Неточные совпадения
Городничий. Да, и тоже над каждой
кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это
уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Кроме страсти к чтению, он имел еще два обыкновения, составлявшие две другие его характерические черты: спать не раздеваясь, так, как есть, в том же сюртуке, и носить всегда с собою какой-то свой особенный воздух, своего собственного запаха, отзывавшийся несколько жилым покоем, так что достаточно было ему только пристроить где-нибудь свою
кровать, хоть даже в необитаемой дотоле комнате, да перетащить туда шинель и пожитки, и
уже казалось, что в этой комнате лет десять жили люди.
Даже сам Собакевич, который редко отзывался о ком-нибудь с хорошей стороны, приехавши довольно поздно из города и
уже совершенно раздевшись и легши на
кровать возле худощавой жены своей, сказал ей: «Я, душенька, был у губернатора на вечере, и у полицеймейстера обедал, и познакомился с коллежским советником Павлом Ивановичем Чичиковым: преприятный человек!» На что супруга отвечала: «Гм!» — и толкнула его ногою.
Чистое белье поместилось в комоде,
уже находившемся в спальне; белье же, которое следовало прачке, завязано было в узел и подсунуто под
кровать.
Барин тут же велел Петрушке выдвинуть из-под
кровати чемодан, покрывшийся
уже порядочно пылью, и принялся укладывать вместе с ним, без большого разбора, чулки, рубашки, белье мытое и немытое, сапожные колодки, календарь…
Приятелей наших встретили в передней два рослые лакея в ливрее; один из них тотчас побежал за дворецким. Дворецкий, толстый человек в черном фраке, немедленно явился и направил гостей по устланной коврами лестнице в особую комнату, где
уже стояли две
кровати со всеми принадлежностями туалета. В доме, видимо, царствовал порядок: все было чисто, всюду пахло каким-то приличным запахом, точно в министерских приемных.
Затем он вспомнил, как неудобно было лежать в постели рядом с нею, — она занимала слишком много места, а
кровать узкая. И потом эта ее манера бережно укладывать груди в лиф…
«Бедно живет», — подумал Самгин, осматривая комнатку с окном в сад; окно было кривенькое, из четырех стекол, одно
уже зацвело, значит — торчало в раме долгие года. У окна маленький круглый стол, накрыт вязаной салфеткой. Против
кровати — печка с лежанкой, близко от печи комод, шкатулка на комоде, флаконы, коробочки, зеркало на стене. Три стула, их манерно искривленные ножки и спинки, прогнутые плетеные сиденья особенно подчеркивали бедность комнаты.
Она тотчас пришла. В сером платье без талии, очень высокая и тонкая, в пышной шапке коротко остриженных волос, она была значительно моложе того, как показалась на улице. Но капризное лицо ее все-таки сильно изменилось, на нем застыла какая-то благочестивая мина, и это делало Лидию похожей на английскую гувернантку, девицу, которая
уже потеряла надежду выйти замуж. Она села на
кровать в ногах мужа, взяла рецепт из его рук, сказав...
В
узкой и длинной комнате, занимая две трети ее ширины, стояла тяжелая
кровать, ее высокое, резное изголовье и нагромождение пышных подушек заставили Клима подумать...
Он
уже не по-прежнему, с стесненным сердцем, а вяло прошел сумрачную залу с колоннадой, гостиные с статуями, бронзовыми часами, шкафиками рококо и, ни на что не глядя, добрался до верхних комнат; припомнил, где была детская и его спальня, где стояла его
кровать, где сиживала его мать.
Марья отворила мне дверь в коридорчик, и я скользнул в спальню Татьяны Павловны — в ту самую каморку, в которой могла поместиться одна лишь только
кровать Татьяны Павловны и в которой я
уже раз нечаянно подслушивал. Я сел на
кровать и тотчас отыскал себе щелку в портьере.
В отчаянии я опустился на
кровать; мне ясно представилось, что, стало быть, я теперь буду подслушивать, а
уже по первым фразам, по первым звукам разговора я догадался, что разговор их секретный и щекотливый.
