Неточные совпадения
Городничий. Жаловаться? А кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и написал
дерева на двадцать
тысяч, тогда как его и на сто рублей не было? Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это? Я, показавши это на тебя, мог бы тебя также спровадить в Сибирь. Что скажешь? а?
Тебе низко кажется, что я считаю
деревья в лесу, а ты даришь тридцать
тысяч Рябинину; но ты получишь аренду и не знаю еще что, а я не получу и потому дорожу родовым и трудовым….
— Отжившее-то отжившее, а всё бы с ним надо обращаться поуважительнее. Хоть бы Снетков… Хороши мы, нет ли, мы
тысячу лет росли. Знаете, придется если вам пред домом разводить садик, планировать, и растет у вас на этом месте столетнее
дерево… Оно, хотя и корявое и старое, а всё вы для клумбочек цветочных не срубите старика, а так клумбочки распланируете, чтобы воспользоваться
деревом. Его в год не вырастишь, — сказал он осторожно и тотчас же переменил разговор. — Ну, а ваше хозяйство как?
— Расстригут меня — пойду работать на завод стекла, займусь изобретением стеклянного инструмента. Семь лет недоумеваю: почему стекло не употребляется в музыке? Прислушивались вы зимой, в метельные ночи, когда не спится, как стекла в окнах поют? Я, может быть,
тысячу ночей слушал это пение и дошел до мысли, что именно стекло, а не медь, не
дерево должно дать нам совершенную музыку. Все музыкальные инструменты надобно из стекла делать, тогда и получим рай звуков. Обязательно займусь этим.
Но она не обратила внимания на эти слова. Опьяняемая непрерывностью движения, обилием и разнообразием людей, криками, треском колес по булыжнику мостовой, грохотом железа, скрипом
дерева, она сама говорила фразы, не совсем обыкновенные в ее устах. Нашла, что город только красивая обложка книги, содержание которой — ярмарка, и что жизнь становится величественной, когда видишь, как работают
тысячи людей.
Тяжелый, дробный шаг
тысяч людей по
дереву невской мостовой создавал своеобразный шум, лишенный ритма, как будто в торцы проспекта забивали деревянные колья.
— Нынче безлесят Россию, истощают в ней почву, обращают в степь и приготовляют ее для калмыков. Явись человек с надеждой и посади
дерево — все засмеются: «Разве ты до него доживешь?» С другой стороны, желающие добра толкуют о том, что будет через
тысячу лет. Скрепляющая идея совсем пропала. Все точно на постоялом дворе и завтра собираются вон из России; все живут только бы с них достало…
Ботаника совершенно знает, как растет
дерево, физиолог и анатом знают даже, почему поет птица, или скоро узнают, а что до звезд, то они не только все сосчитаны, но всякое движение их вычислено с самою минутною точностью, так что можно предсказать, даже за
тысячу лет вперед, минута в минуту, появление какой-нибудь кометы… а теперь так даже и состав отдаленнейших звезд стал известен.
Говорят, в Маниле до
тысячи пород
деревьев.
Дом американского консула Каннингама, который в то же время и представитель здесь знаменитого американского торгового дома Россель и Ко, один из лучших в Шанхае. Постройка такого дома обходится ‹в› 50
тысяч долларов. Кругом его парк, или, вернее, двор с
деревьями. Широкая веранда опирается на красивую колоннаду. Летом, должно быть, прохладно: солнце не ударяет в стекла, защищаемые посредством жалюзи. В подъезде, под навесом балкона, стояла большая пушка, направленная на улицу.
Выработанному человеку в этих невыработанных пустынях пока делать нечего. Надо быть отчаянным поэтом, чтоб на
тысячах верст наслаждаться величием пустынного и скукой собственного молчания, или дикарем, чтоб считать эти горы, камни,
деревья за мебель и украшение своего жилища, медведей — за товарищей, а дичь — за провизию.
Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот
тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали
деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, — весна была весною даже и в городе.
