Неточные совпадения
Грузная, мужеподобная Орехова, в
тяжелом шерстяном платье цвета ржавого железа,
положив руку на плечо Плотниковой, стучала пальцем по какой-то косточке и говорила возмущенно...
Дьякон все делал медленно, с
тяжелой осторожностью. Обильно посыпав кусочек хлеба солью, он
положил на хлеб колечко лука и поднял бутылку водки с таким усилием, как двухпудовую гирю. Наливая в рюмку, он прищурил один огромный глаз, а другой выкатился и стал похож на голубиное яйцо. Выпив водку, открыл рот и гулко сказал...
— Нехорошо сделали с нами, ваше благородие, — глухим басом сказал лысый старик, скрестив руки,
положив широкие ладони на плечи свои, —
тяжелый голос его вызвал разнообразное эхо; кто-то пробормотал...
Денисов сидел отвалясь на спинку стула, выкатив глаза,
положив тяжелую руку на круглое плечо дочери, и вздыхал, посапывая.
Она стояла пред ним,
положив руки на плечи его, — руки были
тяжелые, а глаза ее блестели ослепляюще.
В отделение, где сидел Самгин, тяжело втиснулся большой человек с
тяжелым, черным чемоданом в одной руке, связкой книг в другой и двумя связками на груди, в ремнях, перекинутых за шею. Покрякивая, он взвалил чемодан на сетку,
положил туда же и две связки, а третья рассыпалась, и две книги в переплетах упали на колени маленького заики.
Но глубоко и тяжело завален
клад дрянью, наносным сором. Кто-то будто украл и закопал в собственной его душе принесенные ему в дар миром и жизнью сокровища. Что-то помешало ему ринуться на поприще жизни и лететь по нему на всех парусах ума и воли. Какой-то тайный враг наложил на него
тяжелую руку в начале пути и далеко отбросил от прямого человеческого назначения…
Экипажи мчались изо всей мочи по улицам; быки медленно тащили
тяжелые фуры с хлебом и другою
кладью, а иногда и с людьми.
«Милая Наташа, не могу уехать под
тяжелым впечатлением вчерашнего разговора с Игнатьем Никифоровичем…» начал он. «Что же дальше? Просить простить за то, чтò я вчера сказал? Но я сказал то, что думал. И он подумает, что я отрекаюсь. И потом это его вмешательство в мои дела… Нет, не могу», и, почувствовав поднявшуюся опять в нем ненависть к этому чуждому, самоуверенному, непонимающему его человеку, Нехлюдов
положил неконченное письмо в карман и, расплатившись, вышел на улицу и поехал догонять партию.
Действительно, дом строился огромный и в каком-то сложном, необыкновенном стиле. Прочные леса из больших сосновых бревен, схваченные железными скрепами, окружали воздвигаемую постройку и отделяли ее от улицы тесовой оградой. По подмостям лесов сновали, как муравьи, забрызганные известью рабочие: одни
клали, другие тесали камень, третьи вверх вносили
тяжелые и вниз пустые носилки и кадушки.
Семейную жизнь Владимира Васильевича составляли его безличная жена, свояченица, состояние которой он также прибрал в рукам, продав ее имение и
положив деньги на свое имя, и кроткая, запуганная, некрасивая дочь, ведущая одинокую
тяжелую жизнь, развлечение в которой она нашла в последнее время в евангелизме — в собраниях у Aline и у графини Катерины Ивановны.
По моим расчетам, у нас должно было хватить продовольствия на две трети пути. Поэтому я условился с А. И. Мерзляковым, что он командирует удэгейца Сале с двумя стрелками к скале Ван-Син-лаза, где они должны будут
положить продовольствие на видном месте. На следующий день, 5 октября, в 2 часа дня с
тяжелыми котомками мы выступили в дорогу.
«Теперь уже поздно противиться судьбе моей; воспоминание об вас, ваш милый, несравненный образ отныне будет мучением и отрадою жизни моей; но мне еще остается исполнить
тяжелую обязанность, открыть вам ужасную тайну и
положить между нами непреодолимую преграду…» — «Она всегда существовала, — прервала с живостию Марья Гавриловна, — я никогда не могла быть вашею женою…» — «Знаю, — отвечал он ей тихо, — знаю, что некогда вы любили, но смерть и три года сетований…
Как больно здесь, как сердцу тяжко стало!
Тяжелою обидой, словно камнем,
На сердце пал цветок, измятый Лелем
И брошенный. И я как будто тоже
Покинута и брошена, завяла
От слов его насмешливых. К другим
Бежит пастух; они ему милее;
Звучнее смех у них, теплее речи,
Податливей они на поцелуй;
Кладут ему на плечи руки, прямо
В глаза глядят и смело, при народе,
В объятиях у Леля замирают.
Веселье там и радость.
Между тем в действительности это страшная сила, которая
кладет свою
тяжелую руку на всех.