Но я ясно видел сквозь приотворенную дверь, что кто-то вдруг вышел из-за портьеры, за которой помещалась
кровать Татьяны Павловны, и стал в глубине комнаты, за Татьяной Павловной. Машинально, инстинктивно я схватился за замок и
уже не дал затворить дверь.
Вот эссенция моих вопросов или, лучше сказать, биений сердца моего, в те полтора часа, которые я просидел тогда в углу на
кровати, локтями в колена, а ладонями подпирая голову. Но ведь я знал, я знал
уже и тогда, что все эти вопросы — совершенный вздор, а что влечет меня лишь она, — она и она одна! Наконец-то выговорил это прямо и прописал пером на бумаге, ибо даже теперь, когда пишу, год спустя, не знаю еще, как назвать тогдашнее чувство мое по имени!
Знакомы мне эти
узкие, чуть-чуть заставленные мебелью комнатки и, однако же, с претензией на комфортабельный вид; тут непременно мягкий диван с Толкучего рынка, который опасно двигать, рукомойник и ширмами огороженная железная
кровать.
И дерзкий молодой человек осмелился даже обхватить меня одной рукой за плечо, что было
уже верхом фамильярности. Я отстранился, но, сконфузившись, предпочел скорее уйти, не сказав ни слова. Войдя к себе, я сел на
кровать в раздумье и в волнении. Интрига душила меня, но не мог же я так прямо огорошить и подкосить Анну Андреевну. Я вдруг почувствовал, что и она мне тоже дорога и что положение ее ужасно.
Он один приделал полки, устроил
кровать, вбил гвоздей, сделал вешалку и потом принялся разбирать вещи по порядку, с тою только разницею, что сапоги положил
уже не с книгами, как прежде, а выстроил их длинным рядом на комоде и бюро, а ваксу, мыло, щетки, чай и сахар разложил на книжной полке.
Вернувшись в палату, где стояло восемь детских кроваток, Маслова стала по приказанию сестры перестилать постель и, слишком далеко перегнувшись с простыней, поскользнулась и чуть не упала. Выздоравливающий, обвязанный по шее, смотревший на нее мальчик засмеялся, и Маслова не могла
уже больше удерживаться и, присев на
кровать, закатилась громким и таким заразительным смехом, что несколько детей тоже расхохотались, а сестра сердито крикнула на нее...
— Как же-с, видим, но мы денег
уже в нем не нашли, он был пустой и валялся на полу, у
кровати, за ширмами.
— Митя, отведи меня… возьми меня, Митя, — в бессилии проговорила Грушенька. Митя кинулся к ней, схватил ее на руки и побежал со своею драгоценною добычей за занавески. «Ну
уж я теперь уйду», — подумал Калганов и, выйдя из голубой комнаты, притворил за собою обе половинки дверей. Но пир в зале гремел и продолжался, загремел еще пуще. Митя положил Грушеньку на
кровать и впился в ее губы поцелуем.
В комнате, в которой лежал Федор Павлович, никакого особенного беспорядка не заметили, но за ширмами, у
кровати его, подняли на полу большой, из толстой бумаги, канцелярских размеров конверт с надписью: «Гостинчик в три тысячи рублей ангелу моему Грушеньке, если захочет прийти», а внизу было приписано, вероятно
уже потом, самим Федором Павловичем: «и цыпленочку».
В задней комнате дома, сырой и темной, на убогой
кровати, покрытой конскою попоной, с лохматой буркой вместо подушки, лежал Чертопханов,
уже не бледный, а изжелта-зеленый, как бывают мертвецы, со ввалившимися глазами под глянцевитыми веками, с заостренным, но все еще красноватым носом над взъерошенными усами.
Она увидела, что идет домой, когда прошла
уже ворота Пажеского корпуса, взяла извозчика и приехала счастливо, побила у двери отворившего ей Федю, бросилась к шкапчику, побила высунувшуюся на шум Матрену, бросилась опять к шкапчику, бросилась в комнату Верочки, через минуту выбежала к шкапчику, побежала опять в комнату Верочки, долго оставалась там, потом пошла по комнатам, ругаясь, но бить было
уже некого: Федя бежал на грязную лестницу, Матрена, подсматривая в щель Верочкиной комнаты, бежала опрометью, увидев, что Марья Алексевна поднимается, в кухню не попала, а очутилась в спальной под
кроватью Марьи Алексевны, где и пробыла благополучно до мирного востребования.
