Неточные совпадения
А вместе с тем на этом самом месте воспоминаний чувство стыда усиливалось, как будто какой-то внутренний
голос именно тут, когда она вспомнила о Вронском, говорил ей: «
тепло, очень
тепло, горячо».
В конце концов было весьма приятно сидеть за столом в маленькой, уютной комнате, в
теплой, душистой тишине и слушать мягкий, густой
голос красивой женщины. Она была бы еще красивей, если б лицо ее обладало большей подвижностью, если б темные глаза ее были мягче. Руки у нее тоже красивые и очень ловкие пальцы.
Подошел солидный,
тепло одетый, гладко причесанный и чрезвычайно, до блеска вымытый, даже полинявший человек с бесцветным и как будто стертым лицом, раздувая ноздри маленького носа, лениво двигая сизыми губами, он спросил мягким
голосом...
Голоса плыли мимо окна камеры Клима, ласково гладя
теплую тишину весенней ночи, щедро насыщая ее русской печалью, любимой и прославленной за то, что она смягчает сердце.
Слушать Денисова было скучно, и Клим Иванович Самгин, изнывая, нетерпеливо ждал чего-то, что остановило бы тугую, тяжелую речь. Дом наполнен был непоколебимой,
теплой тишиной, лишь однажды где-то красноречиво прозвучал
голос женщины...
Он переживал волнение, новое для него. За окном бесшумно кипела густая, белая муть, в мягком, бесцветном сумраке комнаты все вещи как будто задумались, поблекли; Варавка любил картины, фарфор, после ухода отца все в доме неузнаваемо изменилось, стало уютнее, красивее,
теплей. Стройная женщина с суховатым, гордым лицом явилась пред юношей неиспытанно близкой. Она говорила с ним, как с равным, подкупающе дружески, а
голос ее звучал необычно мягко и внятно.
Говорил он характерно бесцветным и бессильным
голосом туберкулезного, тускло поблескивали его зубы, видимо, искусственные, очень ровные и белые. На шее у него шелковое клетчатое кашне, хотя в комнате —
тепло.
Слушали его очень внимательно. Комната, где дышало не менее полусотни человек, наполнялась
теплой духотой. Самгин невольно согнулся, наклонил голову, когда в тишине прозвучал знакомый
голос Кутузова...
Говорил он все
теплее, секретней и закрыв глаза. Можно бы думать, что это говорит Варавка, изменивший свой
голос.
Обаятельно звучал ее мягкий, глубокий
голос, хороша была улыбка красивого лица, и
тепло светились золотистые глаза.
— Бердников, Захарий Петров, — сказал он высоким, почти женским
голосом. Пухлая, очень
теплая рука, сильно сжав руку Самгина, дернула ее книзу, затем Бердников, приподняв полы сюртука, основательно уселся в кресло, вынул платок и крепко вытер большое, рыхлое лицо свое как бы нарочно для того, чтоб оно стало виднее.
Варвара по вечерам редко бывала дома, но если не уходила она — приходили к ней. Самгин не чувствовал себя дома даже в своей рабочей комнате, куда долетали
голоса людей, читавших стихи и прозу. Настоящим,
теплым, своим домом он признал комнату Никоновой. Там тоже были некоторые неудобства; смущал очкастый домохозяин, он, точно поджидая Самгина, торчал на дворе и, встретив его ненавидящим взглядом красных глаз из-под очков, бормотал...
Пушки стреляли не часто, не торопясь и, должно быть, в разных концах города. Паузы между выстрелами были тягостнее самих выстрелов, и хотелось, чтоб стреляли чаще, непрерывней, не мучили бы людей, которые ждут конца. Самгин, уставая, садился к столу, пил чай, неприятно
теплый, ходил по комнате, потом снова вставал на дежурство у окна. Как-то вдруг в комнату точно с потолка упала Любаша Сомова, и тревожно, возмущенно зазвучал ее
голос, посыпались путаные слова...
Все кажется, что среди тишины зреет в природе дума, огненные глаза сверкают сверху так выразительно и умно, внезапный, тихий всплеск воды как будто промолвился ответом на чей-то вопрос; все кажется, что среди тишины и живой,
теплой мглы раздастся какой-нибудь таинственный и торжественный
голос.
Все ряды противоположных лож с сидящими и стоящими за ними фигурами, и близкие спины, и седые, полуседые, лысые, плешивые и помаженные, завитые головы сидевших в партере — все зрители были сосредоточены в созерцании нарядной, в шелку и кружевах, ломавшейся и ненатуральным
голосом говорившей монолог худой, костлявой актрисы. Кто-то шикнул, когда отворилась дверь, и две струи холодного и
теплого воздуха пробежали по лицу Нехлюдова.
