Неточные совпадения
— Боже! — воскликнул он, — да неужели ж, неужели ж я в самом деле возьму топор, стану бить по голове, размозжу ей череп… буду скользить в липкой
теплой крови, взламывать замок, красть и
дрожать; прятаться, весь залитый кровью… с топором… Господи, неужели?
Сидя, он быстро, но тихонько шаркал подошвами, точно подкрадывался к чему-то; скуластое лицо его тоже двигалось,
дрожали брови, надувались губы, ощетинивая усы, косые глаза щурились, бегая по бумаге. Самгин, прислонясь спиною к
теплым изразцам печки, закурил папиросу, ждал.
В щель, в глаза его бил воздух — противно
теплый, насыщенный запахом пота и пыли, шуршал куском обоев над головой Самгина. Глаза его прикованно остановились на светлом круге воды в чане, — вода покрылась рябью, кольцо света, отраженного ею,
дрожало, а темное пятно в центре казалось неподвижным и уже не углубленным, а выпуклым. Самгин смотрел на это пятно, ждал чего-то и соображал...
Но он тоже невольно поддавался очарованию летней ночи и плавного движения сквозь
теплую тьму к покою. Им овладевала приятная, безмысленная задумчивость. Он смотрел, как во тьме, сотрясаемой голубой
дрожью, медленно уходят куда-то назад темные массы берегов, и было приятно знать, что прожитые дни не воротятся.
Соловей лил свои трели. Марфеньку обняло обаяние
теплой ночи. Мгла, легкий шелест листьев и щелканье соловья наводили на нее
дрожь. Она оцепенела в молчании и по временам от страха ловила руку Викентьева. А когда он сам брал ее за руку, она ее отдергивала.
Приятная
дрожь охватит всего, когда в такое утро выйдешь из
теплой комнаты на улицу, а там заскрипят полозья, замелькает по сторонам бесконечная снежная поляна; в небе чуть-чуть мигают звездочки, позванивает колокольчик под дугой…
Но вот наступает вечер. Заря запылала пожаром и обхватила полнеба. Солнце садится. Воздух вблизи как-то особенно прозрачен, словно стеклянный; вдали ложится мягкий пар,
теплый на вид; вместе с росой падает алый блеск на поляны, еще недавно облитые потоками жидкого золота; от деревьев, от кустов, от высоких стогов сена побежали длинные тени… Солнце село; звезда зажглась и
дрожит в огнистом море заката…
Снегурочка, обманщица, живи,
Люби меня! Не призраком лежала
Снегурочка в объятиях горячих:
Тепла была; и чуял я у сердца,
Как сердце в ней
дрожало человечье.
Любовь и страх в ее душе боролись.
От света дня бежать она молила.
Не слушал я мольбы — и предо мною
Как вешний снег растаяла она.
Снегурочка, обманщица не ты:
Обманут я богами; это шутка
Жестокая судьбы. Но если боги
Обманщики — не стоит жить на свете!
Десять раз выбегал я в сени из спальни, чтоб прислушаться, не едет ли издали экипаж: все было тихо, едва-едва утренний ветер шелестил в саду, в
теплом июньском воздухе; птицы начинали петь, алая заря слегка подкрашивала лист, и я снова торопился в спальню, теребил добрую Прасковью Андреевну глупыми вопросами, судорожно жал руки Наташе, не знал, что делать,
дрожал и был в жару… но вот дрожки простучали по мосту через Лыбедь, — слава богу, вовремя!
Наступило наконец пятнадцатое мая, когда, по распоряжению корпусного командира, должен был состояться смотр. В этот день во всех ротах, кроме пятой, унтер-офицеры подняли людей в четыре часа. Несмотря на
теплое утро, невыспавшиеся, зевавшие солдаты
дрожали в своих каламянковых рубахах. В радостном свете розового безоблачного утра их лица казались серыми, глянцевитыми и жалкими.
А там, в мировой глубине, повисла и, тихо переливаясь,
дрожит теплая серебряная звездочка, от взора на которую становится радостно и щекотно в груди.
Пантелей и старуха сидели рядом у ног Егорушки и говорили шипящим шепотом, прерывая свою речь вздохами и зевками. А Егорушка никак не мог согреться. На нем лежал
теплый, тяжелый тулуп, но все тело тряслось, руки и ноги сводило судорогами, внутренности
дрожали… Он разделся под тулупом, но и это не помогло. Озноб становился все сильней и сильней.
«
Тепло!» — отвечает вдовица,
Сама холодеет,
дрожит.
Голос Ежова
дрогнул, зазвенел, и голова затряслась. Фома почувствовал, как что-то
теплое капнуло ему на руку, и взглянул в сморщенное лицо Ежова, который продолжал речь, вздрагивая всем телом...
После
теплой, ясной погоды наступила распутица; весь май шли дожди, было холодно. Шум мельничных колес и дождя располагал к лени и ко сну.
Дрожал пол, пахло мукой, и это тоже нагоняло дремоту. Жена в коротком полушубке, в высоких, мужских калошах, показывалась раза два в день и говорила всегда одно и то же...
Истомин позеленел и спрятал руку за борт своего пальто. Мне казалось, что, несмотря на
теплый вечер, ему холодно, и он
дрожит.
Один раз, в самые сумерки, усталый более чем когда-либо, я почувствовал легкую нервную
дрожь, завернулся в
теплый мерлушечий тулупчик, прилег в уголок дивана и забылся очень крепким и сладким сном.
