Неточные совпадения
Стародум(к Правдину). Чтоб оградить ее жизнь
от недостатку в нужном, решился я
удалиться на несколько лет в ту землю, где достают деньги, не променивая их на совесть, без подлой выслуги, не грабя отечества; где требуют денег
от самой земли, которая поправосуднее людей, лицеприятия не знает, а платит одни труды верно и щедро.
Софья. Все мое старание употреблю заслужить доброе мнение людей достойных. Да как мне избежать, чтоб те, которые увидят, как
от них я
удаляюсь, не стали на меня злобиться? Не можно ль, дядюшка, найти такое средство, чтоб мне никто на свете зла не пожелал?
Скорым шагом
удалялся он прочь
от города, а за ним, понурив головы и едва поспевая, следовали обыватели. Наконец к вечеру он пришел. Перед глазами его расстилалась совершенно ровная низина, на поверхности которой не замечалось ни одного бугорка, ни одной впадины. Куда ни обрати взоры — везде гладь, везде ровная скатерть, по которой можно шагать до бесконечности. Это был тоже бред, но бред точь-в-точь совпадавший с тем бредом, который гнездился в его голове…
— А знаешь, я о тебе думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни на что не похоже, что у вас делается в уезде, как мне порассказал этот доктор; он очень неглупый малый. И я тебе говорил и говорю: нехорошо, что ты не ездишь на собрания и вообще устранился
от земского дела. Если порядочные люди будут
удаляться, разумеется, всё пойдет Бог знает как. Деньги мы платим, они идут на жалованье, а нет ни школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.
Сконфуженный секретарь
удалился. Левин, во время совещания с секретарем совершенно оправившись
от своего смущения, стоял, облокотившись обеими руками на стул, и на лице его было насмешливое внимание.
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но,
удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает
от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Выстрел раздался. Пуля оцарапала мне колено. Я невольно сделал несколько шагов вперед, чтоб поскорей
удалиться от края.
— Грушницкий! — сказал я, — еще есть время; откажись
от своей клеветы, и я тебе прощу все. Тебе не
удалось меня подурачить, и мое самолюбие удовлетворено; вспомни — мы были когда-то друзьями…
И точно, такую панораму вряд ли где еще
удастся мне видеть: под нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями; голубоватый туман скользил по ней, убегая в соседние теснины
от теплых лучей утра; направо и налево гребни гор, один выше другого, пересекались, тянулись, покрытые снегами, кустарником; вдали те же горы, но хоть бы две скалы, похожие одна на другую, — и все эти снега горели румяным блеском так весело, так ярко, что кажется, тут бы и остаться жить навеки; солнце чуть показалось из-за темно-синей горы, которую только привычный глаз мог бы различить
от грозовой тучи; но над солнцем была кровавая полоса, на которую мой товарищ обратил особенное внимание.
Тот было разревелся; но, однако же, Чичикову
удалось словами: «Агу, агу, душенька!» — пощелкиваньем пальцев и сердоликовой печаткой
от часов переманить его на руки к себе.
«Секрет» шел в море,
удаляясь от берега.
На этот раз ему
удалось добраться почти к руке девушки, державшей угол страницы; здесь он застрял на слове «смотри», с сомнением остановился, ожидая нового шквала, и действительно едва избег неприятности, так как Ассоль уже воскликнула: «Опять жучишка… дурак!..» — и хотела решительно сдуть гостя в траву, но вдруг случайный переход взгляда
от одной крыши к другой открыл ей на синей морской щели уличного пространства белый корабль с алыми парусами.
А к тому времени мать высохла бы
от забот и
от горя, и мне все-таки не
удалось бы успокоить ее, а сестра… ну, с сестрой могло бы еще и хуже случиться!..
Ведь так? — настаивал Свидригайлов с плутовскою улыбкой, — ну представьте же себе после этого, что я сам-то, еще ехав сюда, в вагоне, на вас же рассчитывал, что вы мне тоже скажете что-нибудь новенького и что
от вас же
удастся мне чем-нибудь позаимствоваться!
Робинзон. Не могу сказать, я стараюсь
удаляться от этой компании; я человек смирный, знаете ли… семейный…
Однажды, когда
удалось нам как-то рассеять и прогнать довольно густую толпу, наехал я на казака, отставшего
от своих товарищей; я готов был уже ударить его своею турецкою саблею, как вдруг он снял шапку и закричал: «Здравствуйте, Петр Андреич! Как вас бог милует?»
Видя мое доброе согласие с Пугачевым, он думал употребить оное в пользу; но мудрое намерение ему не
удалось. Я стал было его бранить за неуместное усердие и не мог удержаться
от смеха. «Смейся, сударь, — отвечал Савельич, — смейся; а как придется нам сызнова заводиться всем хозяйством, так посмотрим, смешно ли будет».
