Неточные совпадения
— Алексей Александрович, простите меня, я не имею
права… но я, как сестру, люблю и
уважаю Анну; я прошу, умоляю вас сказать мне, что такое между вами? в чем вы обвиняете ее?
— Хорошо тебе так говорить; это всё равно, как этот Диккенсовский господин который перебрасывает левою рукой через
правое плечо все затруднительные вопросы. Но отрицание факта — не ответ. Что ж делать, ты мне скажи, что делать? Жена стареется, а ты полн жизни. Ты не успеешь оглянуться, как ты уже чувствуешь, что ты не можешь любить любовью жену, как бы ты ни
уважал ее. А тут вдруг подвернется любовь, и ты пропал, пропал! — с унылым отчаянием проговорил Степан Аркадьич.
— Напрасно ж ты
уважал меня в этом случае, — возразил с унылою улыбкою Павел Петрович. — Я начинаю думать, что Базаров был
прав, когда упрекал меня в аристократизме. Нет, милый брат, полно нам ломаться и думать о свете: мы люди уже старые и смирные; пора нам отложить в сторону всякую суету. Именно, как ты говоришь, станем исполнять наш долг; и посмотри, мы еще и счастье получим в придачу.
Он все охотнее посещал разные собрания и, воздерживаясь от споров, не вмешиваясь в разногласия, произносил краткие солидные речи, указывая, что, если за каждым человеком признается
право на свободу мнения, — эта свобода вменяет каждому ‹в› обязанность
уважать мнение противника.
Поэтому для Захара дорог был серый сюртук: в нем да еще в кое-каких признаках, сохранившихся в лице и манерах барина, напоминавших его родителей, и в его капризах, на которые хотя он и ворчал, и про себя и вслух, но которые между тем
уважал внутренно, как проявление барской воли, господского
права, видел он слабые намеки на отжившее величие.
Бабушка сострадательна к ней: от одного этого можно умереть! А бывало, она
уважала ее, гордилась ею, признавала за ней
права на свободу мыслей и действий, давала ей волю, верила ей! И все это пропало! Она обманула ее доверие и не устояла в своей гордости!
Уважать человека сорок лет, называть его «серьезным», «почтенным», побаиваться его суда, пугать им других — и вдруг в одну минуту выгнать его вон! Она не раскаивалась в своем поступке, находя его справедливым, но задумывалась прежде всего о том, что сорок лет она добровольно терпела ложь и что внук ее… был…
прав.
— Вы у себя дома: я умею
уважать «ваши
права» и не могу требовать этого…
—
Право, папа, ты сегодня предлагаешь такие странные вопросы; доктор, конечно, хороший человек, я его всегда
уважала, но в таком вопросе он является все-таки чужим человеком… О таких вещах, папа, с посторонними как-то не принято советоваться.
И чего же им совеститься, какую правду, какие
права уважать им?
— Князь! Я желаю поставить себя в положение уважаемое… я желаю
уважать самого себя и…
права мои.
— Не рассуждай, пожалуйста, ступай. Настасья Карповна в сад пошла одна: ты с ней побудь.
Уважь старуху. — Шурочка вышла. — Да где ж это мой чепец? Куда это он делся,
право?
Личные симпатии Райнера влекли его к социалистам. Их теория сильно отвечала его поэтическим стремлениям. Поборников национальной независимости он
уважал за проявляемые ими силу и настойчивость и даже желал им успеха; но к их планам не лежало его сердце. Никакого обособления он не признавал нужным при разделе естественных
прав человеческого рода.