К Василию Каширину пришла только мать — отец, богатый торговец, не пожелал прийти. Василий встретил старуху, шагая по комнате и
дрожа от холода, хотя было
тепло и даже жарко. И разговор был короткий, тяжелый.
Они беседовали до полуночи, сидя бок о бок в
тёплой тишине комнаты, — в углу её колебалось мутное облако синеватого света,
дрожал робкий цветок огня. Жалуясь на недостаток в детях делового задора, Артамонов не забывал и горожан...
Когда разделся и влез под одеяло,
дрожь поколотила меня с полминуты, затем отпустила, и
тепло пошло по всему телу.
— Подожди, подожди, красавица! — восклицает он со смехом. — Куда так скоро? Ты провела тайком ночь в постели у своего любезного и еще
тепла от его объятий, а мы
продрогли от ночной сырости. Будет справедливо, если ты немножко посидишь с нами.
Новые гости также прошли все покои и вошли в опочивальню боярышни. При виде открывшейся им картины они были поражены полным удивлением: сановник, ожидавший со стороны Плодомасова сопротивления и упорства, недоумевал, видя, что дерзкий насильник
дрожит и все его личарды лежат распростертые ниц на земле. Оскорбленный отец ожидал услыхать вопли и стенания своей одинокой дочери и также недоумевал, видя ее покоющейся своею головкою на
теплой материнской груди.
Немного погодя Володя и его друг Чечевицын, ошеломленные шумной встречей и все еще розовые от холода, сидели за столом и пили чай. Зимнее солнышко, проникая сквозь снег и узоры на окнах,
дрожало на самоваре и купало свои чистые лучи в полоскательной чашке. В комнате было
тепло, и мальчики чувствовали, как в их озябших телах, не желая уступать друг другу, щекотались
тепло и мороз.
После всех вошел седой старик. Очевидно, его сняли с
теплой лежанки собственно для этого случая. Волосы у него были белые, как снег, редкие усы и борода тоже. Рука, опиравшаяся на длинную палку,
дрожала. Под другую руку его поддерживал молодой ямщик, вероятно, внук.
Он жил и
дрожал — только и всего. Даже вот теперь: смерть у него на носу, а он все
дрожит, сам не знает, из-за чего. В норе у него темно, тесно, повернуться негде, ни солнечный луч туда не заглянет, ни
теплом не пахнёт. И он лежит в этой сырой мгле, незрячий, изможденный, никому не нужный, лежит и ждет: когда же наконец голодная смерть окончательно освободит его от бесполезного существования?
Неправильно полагают те, кои думают, что лишь те пискари могут считаться достойными гражданами, кои, обезумев от страха, сидят в норах и
дрожат. Нет, это не граждане, а по меньшей мере бесполезные пискари. Никому от них ни
тепло, ни холодно, никому ни чести, ни бесчестия, ни славы, ни бесславия… живут, даром место занимают да корм едят.
Стали над ним: он все еще помаленьку
дрожал и трепетал всем телом, что-то силился сделать руками, языком не шевелил, но моргал глазами совершенно подобным образом, как, говорят, моргает вся еще
теплая залитая кровью и живущая голова, только что отскочившая от палачова топора.
Хвалынцев бросил на него быстрый и скользящий взгляд еще пытливее прежнего; ему почуялось, что в голосе приятеля
дрогнула, при этих последних словах, какая-то нотка, более нервная и
теплая, чем та, которую могло бы вызвать чувство одной только простой дружбы.
Но условия изменились, человек не так рабски стал зависеть от природы, ее умирание уже не грозило ему и собственною его гибелью; он мог жить в
тепле, свете и сытости, когда все вокруг
дрожало во мраке от стужи и голода.
Да, Я остался жить, но еще не знаю, насколько это удастся Мне: тебе известно, насколько трудны переходы из кочевого состояния в оседлое? Я был свободным краснокожим, веселым номадом, который свое человеческое раскидывает, как легкую палатку. Теперь Я из гранита закладываю фундамент для земного жилища, и Меня, маловерного, заранее охватывает холод и
дрожь: будет ли
тепло, когда белые снега опояшут мой новый дом! Что ты думаешь, друг, о различных системах центрального отопления?
Теплым участием звучал ее голос. Но вдруг что-то во мне
дрогнуло, — глубоко в зрачках ее прекрасных глаз, как длинный и холодный слизняк, проползло выжидающее, осторожно-жадное внимание.
Тихо в детской. Я вошла. Лампада за гипсовым абажуром чуть-чуть
дрожала.
Тепло мне вдруг сделалось в этой комнате,
тепло и сладко.
Тревожное чувство закралось в сердце Лизы, она боялась долее поддаться ему; ее проняла какая-то
дрожь, это не могло быть от легкого, едва заметного морозца, она была окутана
тепло.
Меня охватила какая-то внутренняя
дрожь, затем вдруг стало
теплее и
теплее. Я почувствовал сладкую истому…
Она, впрочем, теперь вспоминает, что, забившись в кусты зиновьевского сада, она
дрожала как в лихорадке, хотя ночь была
теплая, и у ней из головы не выходила мысль, все ли устроит Никита как следует. Ночь прошла довольно быстро.
Несмотря на
теплый мех ротонды и оттепель на дворе, графиня Белавина вся
дрожала от непрерывного внутреннего озноба.
В темной прихожей было
тепло и уютно и опять сильно пахло мехом от зимних одежд.
Дрожа, я отправился в свою комнату.