Ее устойчиво спокойное отношение к действительности возмущало Самгина, но он молчал, понимая, что возмущается не только
от ума, а и
от зависти. События проходили над нею, точно облака и, касаясь ее, как тени облаков, не омрачали настроения; спокойно сообщив: «Лидия рассказывает, будто Государственный совет хотели взорвать. Не
удалось», — она задумчиво спросила...
Размышляя, Самгин любовался, как ловко рыжий мальчишка увертывается
от горничной, бегавшей за ним с мокрой тряпкой в руке; когда ей
удалось загнать его в угол двора, он упал под ноги ей, пробежал на четвереньках некоторое расстояние, высоко подпрыгнул
от земли и выбежал на улицу, а в ворота, с улицы, вошел дворник Захар, похожий на Николая Угодника, и сказал...
Он горячо благодарил судьбу, если в этой неведомой области
удавалось ему заблаговременно различить нарумяненную ложь
от бледной истины; уже не сетовал, когда
от искусно прикрытого цветами обмана он оступался, а не падал, если только лихорадочно и усиленно билось сердце, и рад-радехонек был, если не обливалось оно кровью, если не выступал холодный пот на лбу и потом не ложилась надолго длинная тень на его жизнь.
Когда они обедали со Штольцем у ее тетки, Обломов во время обеда испытывал ту же пытку, что и накануне, жевал под ее взглядом, говорил, зная, чувствуя, что над ним, как солнце, стоит этот взгляд, жжет его, тревожит, шевелит нервы, кровь. Едва-едва на балконе, за сигарой, за дымом,
удалось ему на мгновение скрыться
от этого безмолвного, настойчивого взгляда.
Он смотрел на настоящий свой быт, как продолжение того же обломовского существования, только с другим колоритом местности и, отчасти, времени. И здесь, как в Обломовке, ему
удавалось дешево отделываться
от жизни, выторговать у ней и застраховать себе невозмутимый покой.
Ужели никогда не
удастся взглянуть на оригиналы и онеметь
от ужаса, что ты стоишь перед произведением Микеланджело, Тициана и попираешь почву Рима?
С тех пор как Штольц выручил Обломовку
от воровских долгов братца, как братец и Тарантьев
удалились совсем, с ними
удалилось и все враждебное из жизни Ильи Ильича. Его окружали теперь такие простые, добрые, любящие лица, которые все согласились своим существованием подпереть его жизнь, помогать ему не замечать ее, не чувствовать.
Один пред конною толпой
Мазепа, грозен,
удалялсяОт места казни.
Райский знал и это и не лукавил даже перед собой, а хотел только утомить чем-нибудь невыносимую боль, то есть не вдруг
удаляться от этих мест и не класть сразу непреодолимой дали между ею и собою, чтобы не вдруг оборвался этот нерв, которым он так связан был и с живой, полной прелести, стройной и нежной фигурой Веры, и с воплотившимся в ней его идеалом, живущим в ее образе вопреки таинственности ее поступков, вопреки его подозрениям в ее страсти к кому-то, вопреки, наконец, его грубым предположениям в ее женской распущенности, в ее отношениях… к Тушину, в котором он более всех подозревал ее героя.
— Неудивительно, что вы соскучились, — заметил губернатор, — сидя на одном месте,
удаляясь от общества… Нужно развлечение… Вот не хотите ли со мной прокатиться? Я послезавтра отправляюсь осматривать губернию…
В разговоре она не увлекалась вслед за его пылкой фантазией, на шутку отвечала легкой усмешкой, и если
удавалось ему окончательно рассмешить ее, у ней
от смеха дрожал подбородок.
Она нехотя, задумчиво кивнула головой. Ей уж не хотелось
от него этого одолжения, когда хитрость ее не
удалась и ей самой приходилось сидеть вместе с ними.
— Виноват опять! — сказал он, — я не в ту силу поворотил. Оставим речь обо мне, я
удалился от предмета. Вы звали меня, чтоб сообщить мне о сплетне, и думали, что это обеспокоит меня, — так? Успокойтесь же и успокойте Веру Васильевну, увезите ее, — да чтоб она не слыхала об этих толках! А меня это не обеспокоит!
— Это правда, — заметил Марк. — Я пошел бы прямо к делу, да тем и кончил бы! А вот вы сделаете то же, да будете уверять себя и ее, что влезли на высоту и ее туда же затащили — идеалист вы этакий! Порисуйтесь, порисуйтесь! Может быть, и
удастся. А то что томить себя вздохами, не спать, караулить, когда беленькая ручка откинет лиловую занавеску… ждать по неделям
от нее ласкового взгляда…
Просить жалованья мне и потому было досадно, что я уже положил отказаться
от должности, предчувствуя, что принужден буду
удалиться и отсюда, по неминуемым обстоятельствам.
Короче, я прямо вывожу, что, имея в уме нечто неподвижное, всегдашнее, сильное, которым страшно занят, — как бы
удаляешься тем самым
от всего мира в пустыню, и все, что случается, проходит лишь вскользь, мимо главного.