Я продолжал сидеть в
теплой ванне. Кругом, как и всегда в мыльной, шлепанье по голому мокрому телу, шипенье воды, рвущейся из кранов в шайки, плеск окачивающихся, дождевой шумок душей — и не слышно человеческих
голосов.
Она совсем онемела, редко скажет слово кипящим
голосом, а то целый день молча лежит в углу и умирает. Что она умирала — это я, конечно, чувствовал, знал, да и дед слишком часто, назойливо говорил о смерти, особенно по вечерам, когда на дворе темнело и в окна влезал
теплый, как овчина, жирный запах гнили.
Сегодня она казалась злою, но когда я спросил, отчего у нее такие длинные волосы, она сказала вчерашним
теплым и мягким
голосом...
И они на лицах и в тоне
голоса старались показать, что у меня не только очень
тепло, но даже жарко и что моя квартира — во всех отношениях рай земной.
Теплою июльскою ночью бричка, запряженная парою лошадей, остановилась на ночлег в поле, у опушки леса. Утром, на самой заре, двое слепых прошли шляхом. Один вертел рукоятку примитивного инструмента: деревянный валик кружился в отверстии пустого ящика и терся о туго натянутые струны, издававшие однотонное и печальное жужжание. Несколько гнусавый, но приятный старческий
голос пел утреннюю молитву.
Торопливо заглянул Евсеич в мою детскую и тревожно-радостным
голосом сказал: «Белая тронулась!» Мать позволила, и в одну минуту,
тепло одетый, я уже стоял на крыльце и жадно следил глазами, как шла между неподвижных берегов огромная полоса синего, темного, а иногда и желтого льда.
Очень помню, что мать, а иногда нянька держит меня на руках, одетого очень
тепло, что мы сидим в карете, стоящей в сарае, а иногда вывезенной на двор; что я хнычу, повторяя слабым
голосом: «Супу, супу», — которого мне давали понемножку, несмотря на болезненный, мучительный голод, сменявшийся иногда совершенным отвращеньем от пищи.
Лицо у него было желтоватое, вокруг глаз тонкие, лучистые морщинки,
голос тихий, а руки всегда
теплые.
Солнце поднималось все выше, вливая свое
тепло в бодрую свежесть вешнего дня. Облака плыли медленнее, тени их стали тоньше, прозрачнее. Они мягко ползли по улице и по крышам домов, окутывали людей и точно чистили слободу, стирая грязь и пыль со стен и крыш, скуку с лиц. Становилось веселее,
голоса звучали громче, заглушая дальний шум возни машин.
Однажды в праздник мать пришла из лавки, отворила дверь и встала на пороге, вся вдруг облитая радостью, точно
теплым, летним дождем, — в комнате звучал крепкий
голос Павла.
От ее
голоса веяло
теплом, серые глаза мягко ласкали лицо матери…
Нервным движением поправив очки, Николай помог ей надеть кофту и, пожимая руку ее сухой,
теплой рукой, сказал вздрагивающим
голосом...
Лицо Николая и
голос,
тепло и свет в комнате успокаивали Власову. Благодарно взглянув на него, она спросила...
Он подошел к окну, прислонился лбом к углу стены рядом с Ромашовым и, задумчиво глядя в
теплый мрак весенней ночи, заговорил вздрагивающим, глубоким, проникновенным
голосом...
Назанский опустил концы пальцев в
теплую, вечернюю, чуть-чуть ропщущую воду и заговорил медленно, слабым
голосом, поминутно откашливаясь...
Ромашов вышел на крыльцо. Ночь стала точно еще гуще, еще чернее и
теплее. Подпоручик ощупью шел вдоль плетня, держась за него руками, и дожидался, пока его глаза привыкнут к мраку. В это время дверь, ведущая в кухню Николаевых, вдруг открылась, выбросив на мгновение в темноту большую полосу туманного желтого света. Кто-то зашлепал по грязи, и Ромашов услышал сердитый
голос денщика Николаевых, Степана...
Он стал целовать ее платье, отыскал ее руку и приник лицом к узкой,
теплой, душистой ладони, и в то же время он говорил, задыхаясь, обрывающимся
голосом...
А я, — густой
голос заколыхался
теплыми, взволнованными нотами, — а я, ей-богу, мой милый, люблю вас всех, как своих детей.
В то время как денщик Николаевых снимал с него грязные калоши и очищал ему кухонной тряпкой сапоги, а он протирал платком запотевшие в
тепле очки, поднося их вплотную к близоруким глазам, из гостиной послышался звонкий
голос Александры Петровны...