К вечеру погода не изменилась: земля по-прежнему, словно саваном, была покрыта густым туманом. Этот туман с изморосью начинал надоедать. Идти по лесу в такую погоду все равно что во время дождя: каждый куст, каждое
дерево, которые нечаянно задеваешь плечом, обдают
тысячами крупных капель.
Народ, собравшись на Примроз-Гиль, чтоб посадить
дерево в память threecentenari, [трехсотлетия (англ.).] остался там, чтоб поговорить о скоропостижном отъезде Гарибальди. Полиция разогнала народ. Пятьдесят
тысяч человек (по полицейскому рапорту) послушались тридцати полицейских и, из глубокого уважения к законности, вполовину сгубили великое право сходов под чистым небом и во всяком случае поддержали беззаконное вмешательство власти.
После полуночи дождь начал стихать, но небо по-прежнему было морочное. Ветром раздувало пламя костра. Вокруг него бесшумно прыгали, стараясь осилить друг друга, то яркие блики, то черные тени. Они взбирались по стволам
деревьев и углублялись в лес, то вдруг припадали к земле и, казалось, хотели проникнуть в самый огонь. Кверху от костра клубами вздымался дым, унося с собою
тысячи искр. Одни из них пропадали в воздухе, другие падали и тотчас же гасли на мокрой земле.
— Я тебе вот как скажу: будь я теперича при капитале — не глядя бы, семь
тысяч за него дал! Потому что, сейчас бы я первым делом этот самый лес рассертировал. Начать хоть со строевого… видел, какие по дороге деревья-то стоят… ужастёенные!
— Ну, клади три!.. Ан дерево-то, оно три рубля… на ме-е-сте! А на станции за него дашь и шесть рублей… как калач! Вот уж девять
тысяч. А потом дрова… Сколько тут дров-то!
Кабинет Евгения Константиныча был меблирован почти бедно: письменный стол черного
дерева, такой же диван, два кресла, кушетка, шкаф с бумагами и несколько стульев стоили всего пятьдесят
тысяч.
Необозримые леса, по местам истребленные жестокими пожарами и пересекаемые быстрыми и многоводными лесными речками, тянутся по обеим сторонам дороги, скрывая в своих неприступных недрах
тысячи зверей и птиц, оглашающих воздух самыми разнообразными голосами; дорога, бегущая узеньким и прихотливым извивом среди обгорелых пней и старых
деревьев, наклоняющих свои косматые ветви так низко, что они беспрестанно цепляются за экипаж, напоминает те старинные просеки, которые устроены как бы исключительно для насущных нужд лесников, а не для езды; пар, встающий от тучной, нетронутой земли, сообщает мягкую, нежную влажность воздуху, насыщенному смолистым запахом сосен и елей и милыми, свежими благоуханиями многоразличных лесных злаков…
Это был исторический дом старого барства: столовая красного
дерева, стоившая
тысяч сорок, колонны, фрески, и все это было замазано, загрязнено, на вбитые в красное
дерево стен гвозди вешались вырезки из газет и платье. Снаружи дом был одноэтажный, а надворная часть с антресолями и пристройками в три этажа.
Бледная северная зелень-скороспелка, бледные северные цветики, контрастирующая траурная окраска вечно зеленого хвойного леса с его молитвенно-строгими готическими линиями, унылая средне-русская равнина с ее врачующим простором, разливы могучих рек, — все это только служило дополнением могучей южной красоты, горевшей
тысячью ярких живых красок-цветов, смуглой, кожистой, точно лакированной южной зеленью, круглившимися купами южных
деревьев.
Весь берег был залит народом, который толпился главным образом около караванной конторы и магазинов, где торопливо шла нагрузка барок;
тысячи четыре бурлаков, как живой муравейник, облепили все кругом, и в воздухе висел глухой гул человеческих голосов, резкий лязг нагружаемого железа, удары топора, рубившего
дерево, визг пил я глухое постукивание рабочих, конопативших уже готовые барки, точно
тысячи дятлов долбили сырое, крепкое
дерево.
Другие
деревья либо стояли угрюмыми великанами, с
тысячью просветов, наподобие глаз, либо сливались в сплошные мрачные громады.
