Получил письмо от Андрея Васильевича. Выразив глубокое сожаление о смерти Павлуши, которого он очень любил, Андрей Васильевич извиняется, что не может много писать, очень занят и утомлен, а по поводу некоторых моих идейных сомнений и вопросов преподает неожиданный совет: поучиться у немцев! Вот выдержка из его
удивительного письма...
Неточные совпадения
— Да, вот и — нет его. И
писем нет, и меня как будто нет. Вдруг — влезает в дверь, ласковый, виноватый. Расскажи — где был, что видел? Расскажет что-нибудь не очень
удивительное, но все-таки…
И, как
удивительное совпадение, в это самое утро пришло наконец то давно ожидаемое
письмо от Марьи Васильевны, жены предводителя, то самое
письмо, которое ему теперь было особенно нужно.
— Нет, вот мне еще пишут сектанты, — сказал Нехлюдов, вынимая из кармана
письмо сектантов. — Это
удивительное дело, если справедливо, чтò они пишут. Я нынче постараюсь увидать их и узнать, в чем дело.
Есть
удивительная книга, которая поневоле приходит в голову, когда говоришь об Ольге Александровне. Это «Записки» княгини Дашковой, напечатанные лет двадцать тому назад в Лондоне. К этой книге приложены «Записки» двух сестер Вильмот, живших у Дашковой между 1805 и 1810 годами. Обе — ирландки, очень образованные и одаренные большим талантом наблюдения. Мне чрезвычайно хотелось бы, чтоб их
письма и «Записки» были известны у нас.
Но мечта эта была уже осуществлена, и всего
удивительнее для него было то, что, пока он читал эти
письма, он сам почти верил в возможность и даже в оправдание этой мечты.
— Я нарочно крикнул изо всей силы, чтобы вы успели приготовиться, — торопливо, с
удивительною наивностью прошептал Петр Степанович, подбегая к столу, и мигом уставился на пресс-папье и на угол
письма.
— У мещанина Презентова маховое колесо посмотреть можно… в роде как perpetuum mobile [Пусть читатель ничему не удивляется в этой
удивительной истории. Я и сам отлично понимаю, что никаких
писем в Корчеве не могло быть получено, но что же делать, если так вышло. Ведь, собственно говоря, и в Корчеве никто из нас не был, однако выходит, что были. (Прим. М. E. Салтыкова-Щедрина.)], — подсказал секретарь. — Сам выдумал.
На другой день, только что встали — смотрим, два
письма: одно от Перекусихина 1-го к меняле, другое от Балалайкина к Глумову [Пусть читатель ничему не удивляется в этой
удивительной истории.
А в рабочих бараках она не была ни разу. Там, говорят, сырость, клопы, разврат, безначалие.
Удивительное дело: на благоустройство бараков уходят ежегодно тысячи рублей, а положение рабочих, если верить анонимным
письмам, с каждым годом становится все хуже и хуже…
Это самое мнение, с
удивительной близостью даже к способу изложения, подробно и энергически развил Белинский в статьях своих о Руси до Петра, в «Отечественных записках» 1841 года, т. е. с лишком через три года после
письма Станкевича.
Кто эта женщина, очевидно страшно докучавшая собой Горданову? — это так заняло Лару, что она не положила никакого заключения о том, насколько вероятно объяснение Горданова. Предъявив вечером
письмо, как
удивительную вещь, Глафире, Лариса прямо потребовала ее мнения: кого бы мог касаться гордановский намек. У Лары достало духа выразить свое подозрение, не касается ли это Синтяниной.
Неотразимую истину высказал умерший теперь французский писатель, когда писал это
удивительное, вдохновенное
письмо...