Ромашова тянуло поговорить по душе, излить кому-нибудь свою тоску и отвращение к жизни. Выпивая рюмку за рюмкой, он глядел на Веткина умоляющими глазами и говорил убедительным,
теплым, дрожащим
голосом...
Тот же
голос твердит ей: «Господи! как отрадно, как
тепло горит в жилах молодая кровь! как порывисто и сладко бьется в груди молодое сердце! как освежительно ласкает распаленные страстью щеки молодое дыханье!
Наступила весна, и тихая дача огласилась громким говором, скрипом колес и грязным топотом людей, переносящих тяжести. Приехали из города дачники, целая веселая ватага взрослых, подростков и детей, опьяненных воздухом,
теплом и светом; кто-то кричал, кто-то пел, смеялся высоким женским
голосом.
Вскоре после того, как пропала мать, отец взял в дом ласковую слободскую старушку Макарьевну, у неё были ловкие и
тёплые руки, она певучим
голосом рассказывала мальчику славные жуткие сказки и особенно хорошо длинную историю о том, как живёт бог на небесах...
Но от этих мелких чёрненьких слов, многократно перечёркнутых, видимо писанных наспех, веяло знакомым приятным
теплом её
голоса и взгляда. Прочитав письмо ещё раз, он вспомнил что-то, осторожно, концами пальцев сложил бумагу и позвал...
Об антихристе она говорила не часто, но всегда безбоязненно и пренебрежительно; имя божие звучало в устах её грозно; произнося его, она понижала
голос, закатывала глаза и крестилась. Сначала Матвей боялся бога, силы невидимой, вездесущей и всезнающей, но постепенно и незаметно привык не думать о боге, как не думал летом о
тепле, а зимою о снеге и холоде.
Теперь
голос её звучал
теплее и мягче, чем тогда, на дворе. Он взглянул на неё, — и лицо у неё было другое, нет складки между бровей, тёмные глаза улыбаются.
Я вышел почти вслед за ним освежиться. Месяц еще не всходил; ночь была темная, воздух
теплый и удушливый. Листья на деревьях не шевелились. Несмотря на страшную усталость, я хотел было походить, рассеяться, собраться с мыслями, но не прошел и десяти шагов, как вдруг услышал
голос дяди. Он с кем-то всходил на крыльцо флигеля и говорил с чрезвычайным одушевлением. Я тотчас же воротился и окликнул его. Дядя был с Видоплясовым.
Утро, праздничное, великолепное майское утро, со всею прелестью полной весны, с ее свежестью и роскошью
тепла, с хором радостных
голосов всей живущей твари, с утренними, длинными тенями, где таились еще и прохлада и влажность, убегающие от солнечных торжествующих лучей, обхватило Софью Николавну и подействовало на нее живительно, хотя она не привыкла сочувствовать красотам деревенской природы.
Но непривычная работа скоро утомила Боброва. Жилы в висках стали биться с горячечной быстротой и напряженностью, кровь из раны потекла по щеке
теплой струей. Безумная вспышка энергии прошла, а внутренний, посторонний,
голос заговорил громко и насмешливо...
Мойсей Мойсеич встрепенулся, радостно ахнул и, пожимаясь так, как будто он только что выскочил из холодной воды в
тепло, побежал к двери и закричал диким придушенным
голосом, каким раньше звал Соломона...
Тихо шаркают три пары ног но темным плитам древней дороги, мощенной разноплеменными рабами Рима; в
теплой тишине ласково и убедительно звучит
голос женщины...
— Мне жить хочется! — проговорил я искренно. — Жить, жить! Я хочу мира, тишины, хочу
тепла, вот этого моря, вашей близости! О, как бы я хотел внушить и вам эту страстную жажду жизни! Вы только что говорили про любовь, но для меня было бы довольно и одной близости вашей, вашего
голоса, выражения лица…
Он ласково и сочувственно улыбался,
голос у него был такой мягкий… В комнате повеяло
теплом, согревающим душу. В сердце девушки все ярче разгоралась робкая надежда на счастье.
Парень смотрел на нее, чувствуя себя обезоруженным ее ласковыми словами и печальной улыбкой. То холодное и жесткое, что он имел в груди против нее, — таяло в нем от
теплого блеска ее глаз. Женщина казалась ему теперь маленькой, беззащитной, как дитя. Она говорила что-то ласковым
голосом, точно упрашивала, и все улыбалась; но он не вслушивался в ее слова.
Когда два
голоса, рыдая и тоскуя, влились в тишину и свежесть вечера, — вокруг стало как будто
теплее и лучше; все как бы улыбнулось улыбкой сострадания горю человека, которого темная сила рвет из родного гнезда в чужую сторону, на тяжкий труд и унижения.