Вошед в комнату, я тотчас узнал картинки, изображающие историю блудного сына; стол и
кровать стояли на прежних местах; но на окнах
уже не было цветов, и все кругом показывало ветхость и небрежение.
Ротшильд не делает нищего-ирландца свидетелем своего лукулловского обеда, он его не посылает наливать двадцати человекам Clos de Vougeot с подразумеваемым замечанием, что если он нальет себе, то его прогонят как вора. Наконец, ирландец тем
уже счастливее комнатного раба, что он не знает, какие есть мягкие
кровати и пахучие вины.
Три подводы с тетенькиным скарбом: сундуками, пуховиками, подушками и проч., еще вчера пришли вместе с горничной Липкой, которая
уже приготовила их комнату, расставила в двух киотах образа, выварила клопов из
кроватей и постлала постели.
Когда клопы
уже чересчур донимали, то
кровати выносили и обваривали кипятком, а тараканов по зимам морозили.
Комната тетенек, так называемая боковушка, об одно окно,
узкая и длинная, как коридор. Даже летом в ней царствует постоянный полумрак. По обеим сторонам окна поставлены киоты с образами и висящими перед ними лампадами. Несколько поодаль, у стены, стоят две
кровати, друг к другу изголовьями; еще поодаль — большая изразцовая печка; за печкой, на пространстве полутора аршин, у самой двери, ютится Аннушка с своим сундуком, войлоком для спанья и затрапезной, плоской, как блин, и отливающей глянцем подушкой.
На
кровати, не внушавшей ни малейших опасений в смысле насекомых, было постлано два пышно взбитых пуховика, накрытых чистым бельем. Раздеть меня пришла молоденькая девушка. В течение вечера я
уже успел победить в себе напускную важность и не без удовольствия отдал себя в распоряжение Насти.
То представлялось ему, что он
уже женат, что все в домике их так чудно, так странно: в его комнате стоит вместо одинокой — двойная
кровать.
Было необыкновенно трогательно, как накануне смерти умирающий Мури пробрался с трудом в комнату Лидии, которая сама
уже была тяжело больна, и вскочил к ней на
кровать, он пришел попрощаться.
Я летом лежал в деревне в
кровати, и
уже под утро вдруг все мое существо было потрясено творческим подъемом и сильный свет озарил меня.
Только
уже совсем вечером, когда все улеглись и в лампе притушили огонь, с «дежурной
кровати», где спал Гюгенет, внезапно раздался хохот. Он сидел на
кровати и хохотал, держась за живот и чуть не катаясь по постели…
Крошечная детская с одним окном и двумя
кроватями привела мисс Дудль еще раз в ужас, а потом она
уже перестала удивляться. Гости произвели в детской что-то вроде обыска. Мисс Дудль держала себя, как опытный сыщик: осмотрела игрушки, книги, детскую
кровать, заглянула под
кровать, отодвинула все комоды и даже пересчитала белье и платья. Стабровский с большим вниманием следил за ней и тоже рассматривал детские лифчики, рубашки и кофточки.
Однажды я заснул под вечер, а проснувшись, почувствовал, что и ноги проснулись, спустил их с
кровати, — они снова отнялись, но
уже явилась уверенность, что ноги целы и я буду ходить. Это было так ярко хорошо, что я закричал от радости, придавил всем телом ноги к полу, свалился, но тотчас же пополз к двери, по лестнице, живо представляя, как все внизу удивятся, увидав меня.
Эта комната была еще
уже и теснее предыдущей, так что я не знал даже, где повернуться;
узкая, односпальная
кровать в углу занимала ужасно много места; прочей мебели было всего три простые стула, загроможденные всякими лохмотьями, и самый простой кухонный, деревянный стол пред стареньким клеенчатым диваном, так что между столом и
кроватью почти
уже нельзя было пройти.