Я перепугался: бал и обед! В этих двух явлениях выражалось все,
от чего так хотелось
удалиться из Петербурга на время, пожить иначе, по возможности без повторений, а тут вдруг бал и обед! Отец Аввакум также втихомолку смущался этим. Он не был в Капштате и отчаивался уже быть. Я подговорил его уехать, и дня через два, с тем же Вандиком, который был еще в Саймонстоуне, мы отправились в Капштат.
К удивлению его, мы
удалились от бутылок еще скромнее и кто постарше пошли в гостиную, а большинство — в буфет, к окну.
Фермеры,
удаляясь от центра управления колонии, почувствовали себя как бы независимыми владельцами и не замедлили подчинить своей власти туземцев, и именно готтентотов.
Англичане, по примеру других своих колоний, освободили черных
от рабства, несмотря на то что это повело за собой вражду голландских фермеров и что земледелие много пострадало тогда, и страдает еще до сих пор,
от уменьшения рук. До 30 000 черных невольников обработывали землю, но сделать их добровольными земледельцами не
удалось: они работают только для удовлетворения крайних своих потребностей и затем уже ничего не делают.
Мы отдали ему рекомендательное письмо
от нашего банкира из Капштата. Он прочел и потом изъявил опасение, что нам, по случаю воскресенья, не
удастся видеть всего замечательного. «Впрочем, ничего, — прибавил он, — я постараюсь кое-что показать вам».
Что с ними делать? Им велят
удалиться, они отойдут на лодках
от фрегата, станут в некотором расстоянии; и только мы отвалим, гребцы затянут свою песню «Оссильян! оссильян!» и начнут стараться перегнать нас.
Конечно, всякий представлял, как она упадет, как положит судно на бок, пришибет сетки (то есть край корабля), как хлынут волны на палубу:
удастся ли обрубить скоро подветренные ванты, чтобы вдруг избавить судно
от напора тяжести на один бок.
От Нижнего до Перми Нехлюдову
удалось видеться с Катюшей только два раза: один раз в Нижнем, перед посадкой арестантов на затянутую сеткой баржу, и другой раз в Перми, в конторе тюрьмы.
Иван Яковлич великодушно отказался и
от водки и
от трехрублевого билета и
удалился из кабинета такими же неслышными шагами, как вошел; Веревкин выпил рюмку водки и добродушно проговорил...
В каких-нибудь два часа Привалов уже знал все незамысловатые деревенские новости: хлеба, слава богу, уродились, овсы — ровны, проса и гречихи — середка на половине. В Красном Лугу молоньей убило бабу, в Веретьях скот начинал валиться
от чумы, да отслужили сорок обеден, и бог помиловал. В «орде» больно хороша нынче уродилась пшеница, особенно кубанка. Сено
удалось не везде, в петровки солнышком прихватило по увалам; только и поскоблили где по мочевинкам, в понизях да на поемных лугах, и т. д. и т. д.
От этого загадочного взгляда древних рас Европе не
удастся отделаться, некуда уйти.
Но предрекаю, что в ту даже самую минуту, когда вы будете с ужасом смотреть на то, что, несмотря на все ваши усилия, вы не только не подвинулись к цели, но даже как бы
от нее
удалились, — в ту самую минуту, предрекаю вам это, вы вдруг и достигнете цели и узрите ясно над собою чудодейственную силу Господа, вас все время любившего и все время таинственно руководившего.
Теперь же церковь, не имея никакого деятельного суда, а имея лишь возможность одного нравственного осуждения,
от деятельной кары преступника и сама
удаляется.
Тут понравилась ему одна прекрасная и благоразумная девица, и он вскорости женился на ней, мечтая, что женитьбой прогонит уединенную тоску свою, а вступив на новую дорогу и исполняя ревностно долг свой относительно жены и детей,
удалится от старых воспоминаний вовсе.
В то время реку Билимбе можно было назвать пустынной. В нижней половине река шириной около 20 м, глубиной до 1,5 м и имеет скорость течения
от 8 до 10 км в час. В верховьях реки есть несколько зверовых фанз. Китайцы приходили сюда в Санхобе зимой лишь на время соболевания. В этот день нам
удалось пройти км тридцать; до Сихотэ-Алиня оставалось еще столько же.
Потому ли, что земля переместилась в плоскости эклиптики по отношению к солнцу, или потому, что мы все более и более
удалялись от моря (вероятно, имело место и то и другое), но только заметно день удлинялся и климат сделался ровнее. Сильные ветры остались позади. Барометр медленно поднимался, приближаясь к 760. Утром температура стояла низкая (–30°С), днем немного повышалась, но к вечеру опять падала до — 25°С.
С каждым днем становилось все холоднее и холоднее. Средняя суточная температура понизилась до 6,3°С, и дни заметно сократились. На ночь для защиты
от ветра нужно было забираться в самую чащу леса. Для того чтобы заготовить дрова, приходилось рано становиться на биваки. Поэтому за день
удавалось пройти мало, и на маршрут, который летом можно было сделать в сутки, теперь приходилось тратить времени вдвое больше.