У старика были
тысячи знакомых молодых
деревьев, которым он спас тем или другим образом жизнь.
Если человеку пришлось жить среди сибирских тундр или в заволжских солончаках, он может мечтать о волшебных садах с невиданными на земле
деревьями, у которых коралловые ветви, изумрудные листья, рубиновые плоды; но, переселившись в какую-нибудь Курскую губернию, получив полную возможность гулять досыта по небогатому, но сносному саду с яблонями, вишнями, грушами, мечтатель наверное забудет не только о садах «
Тысячи и одной ночи», но и лимонных рощах Испании.
Тысячи людей вязали срубленные
деревья в плоты, и сотни моряков сплавляли их морем в Иаффу, где их обделывали тиряне, искусные в токарной и столярной работе.
Виноградник был у царя в Ваал-Гамоне, на южном склоне Ватн-эль-Хава, к западу от капища Молоха; туда любил царь уединяться в часы великих размышлений. Гранатовые
деревья, оливы и дикие яблони, вперемежку с кедрами и кипарисами, окаймляли его с трех сторон по горе, с четвертой же был он огражден от дороги высокой каменной стеной. И другие виноградники, лежавшие вокруг, также принадлежали Соломону; он отдавал их внаем сторожам за
тысячу сребреников каждый.
В большом фруктовом саду, который назывался коммерческим и приносил Егору Семенычу ежегодно несколько
тысяч чистого дохода, стлался по земле черный, густой, едкий дым и, обволакивая
деревья, спасал от мороза эти
тысячи.
А Ариадна презирала практику жизни, ей не было никакого дела до всего этого, и, когда я, бросая
тысячи франков на удовлетворение ее безумных желаний, кряхтел, как старое
дерево, она с легкой душой напевала «Addio, bella Napoli» [«Прощай, прекрасный Неаполь» (ит.).].
Николай Иванович. Даже если бы и считать, чего я никак не могу, что этот лес мой, то у нас девятьсот десятин леса, на десятине около пятисот
деревьев, стало быть четыреста пятьдесят
тысяч (так, кажется?)
деревьев. Они срубили десять, то есть одну сорокапятитысячную часть, — ну стоит ли, можно ли из-за этого оторвать человека от семьи и посадить в острог?
Эхо подхватило его, бросило в лес, и он, разбившись об
деревья на
тысячи звуков, долго, то стихая, то усиливаясь, грохотал в чистом утреннем воздухе.
Толстое
дерево началось с тонкого прута. Девятиэтажная башня началась с кладки малых кирпичей. Путешествие в
тысячу верст начинается с одного шага. Будьте внимательны к своим мыслям, — они начало поступков.
Человек, владея по наследству миллионами или десятками
тысяч десятин, вследствие того, что у него большой дом, лошади, автомобили, прислуга, считает себя особенным человеком. Вся окружающая его роскошь так опьяняет его, что он не можетперенестись в жизнь того рабочего, который устраивает стачку на его заводе, или нищего мужика, который срубает
дерево в его лесу, и без укоров совести казнит, если может, и рабочего и крестьянина.
Большие размашистые ветви, сбросив с себя белые капюшоны, сразу распрямлялись и начинали качаться, осыпая все
дерево сверху донизу снежной пылью, играющей на солнце
тысячами алмазных огней.
Оттого, быть может, что в глазах у нее мелькали
деревья, телеграфные столбы и сугробы, самые разнообразные мысли приходили ей в голову. Она думала: по счету в ресторане уплачено сто двадцать и цыганам — сто, и завтра она, если захочет, может бросить на ветер хоть
тысячу рублей, а два месяца назад, до свадьбы, у нее не было и трех рублей собственных, и за каждым пустяком приходилось обращаться к отцу. Какая перемена в жизни!
Одним словом, этот род для него дорог по многим причинам и он не допускает мысли, чтобы из-за каких-нибудь
тысячи пятисот рублей упала тень на стоящее вне всякой цены геральдическое
дерево.
Деревья в садах государевых, которые не успели еще огородить, ломятся от движения
тысячей, получивших первый толчок от одного двигателя в первых рядах.