Неточные совпадения
Дома огородников стояли далеко друг от друга, немощеная улица — безлюдна, ветер приглаживал ее пыль, вздувая легкие
серые облака, шумели деревья, на огородах лаяли и завывали собаки. На другом конце города, там, куда унесли икону, в пустое
небо, к серебряному блюду луны, лениво вползали ракеты, взрывы звучали чуть слышно, как
тяжелые вздохи, сыпались золотые, разноцветные искры.
Мне казалось, что я с этого утра только и начал путешествовать, что судьба нарочно послала нам грозные,
тяжелые и скучные испытания, крепкий, семь дней без устали свирепствовавший холодный ветер и
серое небо, чтоб живее тронуть мягкостью воздуха, теплым блеском солнца, нежным колоритом красок и всей этой гармонией волшебного острова, которая связует здесь
небо с морем, море с землей — и все вместе с душой человека.
Не оборвались ли с
неба тяжелые тучи и загромоздили собою землю? ибо и на них такой же
серый цвет, а белая верхушка блестит и искрится при солнце.
После двух подъемов на леса западная часть
неба из
серой превратилась в темно-синюю — сверкнула звездочка, пахнуло ветром, который торопливо гнал
тяжелые тучи.
Снег валил густыми, липкими хлопьями; гонимые порывистым, влажным ветром, они падали на землю, превращаясь местами в лужи, местами подымаясь мокрыми сугробами; клочки
серых,
тяжелых туч быстро бежали по
небу, обливая окрестность сумрачным светом; печально смотрели обнаженные кусты; где-где дрожал одинокий листок, свернувшийся в трубочку; еще печальнее вилась снежная дорога, пересеченная кое-где широкими пятнами почерневшей вязкой почвы; там синела холодною полосою Ока, дальше все застилалось снежными хлопьями, которые волновались как складки савана, готового упасть и окутать землю…
Всё вокруг Ильи — дома, мостовая,
небо — вздрагивало, прыгало, лезло на него чёрной,
тяжёлой массой. Он рвался вперёд и не чувствовал усталости, окрылённый стремлением не видеть Петруху. Что-то
серое, ровное выросло пред ним из тьмы и повеяло на него отчаянием. Он вспомнил, что эта улица почти под прямым углом повёртывает направо, на главную улицу города… Там люди, там схватят…
День был
серый; сплошь покрытое осенними тучами
небо отразилось в воде реки, придав ей холодный свинцовый отблеск. Блистая свежестью окраски, пароход плыл по одноцветному фону реки огромным, ярким пятном, и черный дым его дыхания
тяжелой тучей стоял в воздухе. Белый, с розоватыми кожухами, ярко-красными колесами, он легко резал носом холодную воду и разгонял ее к берегам, а стекла в круглых окнах бортов и в окнах рубки ярко блестели, точно улыбаясь самодовольной, торжествующей улыбкой.
Картина была неприятная, сухая и зловещая: стоявшая в воздухе
серая мгла задергивала все
небо черным, траурным крепом; солнце висело на западе без блеска, как ломоть печеной репы с пригорелыми краями и тускло медной серединой; с пожелтевших заднепровских лугов не прилетало ни одной ароматной струи свежего воздуха, и вместо запаха чебреца, меруники, богородицкой травки и горчавки, оттуда доносился
тяжелый пропаленный запах, как будто там где-то тлело и дымилось несметное количество слеглого сена.
…Стена тюрьмы стара, низка и не страшна; тотчас же за нею поднимается в ласковое весеннее
небо тяжелое, красно-кирпичное здание винной монополии, а рядом с ним в
серой паутине лесов стоит — строится «народный дом».
Площадь базара стала подобна котлу, — люди кружились на ней, точно крупинки гречи в закипающей воде.
Небо накрыло город
серой тяжелой шапкой, заволокло дали и сеяло мелкую сырость пепельно-светлого цвета.
Комната со столом освещалась большим венецианским окном, в которое, точно на картине, виднелось
серое небо с
тяжелыми желтоватыми облаками и дальний берег Лены.
Рассвело. В поле клубился
тяжёлый туман и
неба не видно было сквозь его
серую мглу.
Без дум, со смутной и
тяжёлой грустью в сердце иду по дороге — предо мною в пасмурном
небе тихо развёртывается
серое, холодное утро. Всё вокруг устало за ночь, растрепалось, побледнело, зелёные ковры озимей покрыты пухом инея, деревья протягивают друг к другу голые сучья, они не достигают один другого и печально дрожат. Снега просит раздетая, озябшая земля, просит пышного белого покрова себе. Сошлись над нею тучи, цвета пепла и золы, и стоят неподвижно, томя её.
Хмурая ночь окутала всю степь
тяжёлым мраком, и в
небе неподвижно стояли ещё
серые облака. В одном месте их было белесоватое, странное пятно — это луна хотела пробиться сквозь тучи и не могла. Приехали к плотине.
Томно шло время и однообразно до крайней степени, сутки потеряли свое измерение, все 24 часа превратились в одну
тяжелую серую массу, в один осенний вечер; из моего окна видны были казармы, длинные, бесконечные казармы, и над ними голубая полоса
неба, изрезанная трубами и обесцвеченная дымом.
И впереди его, и сзади, и со всех сторон поднимались стены оврага, острой линией обрезая края синего
неба, и всюду, впиваясь в землю, высились огромные
серые камни — словно прошел здесь когда-то каменный дождь и в бесконечной думе застыли его
тяжелые капли.
Сумерки уже совершенно заменились темнотою ночи, над черным профилем гор зажглась яркая вечерняя зарница, над головами на светло-синем морозном
небе мерцали мелкие звезды, со всех сторон краснело во мраке пламя дымящихся костров, вблизи
серели палатки и мрачно чернела насыпь нашей батареи. От ближайшего костра, около которого, греясь, тихо разговаривали наши денщики, изредка блестела на батарее медь наших
тяжелых орудий, и показывалась фигура часового в шинели внакидку, мерно двигавшегося вдоль насыпи.