Дядья, в одинаковых черных полушубках, приподняли крест с земли и встали под крылья; Григорий и какой-то чужой человек, с трудом подняв
тяжелый комель,
положили его на широкое плечо Цыганка; он пошатнулся, расставил ноги.
Он присел к столу, облокотился и,
положив голову на руку, крепко задумался. Семейные передряги и встреча с баушкой Лукерьей подняли со дна души весь накопившийся в ней
тяжелый житейский осадок.
Да, чем дальше подвигаюсь я в описании этой поры моей жизни, тем
тяжелее и труднее становится оно для меня. Редко, редко между воспоминаниями за это время нахожу я минуты истинного теплого чувства, так ярко и постоянно освещавшего начало моей жизни. Мне невольно хочется пробежать скорее пустыню отрочества и достигнуть той счастливой поры, когда снова истинно нежное, благородное чувство дружбы ярким светом озарило конец этого возраста и
положило начало новой, исполненной прелести и поэзии, поре юности.
Мать, обняв Ивана,
положила его голову себе на грудь, парень вдруг весь
отяжелел и замолчал. Замирая от страха, она исподлобья смотрела по сторонам, ей казалось, что вот откуда-нибудь из-за угла выбегут полицейские, увидят завязанную голову Ивана, схватят его и убьют.
— Не знаю! — ответила она, невольно вздохнув.
Положив ей на плечо
тяжелую руку и приблизив к ней лицо, Николай заговорил...
Шел,
полагаю, минут двадцать. Свернул направо, коридор шире, лампочки ярче. Какой-то смутный гул. Может быть, машины, может быть, голоса — не знаю, но только я — возле
тяжелой непрозрачной двери: гул оттуда.
Он быстро подошел ко мне и
положил мне на плечо
тяжелую руку. Я с усилием поднял голову и взглянул вверх. Лицо отца было бледно. Складка боли, которая со смерти матери залегла у него между бровями, не разгладилась и теперь, но глаза горели гневом. Я весь съежился. Из этих глаз, глаз отца, глянуло на меня, как мне показалось, безумие или… ненависть.
Егор Егорыч тоже считал себя виновным против Сусанны Николаевны; впрочем, насколько он в этом отношении
полагал себя виноватым, определить даже трудно, и можно сказать лишь одно, что только его некогда геройское сердце могло еще выдерживать столь
тяжелые и вместе с тем таимые муки.
Пред глазами плачущей старушки в широко распахнувшуюся калитку влез с непокрытою курчавою головою дьякон Ахилла. Он в коротком толстом казакине и широких шароварах, нагружен какими-то мешками и ведет за собой пару лошадей, из которых на каждой громоздится большой и
тяжелый вьюк. Наталья Николаевна молча смотрела, как Ахилла ввел на двор своих лошадей, сбросив на землю вьюки, и, возвратившись к калитке, запер ее твердою хозяйскою рукой и
положил ключ к себе в шаровары.
Женщины после этого долго плакали и не могли успокоиться. Особенно жалко было Лозинскому молодую сироту, которая сидела в стороне и плакала, как ребенок, закрывая лицо углом шерстяного платка. Он уже и сам не знал, как это случилось, но только он подошел к ней,
положил ей на плечо свою
тяжелую руку и сказал...
Отец
положил на голову ему
тяжёлую мохнатую руку и необычно ласково заговорил...
Положив тяжёлую руку на голову сына, другой, с отрезанным суставом мизинца, он отёр своё красное виноватое лицо.
В это десятилетие у них родились сын и дочь, и они начали
тяжелеть не по дням, а по часам; одеваться не хотелось им больше, и они начали делаться домоседами, и не знаю, как и для чего, а
полагаю — больше для всесовершеннейшего покоя решились ехать на житье в деревню.
Но скорбь и чувство, похожее на зависть, мешают ему быть равнодушным. Это, должно быть, от утомления.
Тяжелая голова склоняется к книге, он
кладет под лицо руки, чтобы мягче было, и думает...
Он пошел к жене,
положил свои
тяжелые руки на плечи ей…
Илья охватил у колена огромную ногу кузнеца и крепко прижался к ней грудью. Должно быть, Савёл ощутил трепет маленького сердца, задыхавшегося от его ласки: он
положил на голову Ильи
тяжёлую руку, помолчал немножко и густо молвил...
Тогда, надев шапку, он
положил деньги в карман, сунул руки в рукава пальто, сжался, наклонил голову и медленно пошёл вдоль по улице, неся в груди оледеневшее сердце, чувствуя, что в голове его катаются какие-то
тяжёлые шары и стучат в виски ему…
Порою Евсеем овладевала
тяжёлая, ослабляющая скука, пальцы его становились вялыми, он откладывал перо в сторону и,
положив голову на стол, долго, неподвижно смотрел в дымный сумрак комнаты, стараясь что-то найти в глубине своей души.
