сумления: хоша к самому министру веди — все как на ладонке покажем. Уж это верно… У меня двух слов не бывает. И других сговорю. Кажется, глупый народ, всего боится и своей пользы не понимает, а я всех подобью: и Луженого, и Лучка, и
Турку. Ах, какое ты слово сказал… Вот наш-то змей Родивон
узнает, то-то на стену полезет.
— Нет, — говорит, — приходится. Я тебя нарочито выбрала, чтоб
узнать, крепок ли ты; а не крепок, так мы и прикончим с тобой:
знаешь турку!
— Постойте, я вам принесу книжку. Вы из нее хоть главные факты
узнаете. Так слушайте же песню… Впрочем, я вам лучше принесу написанный перевод. Я уверен, вы полюбите нас: вы всех притесненных любите. Если бы вы
знали, какой наш край благодатный! А между тем его топчут, его терзают, — подхватил он с невольным движением руки, и лицо его потемнело, — у нас все отняли, все: наши церкви, наши права, наши земли; как стадо гоняют нас поганые
турки, нас режут…
Это наши удальцы с огорчением
узнали только тогда, когда нам за действительно боевые отличия прислали на пластунскую команду вместо Георгиевских крестов серебряные медали на георгиевских лентах с надписью «За храбрость», с портретом государя, на что особенно обиделся наш удалой джигит Инал Асланов, седой горец, магометанин, с начала войны лихо дравшийся с
турками.
Григорий Иваныч был сын малороссийского дворянина, священника, имевшего около ста душ крепостных крестьян; прадед его,
турок, не
знаю, по каким причинам, выехал из Турции, принял христианскую веру, женился и поселился в Малороссии.
Так-таки дядя уехал и увез с собою не только Давыда, но, к великому изумлению и даже негодованию всей нашей улицы, и Раису, и ее сестричку…
Узнав о таковом его поступке, тетка немедленно назвала его
туркой и называла его
туркой до самого конца своей жизни.
В первую же неделю некоторые любимцы Ивана Матвеича слетели с мест, один даже попал на поселение, другие подверглись телесным наказаниям; самый даже старый камердинер, — он был родом
турок,
знал французский язык, его подарил Ивану Матвеичу покойный фельдмаршал Каменский, — самый этот камердинер получил, правда, вольную, но вместе с нею и приказание выехать в двадцать четыре часа, «чтобы другим соблазна не было».
Мы не остались на отбитой позиции, хотя
турки были сбиты повсюду. Когда наш генерал увидел, что из деревни выходят на шоссе батальон за батальоном, двигаются массы кавалерии и тянутся длинные вереницы пушек, он ужаснулся. Очевидно,
турки не
знали наших сил, скрытых кустами; если бы им было известно, что всего только четырнадцать рот выбили их из глубоких дорог, рытвин и плетней, окружавших деревню, они вернулись бы и раздавили нас. Их было втрое больше.
Знали мы только, что
турку бить идем, потому что он много крови пролил. И хотели побить
турку, но не столько за эту, неизвестно чью пролитую кровь, сколько за то, что он потревожил такое множество народа, что из-за него пришлось испытывать трудный поход («которую тысячу верст до него, поганого, тащимся!»); билетным солдатам побросать дома и семьи, а всем вместе идти куда-то под пули и ядра.
Турка представлялся бунтовщиком, зачинщиком, которого нужно усмирить и покорить.
— Владимир Михайлыч! Ладно.. Ведь я беспутная голова был смолоду. Чего только не выкидывал! Ну,
знаете, как в песне поется: «жил я, мальчик, веселился и имел свой капитал; капиталу, мальчик, я решился и в неволю жить попал». Поступил юнкером в сей славный, хотя глубоко армейский полк; послали в училище, кончил с грехом пополам, да вот и тяну лямку второй десяток лет. Теперь вот на
турку прем. Выпьемте, господа, натурального. Стоит ли его чаем портить? Выпьем, господа «пушечное мясо».
Такие черные брови правильными полукругами можно видеть только на картинах, изображающих персиянку, покоящуюся на коленях престарелого
турка. Наши девушки, впрочем,
знали и очень рано сообщили мне секрет этих бровей: дело заключалось в том, что Голован был зелейник и, любя Павлу, чтобы ее никто не
узнал, — он ей, сонной, помазал брови медвежьим салом. После этого в бровях Павлы, разумеется, не было уже ничего удивительного, а она к Головану привязалась не своею силою.
…Среди работавших были какие-то странные, сухие, бронзовые фигуры в красных чалмах, в фесках, в синих коротких куртках и в шароварах, узких у голени, но — с широкой мотней. Это, как я
узнал, анатолийские
турки. Их гортанный говор мешался с протяжным, растянутым говорком вятичей, с крепкой, быстрой фразой волгарей, с мягкой речью хохлов.
Знаете, он не говорит о себе сам, но тётя Лучицкая, — она ведь одного полка с ним, — рассказывала, что под Горным Дубняком у его лошади разбили пулей ноздрю и она понесла его прямо на
турок.
2 Стар<уха>. У меня, вы
знаете, Егорушка в Петербурге; так он пишет, что
турок в пух разбили наши; взяли пашу!