— Ну, а что касается до этой девушки, то,
право, я ее
уважаю, даже люблю, уверяю вас; капризна она немножко, но ведь «нет розы без шипов», как говорили пятьдесят лет назад, и хорошо говорили: шипы колются, но ведь это-то и заманчиво, и хоть мой Алексей дурак, но я ему отчасти уже простил — за хороший вкус. Короче, мне эти девицы нравятся, и у меня — он многознаменательно сжал губы — даже виды особенные… Ну, да это после…
Лично каждый из этих господ может вызвать лишь изумление перед безграничностью человеческого тупоумия, изумление, впрочем, значительно умеряемое опасением: вот-вот сейчас налетит! вот сейчас убьет, сотрет с лица земли этот ураган бессознательного и тупоумного лгания, отстаивающий свое
право убивать во имя какой-то личной «искренности», до которой никому нет дела и перед которой, тем не менее, сотни глупцов останавливаются с разинутыми ртами: это, дескать, «искренность»! — а искренность надобно
уважать!
— Ну… сделать… или, как это… уступить… Господи, боже мой! да что же это за несчастие на меня! Я так всегда тебя
уважала, да и ты всегда со мной «по-родственному» был… и вдруг такой разговор!
Право, хоть бы наши поскорее приехали, а то ты меня точно в плен взял!
— Да ведь они имели
право на «Кусточки»!"
Право" — ясно ли это, наконец! Вы сами сейчас говорили, что собственность
уважать надо, а по разъяснениям-то выходит, что
уважать надо не собственность, а прижимку!
— С вами невозможно говорить серьезно, потому что вы непременно хотите видеть везде одну смешную сторону… Это несправедливо. А нынче даже воюющие стороны
уважают взаимные
права.
— Ведь вы сами рассудите, господин смотритель, — говорил с запинками другой, молоденький офицерик, — нам не для своего удовольствия нужно ехать. Ведь мы тоже стало быть нужны, коли нас требовали. А то я
право генералу Крамперу непременно это скажу. А то ведь это что ж… вы, значит, не
уважаете офицерского звания.
— Хорошо, да не весело! — буйно кричал отец, выходя на середину горницы. — А нуте-ка, братцы, гряньте вдвоём что-нибудь для старых костей,
уважьте,
право!
Я приду к нему и скажу: «Милостивый государь, я вас очень люблю,
уважаю и ценю, и это мне дает
право прийти к вам и сказать, что мне больно, — да, больно видеть ваши отношения к начинающим авторам»…
Нередко я спрашиваю себя: примет ли от меня руку помощи утопающий действительный тайный советник и кавалер? — и,
право, затрудняюсь дать ясный ответ на этот вопрос. Думается, что примет, ежели он уверен, что никто этого не видит; но если знает, что кто-нибудь видит, то, кажется, предпочтет утонуть. И это нимало меня не огорчает, потому что я во всяком человеке прежде всего привык
уважать инстинкт самосохранения.
Не будемте бесполезно упрекать ни себя, ни друг друга, и простимтесь, утешая себя, что перед нами раскрывается снова жизнь, если и не счастливая, то, по крайней мере, не лишенная того высшего
права, которое называется свободою совести и которое, к несчастию, люди так мало
уважают друг в друге.
Она нуждалась в нравственной поддержке — это было очевидно. Маша уехала, доктор Благово был в Петербурге, и в городе не оставалось никого, кроме меня, кто бы мог сказать ей, что она
права. Она пристально вглядывалась мне в лицо, стараясь прочесть мои тайные мысли, и если я при ней задумывался и молчал, то она это принимала на свой счет и становилась печальна. Приходилось все время быть настороже, и когда она спрашивала меня,
права ли она, то я спешил ответить ей, что она
права и что я глубоко ее
уважаю.
— Он фавору не имел, — повторяла она, помахивая пред собою вытянутым указательным пальцем
правой руки. — Нет, не имел; но… — Тут она круто оборачивала свой палец вниз и со строгим выражением в лице оканчивала, — но его
уважали, и за то не терпели.
Наученный посредством своих московских столкновений, что в среде так называвшихся тогда «постепеновцев» гораздо более
уважают те правила жизни, в которых вырос и которые привык
уважать сам Бенни, он не стал даже искать работы у литераторов-нетерпеливцев и примкнул сначала на некоторое время к редакции «Русского инвалида», которою тогда заведовали на арендном
праве полковник Писаревский и Вл. Н. Леонтьев.