И когда Евсей тихо подошёл из угла, он,
положив ему на голову
тяжёлую жёсткую руку, спросил...
Она тяжело дышала от волнения. А в стороне стояли три дочери, такие же, как она, худые и плоские, и пугливо жались друг к другу. Они были встревожены, ошеломлены, точно в их доме только что поймали каторжника. Какой позор, как страшно! А ведь это почтенное семейство всю свою жизнь боролось с предрассудками; очевидно, оно
полагало, что все предрассудки и заблуждения человечества только в трех свечах, в тринадцатом числе, в
тяжелом дне — понедельнике!
Положили на землю
тяжелое тело и замолчали, прислушиваясь назад, но ничего не могли понять сквозь шумное дыхание. Наконец услыхали тишину и ощутили всем телом, не только глазами, глухую, подвальную темноту леса, в которой даже своей руки не видно было. С вечера ходили по небу дождевые тучи, и ни единая звездочка не указывала выси: все одинаково черно и ровно.
В Усторожье игумен прежде останавливался всегда у воеводы, потому что на своем подворье и бедно и неприборно, а теперь велел ехать прямо в Набежную улицу. Прежде-то подворье ломилось от монастырских припасов, разных
кладей и рухляди, а теперь один Спиридон управлялся, да и тому делать было нечего. У ворот подворья сидел какой-то оборванный мужик. Он поднялся, завидев
тяжелую игуменскую колымагу, снял шапку и, как показалось игумену, улыбнулся.
А когда они тихо, гуськом один за другим и соблюдая старшинство, вышли, он,
положив на колено Баймакова
тяжёлую ладонь, сказал...
Отец, отстранив дружек,
положил свои длинные,
тяжёлые руки на плечи сына...
— Тёща
положила мне на руки ребёнка-то, а я с радости и веса не почувствовал, чуть к потолку не подбросил дочь. Трудно понять: из-за такой малости, а какая
тяжёлая мука…
В это время из кухонной двери вырвалась яркая полоса света и легла на траву длинным неясным лучом; на пороге показалась Аксинья. Она чутко прислушалась и вернулась, дверь осталась полуотворенной, и в свободном пространстве освещенной внутри кухни мелькнул знакомый для меня силуэт. Это была Наська… Она сидела у стола,
положив голову на руки;
тяжелое раздумье легло на красивое девичье лицо черной тенью и сделало его еще лучше.
Посмотри, Суламифь, на эти сапфиры. Одни из них похожи цветом на васильки в пшенице, другие на осеннее небо, иные на море в ясную погоду. Это камень девственности — холодный и чистый. Во время далеких и
тяжелых путешествий его
кладут в рот для утоления жажды. Он также излечивает проказу и всякие злые наросты. Он дает ясность мыслям. Жрецы Юпитера в Риме носят его на указательном пальце.
— Вот и моя гвардия! — воскликнул г. Ратч,
кладя свою
тяжелую руку поочередно на головы детей. — Коля, Оля, Сашка да Машка! Этому восемь, этой семь, этому четыре, а этой целых два! Ха-ха-ха! Как изволите видеть, мы с женой не зеваем. Эге? Элеонора Карповна!
Ераст. Нет, может-с.
Положим так, что в ней любви такой уж не будет; да это ничего-с. Вы извольте понять, что такое сирота с малых лет. Ласки не видишь, никто тебя не пожалеет, а ведь горе-то частое. Каково сидеть одному в углу да кулаком слезы утирать? Плачешь, а на душе не легче, а все
тяжелей становится. Есть ли на свете горчее сиротских слез? А коли есть к кому прийти с горем-то, так совсем другое дело: приляжешь на грудь с слезами-то, и она над тобою заплачет, вот сразу и легче, вот и конец горю.
Мы вытащили четыре грязные туши,
положили их среди двора. Чуть брезжило; фонарь, поставленный на землю, освещал тихо падавшие снежинки и
тяжелые головы свиней с открытыми пастями, — у одной из них глаз выкатился, точно у пойманной рыбы.
Коновалов скрипел зубами, и его голубые глаза сверкали, как угли. Он навалился на меня сзади и тоже не отрывал глаз от книги. Его дыхание шумело над моим ухом и сдувало мне волосы с головы на глаза. Я встряхивал головой для того, чтобы отбросить их. Коновалов увидал это и
положил мне на голову свою
тяжелую ладонь.
Я примостился на лавочку,
положив под голову пальто, и скорехонько заснул
тяжелым крепким сном, каким спится только в дороге.
И,
положив тяжелые руки на плечи юноши, ласково продолжала...
Бузыга заботливо подтыкал полы пиджака под бока мальчику, а сам сел подле него и
положил ему на плечо свою широкую,
тяжелую руку.
Мне стало жаль ее, и, чтобы
положить конец
тяжелой сцене, я решился отказаться от сада и кликнул домой своих племянников.