Видно было, что он оживлялся порывами, из настоящего почти бреда выходил вдруг, на несколько мгновений, с полным сознанием вдруг припоминал и говорил, большею частью отрывками, давно
уже, может быть, надуманными и заученными, в долгие, скучные часы болезни, на
кровати, в уединении, в бессонницу.
У стола стоял господин в очень истрепанном сюртуке (он
уже снял пальто, и оно лежало на
кровати) и развертывал синюю бумагу, в которой было завернуто фунта два пшеничного хлеба и две маленькие колбасы.
А Лемм долго сидел на своей
кровати с нотной тетрадкой на коленях. Казалось, небывалая, сладкая мелодия собиралась посетить его: он
уже горел и волновался, он чувствовал
уже истому и сладость ее приближения… но он не дождался ее…
— А кто его знает… Мне не показывает. На ночь очень
уж запираться стал; к окнам изнутри сделал железные ставни, дверь двойная и тоже железом окована… Железный сундук под
кроватью, так в ем у него деньги-то…
Груздев отнесся к постигшему Самосадку позору с большим азартом, хотя у самого
уже начинался жар. Этот сильный человек вдруг ослабел, и только стоило ему закрыть глаза, как сейчас же начинался бред. Петр Елисеич сидел около его
кровати до полночи. Убедившись, что Груздев забылся, он хотел выйти.
Во всех трудных случаях обыкновенно появлялась мастерица Таисья, как было и теперь. Она
уже была в сарайной, когда поднимали туда на руках Васю. Откуда взялась Таисья, как она проскользнула в сарайную раньше всех, осталось неизвестным, да никто про это и не спрашивал. Таисья своими руками уложила Васю на
кровать Сидора Карпыча, раздела, всего ощупала и сразу решила, что на молодом теле и не это износится.
Нетерпеливо платят вперед деньги и на публичной
кровати, еще не остывшей от тела предшественника, совершают бесцельно самое великое и прекрасное из мировых таинств — таинство зарождения новой жизни, И женщины с равнодушной готовностью, с однообразными словами, с заученными профессиональными движениями удовлетворяют, как машины, их желаниям, чтобы тотчас же после них, в ту же ночь, с теми же словами, улыбками и жестами принять третьего, четвертого, десятого мужчину, нередко
уже ждущего своей очереди в общем зале.
А на Малой Ямской, которую посещают солдаты, мелкие воришки, ремесленники и вообще народ серый и где берут за время пятьдесят копеек и меньше, совсем
уж грязно и скудно: пол в зале кривой, облупленный и занозистый, окна завешены красными кумачовыми кусками; спальни, точно стойла, разделены тонкими перегородками, не достающими до потолка, а на
кроватях, сверх сбитых сенников, валяются скомканные кое-как, рваные, темные от времени, пятнистые простыни и дырявые байковые одеяла; воздух кислый и чадный, с примесью алкогольных паров и запаха человеческих извержений; женщины, одетые в цветное ситцевое тряпье или в матросские костюмы, по большей части хриплы или гнусавы, с полупровалившимися носами, с лицами, хранящими следы вчерашних побоев и царапин и наивно раскрашенными при помощи послюненной красной коробочки от папирос.
Встал он со
кровати высокия, платье ему все приготовлено, и фонтан воды бьет в чашу хрустальную; он одевается, умывается и
уж новому чуду не дивуется: чай и кофей на столе стоят, и при них закуска сахарная.
Я
уже понимал, что мои слезы огорчат больную, что это будет ей вредно — и плакал потихоньку, завернувшись в широкие полы занавеса, за высоким изголовьем
кровати.
Когда я проснулся, было
уже очень поздно, одна свечка горела около моей
кровати, и в комнате сидели наш домашний доктор, Мими и Любочка. По лицам их заметно было, что боялись за мое здоровье. Я же чувствовал себя так хорошо и легко после двенадцатичасового сна, что сейчас бы вскочил с постели, ежели бы мне не неприятно было расстроить их уверенность в том, что я очень болен.
При этих словах почтенная хозяйка приподнялась
уже на своей
кровати.
Хотя они около двадцати
уже лет находились в брачном союзе, но все еще были влюблены друг в друга, спали на одной
кровати и весьма нередко целовались между собой.