Я тогда член самого первейшего клуба по
праву и занимаюсь только тем, что беспрерывно себя
уважаю.
Если иностранные Писатели доныне говорят, что в России нет Среднего состояния, то пожалеем об их дерзком невежестве, но скажем, что Екатерина даровала сему важному состоянию истинную политическую жизнь и цену: что все прежние его установления были недостаточны, нетверды и не образовали полной системы; что Она первая обратила его в государственное достоинство, которое основано на трудолюбии и добрых нравах и которое может быть утрачено пороками [См.: «Городовое Положение».]; что Она первая поставила на его главную степень цвет ума и талантов — мужей, просвещенных науками, украшенных изящными дарованиями [Ученые и художники по сему закону имеют
право на достоинство Именитых Граждан.]; и чрез то утвердила законом, что государство,
уважая общественную пользу трудолюбием снисканных богатств, равномерно
уважает и личные таланты, и признает их нужными для своего благоденствия.
— Как она хороша! — проговорил Лысевич, восхищаясь ею. — Бог мой, как она хороша! Но что же вы сердитесь, милая? Пусть я не
прав, но неужели вы думаете, что если вы во имя идей, которые я, впрочем, глубоко
уважаю, будете скучать и отказывать себе в жизненной радости, то рабочим станет от этого легче? Ничуть! Нет, разврат, разврат! — сказал он решительно. — Вам необходимо, вы обязаны быть развратной! Обмозгуйте это, милая, обмозгуйте!
Дурнопечин(смешавшись).Мне,
право, очень совестно, Михайло Иваныч, перед вами и вашей сестрицей… Я их очень люблю и
уважаю, но что могу сделать? Каждый день у меня или болезнь, или неприятности. Вон лакей мой, и тот, глядя на меня, замучился. Войдите вы в мое положение: я совершенно потерянный человек.
Я был единственный человек, которого я
уважал, — как же мог я рисковать отправить этого человека в каторгу, где его лишат возможности вести необходимое ему разнообразное, полное и глубокое существование!.. Да и с вашей точки зрения я был
прав, желая уклониться от каторги. Я очень удачно врачую; не нуждаясь в средствах, я лечу много бедняков. Я полезен. Наверное, полезнее, чем убитый Савелов.
Катерина Матвеевна. Позвольте попросить лошадей для нас. Мы имеем полное
право и одинаковое с каждой чиновной особой. Вот мой вид, — как это называется… Уж нынче прошло то время, когда
уважаем только генералов, а презираем ученое сословие, студентов.
— Губернатора! — засмеялся Василий Иванович. — Куда махнули! И всего-то надворного советника, да уж очень хочется мне этого парня
уважить,
право… Вы не обижайтесь, я и вам тоже всею душой. Но ведь я вижу: вам не к спеху, а тут, можно сказать, интерес гуманности, правосудия и даже спасения человечества.
Народ
уважает только те установления, в которых отразились присущие ему понятия о законе и
праве.
— Ну, Аркаша! это даже делает честь тебе; я тебя,
право, особенно
уважать начинаю за вкус, — сказал Вася, плутовски схитрив в умилении своего сердца пред Аркашей, — прелесть твой чепчик, но поди-ка сюда!
Вообще он
уважал себя, но в данный момент самой уважаемой частью его тела была
правая рука.
Возле меня сидело существо, единственно порядочное и достойное уважения… Двух только людей знал я в нашем уезде, которых я в силах был любить и
уважать, которые одни только имели
право отвернуться от меня, потому что стояли выше меня… Это были Надежда Калинина и доктор Павел Иванович… Что ожидало их?
— Экая важность, что у него! — возразила девушка, успевшая уже оправиться и даже несколько успокоиться и облегчить себя тем, что отец так мягко встретил ее. — Что у него, что в другом месте, — не все ли равно? А зачем притесняешь меня? Кабы ты больше
уважал мои человеческие
права, я бы не ушла от тебя. А ушедши, куда же мне было деваться? Конечно, к Полоярову, потому мы друзья с ним.