— Выбирайся и ты,
турка, сейчас из моего саду, пока он мой. А то как вцеплюсь вот сейчас ногтями, то и Мотря твоя не
узнает, где у тебя что было!.
— Скажи ты мне, — говорила она, — что это такое значит:
знаю ведь я, что наши орловцы первые на всем свете воры и мошенники; ну, а все какой ты ни будь шельма из своего места, будь ты хуже
турки Испулатки лупоглазого, а я его не брошу и ни на какого самого честного из другой губернии променять не согласна?
Да и задача-то у него удобопонятная, как говорит Шубин: «Стоит только
турок вытурить — велика штука!» И Инсаров
знает притом, что он прав в своей деятельности, не только перед собственною совестью, но и перед людским судом: его замыслы найдут сочувствие во всяком порядочном человеке.
Никто не интересовался
узнать о
турках, о болгарах, о деле, за которое шел умирать.
Однако становится жарко. Солнце жжет. Я открываю глаза, вижу те же кусты, то же небо, только при дневном освещении. А вот и мой сосед. Да, это —
турок, труп. Какой огромный! Я
узнаю его, это тот самый…
Принцесса, жадно ловившая все газетные новости,
знала, конечно, о разглашавшейся поддержке Пугачева
турками.
О заключенном с
турками мире она замечает русскому канцлеру: «Не стану говорить о заключенном мире, он сам по себе весьма непрочен; вы не
знаете того, что я
знаю, но благоразумие заставляет меня молчать».
«Я помню только, — говорила она в последнем своем предсмертном показании князю Голицыну, — что старая нянька моя, Катерина, уверяла меня, что о происхождении моем
знают учитель арифметики Шмидт и маршал лорд Кейт, брат которого прежде находился в русской службе и воевал против
турок.
— А вот если бы, — сказал он, — случилось что-нибудь особенное, этакое,
знаешь, зашибательное, что-нибудь мерзейшее, распереподлое, такое, чтоб черти с перепугу передохли, ну, тогда ожил бы я! Прошла бы земля сквозь хвост кометы, что ли, Бисмарк бы в магометанскую веру перешел, или
турки Калугу приступом взяли бы… или,
знаешь, Нотовича в тайные советники произвели бы… одним словом, что-нибудь зажигательное, отчаянное, — ах, как бы я зажил тогда!
— Однажды не захотели, чтоб православным огонь достался, — продолжала богомолка, помолчав. — Сговорились все: не пускать! Вот стали они в церкви, заперлись все:
турки, католики, армяне и четвертые… То ли скопцы, то ли я уж не
знаю кто. Кажется, словно… Кооп… Нет, уж не
знаю, не могу назвать.
Турки,
зная хорошо Суворова, не спали и ожидали нападения.
Таким образом, во время описываемой нами войны с
турками имя Суворова уже было окружено ореолом славы — он был генерал-поручиком и участвовал, как мы
знаем, в сражениях при Кинбурне и осаде Очакова.
— Больше
турки. Сурьезный народ, все
знай молчат. Ходят они босые; какие ни будь острые камни, никогда не обуются. Скажи им: «хорошо — нет!» — это им приятно.
Чем ближе они подъезжали, тем все яснее и яснее вырисовывалась местность, освещаемая ружейными выстрелами, и когда они добрались до ложементов Козловского полка, то
узнали, что
турки сделали вылазку, но были встречены нашим огнем и отбиты.
Он питал надежду, что она наконец согласится объявить Турции войну, — выгнать
турок из Европы было, как мы
знаем, его заветной мечтой, — а потому счел выгодным остаться в Крыму, откуда ему удобнее было приступить к военным действиям.
— Смотри, Васька!.. Загадки гадки, а отгадки с души прут. Я раз в году сержусь, да крепко. Ты что ж поведения моего не
знаешь?
Турок ты, что ли?
Я слово скажу черномазенькому
турку из посольских эффенди, или как там их, не
знаю…
Не дождавшись разрешения начальства, он пошел на Туртукай.
Зная малое число русских,
турки никак не ожидали нападения, а потому смешались, полагая, что к Суворову подоспела помощь. Завязалась отчаянная битва.
— Да я
знаю, вы заключили мир с
турками, не получив Молдавии и Валахии.
Наряженные дворовые, медведи,
турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснились в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хороводы и святочные игры. Графиня,
узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющею улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда-то.
Но испанцы досмотрели, чту везли на судне, и все это дело расстроили: они не только отобрали
турок и выпустили их на свободу, но еще из самих русских взяли семь человек под арест, вероятно для того, чтобы
узнать, что они за люди и по какому праву держали у себя запертыми на «каторге» турецких людей.
Мошкин только хвалился, что его манили, но он еще не
знал, к чему бы его с товарищами приставили, а Баранщиков уже испытал все это на деле и убедился, что русскими помыкали, и они даже у
турок употреблялись только на самые простые услуги.
Баранщиков точно так же лжет о том, как он неумышленно съехал в Ростов с чужим товаром и попал ненароком на датский корабль в Кронштадте, а потом не
знает для чего сам себя клеймил то христианскими символами, то мусульманскими, и наконец сделался кофишенком у
турка и занимал общество своим обжорством, а потом плутовал, обирал
турок и обокрал тестя и ушел, и паки восприял свою веру, и тем спасся, и долгов не заплатил, и не попал на варницы…