Лично каждый из этих господ может вызвать лишь изумление перед безграничностью человеческого тупоумия, изумление, впрочем, значительно умеряемое опасением: вот-вот сейчас налетит! вот сейчас убьет, сотрет с лица земли этот ураган бессознательного и тупоумного лгания, отстаивающий свое право
убивать во имя какой-то личной «искренности», до которой никому нет дела и перед которой, тем не менее, сотни глупцов останавливаются с разинутыми ртами: это, дескать, «искренность»! — а искренность надобно уважать!
Неточные совпадения
Он
убил старуху чиновницу, процентщицу, у которой и сам закладывал вещи;
убил тоже сестру ее, торговку, по
имени Лизавету, нечаянно вошедшую
во время убийства сестры.
И вот, с одной стороны, люди, христиане по
имени, исповедующие свободу, равенство, братство, рядом с этим готовы
во имя свободы к самой рабской, униженной покорности,
во имя равенства к самым резким и бессмысленным, только по внешним признакам, разделениям людей на высших, низших, своих союзников и врагов, и
во имя братства — готовы
убивать этих братьев [То, что у некоторых народов, у англичан и американцев, нет еще общей воинской повинности (хотя у них уже раздаются голоса в пользу ее), а вербовка и наем солдат, то это нисколько не изменяет положения рабства граждан по отношению правительств.
— А кто же
убьет меня, как не Россия? И против кого я выпишу казаков? Против России —
во имя России? И разве могут спасти казаки, и агенты, и стражники человека, у которого смерть вот тут,
во лбу. Ты сегодня немного выпил за ужином, Алеша, но ты трезв, и ты поймешь: я чувствую смерть. Еще там, в сарае, я почувствовал ее, но не знал, что это такое. Это вздор, что я тебе говорил о крестах и о русских, и не в этом дело. Ты видишь платок?
А засим прошу прощения, что обеспокоил, и
во имя «братства» желаю, чтобы вас не
убили».
Фанатик всегда «идеалист» в том смысле, что «идея» для него выше человека, живого существа, и он готов насиловать, истязать, пытать и
убивать людей
во имя «идеи», все равно, будет ли это «идеей» Бога и теократии или справедливости и коммунистического строя.
Он сам, по своеволию и произволу своему, решает вопрос, можно ли
убить хотя бы последнего из людей
во имя своей «идеи», Но решение этого вопроса принадлежит не человеку, а Богу.
— Если откровенно сознаться, господин аббат, известие это, хотя и поразило меня своею неожиданностью, но не особенно огорчает. Вы понимаете, конечно, что только безвыходное положение заставило меня согласиться на этот брак. Чужое
имя графа Свенторжецкого, легкомысленно мною купленное в Москве, не окончательно
убило во мне понятия о чести, о нравственном и безнравственном…
— Меня сошлют в Сибирь, что ж из этого? Видите, это мой сын, одно утешение мне в жизни. Не погубите его. Помните слова Спасителя: «Иже аще приемлет сие отроча
во имя мое, меня приемлет». Бросьте в нас после того камень и
убейте нас обоих.