— Ну, вот ты уже и сердишься… Какая ты,
право… Дам им по огурчику, вот и всё… И уйдут… Я сам распоряжусь, а тебя и не побеспокоим… Лежи себе, куколка… Ну, как твое здоровье? Был Гусин без меня? Даже вот ручку поцелую… И гости все
уважают тебя так… Двоеточиев религиозный человек, знаешь… Пружина, казначей тоже. Все относятся к тебе так… «Марья, говорят, Петровна — это, говорят, не женщина, а нечто, говорят, неудобопонятное… Светило нашего уезда».
Менее всего
уважало государство
права человека, хотя единственная его задача заключается в охране этих
прав.
Да неужели же я не имею
права хоть настолько-то
уважать себя, чтоб не бояться разговора с нею, не бояться того вопроса, с которым она хочет ко мне обратиться?
И ведь все ужасно
уважают себя, — какое сознание собственного достоинства, какая уверенность в своем
праве на жизнь!
Но это вовсе не дает вам
права так презирать других людей и так
уважать себя.
— Дело не в деньгах, а в равноправенстве. Женщина должна быть равна мужчине, свободна. Она такой же человек, как и мужчина. А для этого она должна быть умна, иначе мужчина никогда не захочет смотреть на нее, как на товарища. Вот у нас девушки работают в мастерской, — разве я могу признать в них товарищей, раз что у них нет ни гордости, ни ума, ни стыда? Как они могут постоять за свои
права? А Елизавету Алексеевну я всегда буду
уважать, все равно, что моего товарища.
— Ради Христа, не увлекайтесь мной!.. Я думала, что вы больше жили, — так не надо!.. Не ходите ко мне, я вас не стану принимать… Оставьте меня… Дайте мне хоть вам оказать услугу…
Право, лучше так… Сами себя будете больше
уважать, легче обманывать себя будет. Ведь я не на любовь надеялась, когда вас в наставники брала. Ан, нет, ни капельки!.. И теперь во мне никакой струнки не дрожит… Я — по-приятельски только… Простите за глупый опыт… — Она крепко сжала ему руку и быстро встала.
В тоне Виктора Павловича она прочла приговор мужу. И ему больно за Александра Ильича, — ему, человеку служебной карьеры, никогда не знавшему ничего, кроме чиновничьих своих обязанностей. Но он имеет
право уважать себя… Прошлое его вяжется с настоящим… Он честен, стоит за закон, строг к себе, пользуется властью не для суетных услаждений сословного или светского чванства.
Мы вступили в междоусобную войну с миссис Флебс. Она, как видно, не желает уступить мне ни капельки своих
прав на Володю. Я
уважаю в ней всякие добродетели; но теперь я сама собственными глазами убедилась, что ее характер не годится для ребенка, вышедшего из того состояния, когда его нужно только мыть, поить, кормить и одевать. Она слишком сурова и требовательна. У Володи натура нервная, а ум будет, кажется, не очень быстрый. Нет ничего легче, как запугать его на первых порах.
— Не служба, а жизнь. Кто не знает графа, этого жестокого и жесткого человека, у которого нет сердца, который не оценивает трудов своих подчиненных, не
уважает даже человеческих их
прав, — с горячностью произнес Петр Валерианович, почти до слова повторяя все то, что он несколько дней тому назад говорил своей матери.
— Ваше предложение, — сказал он, пожимая мне руку, — делает мне высокую честь, почту себя счастливым иметь такого достойного зятя, как вы. Давно привык я
уважать вас и любить. Но знаете ли, что я еще не утвержден в
правах своих на шляхетство, что я еще мужик и потому дочь моя мужичка.
Много
прав имел он на уважение девицы Рабе: она и
уважала его, любила, как друга отца ее, как брата, не более.