Неточные совпадения
Сдерживая улыбку удовольствия, он пожал плечами, закрыв глаза, как бы говоря, что это не может радовать его. Графиня Лидия Ивановна
знала хорошо, что это одна из его
главных радостей, хотя он никогда и не признается в этом.
При этих словах глаза братьев встретились, и Левин, несмотря на всегдашнее и теперь особенно сильное в нем желание быть в дружеских и,
главное, простых отношениях с братом, почувствовал, что ему неловко смотреть на него. Он опустил глаза и не
знал, что сказать.
— Но он видит это и
знает. И разве ты думаешь, что он не менее тебя тяготится этим? Ты мучишься, он мучится, и что же может выйти из этого? Тогда как развод развязывает всё, — не без усилия высказал Степан Аркадьич
главную мысль и значительно посмотрел на нее.
«Да и вообще, — думала Дарья Александровна, оглянувшись на всю свою жизнь за эти пятнадцать лет замужества, — беременность, тошнота, тупость ума, равнодушие ко всему и,
главное, безобразие. Кити, молоденькая, хорошенькая Кити, и та так подурнела, а я беременная делаюсь безобразна, я
знаю. Роды, страдания, безобразные страдания, эта последняя минута… потом кормление, эти бессонные ночи, эти боли страшные»…
В бараке стояло пять лошадей по денникам, и Вронский
знал, что тут же нынче должен быть приведен и стоит его
главный соперник, рыжий, пятивершковый Гладиатор Махотина.
Кроме того, хотя он долго жил в самых близких отношениях к мужикам как хозяин и посредник, а
главное, как советчик (мужики верили ему и ходили верст за сорок к нему советоваться), он не имел никакого определенного суждения о народе, и на вопрос,
знает ли он народ, был бы в таком же затруднении ответить, как на вопрос, любит ли он народ.
Но
главное общество Щербацких невольно составилось из московской дамы, Марьи Евгениевны Ртищевой с дочерью, которая была неприятна Кити потому, что заболела так же, как и она, от любви, и московского полковника, которого Кити с детства видела и
знала в мундире и эполетах и который тут, со своими маленькими глазками и с открытою шеей в цветном галстучке, был необыкновенно смешон и скучен тем, что нельзя было от него отделаться.
— Да, я его
знаю. Я не могла без жалости смотреть на него. Мы его обе
знаем. Он добр, но он горд, а теперь так унижен.
Главное, что меня тронуло… — (и тут Анна угадала
главное, что могло тронуть Долли) — его мучают две вещи: то, что ему стыдно детей, и то, что он, любя тебя… да, да, любя больше всего на свете, — поспешно перебила она хотевшую возражать Долли, — сделал тебе больно, убил тебя. «Нет, нет, она не простит», всё говорит он.
Если б он мог слышать, что говорили ее родители в этот вечер, если б он мог перенестись на точку зрения семьи и
узнать, что Кити будет несчастна, если он не женится на ней, он бы очень удивился и не поверил бы этому. Он не мог поверить тому, что то, что доставляло такое большое и хорошее удовольствие ему, а
главное ей, могло быть дурно. Еще меньше он мог бы поверить тому, что он должен жениться.
«И разве не то же делают все теории философские, путем мысли странным, несвойственным человеку, приводя его к знанию того, что он давно
знает и так верно
знает, что без того и жить бы не мог? Разве не видно ясно в развитии теории каждого философа, что он вперед
знает так же несомненно, как и мужик Федор, и ничуть не яснее его
главный смысл жизни и только сомнительным умственным путем хочет вернуться к тому, что всем известно?»
— Да уж это ты говорил. Дурно, Сережа, очень дурно. Если ты не стараешься
узнать того, что нужнее всего для христианина, — сказал отец вставая, — то что же может занимать тебя? Я недоволен тобой, и Петр Игнатьич (это был
главный педагог) недоволен тобой… Я должен наказать тебя.
— «Да, то, что я
знаю, я
знаю не разумом, а это дано мне, открыто мне, и я
знаю это сердцем, верою в то
главное, что исповедует церковь».
— Итак, я продолжаю, — сказал он, очнувшись. —
Главное же то, что работая, необходимо иметь убеждение, что делаемое не умрет со мною, что у меня будут наследники, — а этого у меня нет. Представьте себе положение человека, который
знает вперед, что дети его и любимой им женщины не будут его, а чьи-то, кого-то того, кто их ненавидит и
знать не хочет. Ведь это ужасно!
Полковой командир призвал Вронского именно потому, что
знал его за благородного и умного человека и,
главное, зa человека, дорожащего честью полка.
Узнав все эти подробности, княгиня не нашла ничего предосудительного в сближении своей дочери с Варенькой, тем более что Варенька имела манеры и воспитание самые хорошие: отлично говорила по-французски и по-английски, а
главное — передала от г-жи Шталь сожаление, что она по болезни лишена удовольствия познакомиться с княгиней.
«Что бы я был такое и как бы прожил свою жизнь, если б не имел этих верований, не
знал, что надо жить для Бога, а не для своих нужд? Я бы грабил, лгал, убивал. Ничего из того, что составляет
главные радости моей жизни, не существовало бы для меня». И, делая самые большие усилия воображения, он всё-таки не мог представить себе того зверского существа, которое бы был он сам, если бы не
знал того, для чего он жил.
Он не мог согласиться с этим, потому что и не видел выражения этих мыслей в народе, в среде которого он жил, и не находил этих мыслей в себе (а он не мог себя ничем другим считать, как одним из людей, составляющих русский народ), а
главное потому, что он вместе с народом не
знал, не мог
знать того, в чем состоит общее благо, но твердо
знал, что достижение этого общего блага возможно только при строгом исполнении того закона добра, который открыт каждому человеку, и потому не мог желать войны и проповедывать для каких бы то ни было общих целей.
Главный же задушевный интерес ее на водах составляли теперь наблюдения и догадки о тех, которых она не
знала.
Она
знала, что для него, несмотря на то, что он был
главною причиной ее несчастья, вопрос о свидании ее с сыном покажется самою неважною вещью.
Теперь она
знала всех их, как
знают друг друга в уездном городе;
знала, у кого какие привычки и слабости, у кого какой сапог жмет ногу;
знала их отношения друг к другу и к
главному центру,
знала, кто за кого и как и чем держится, и кто с кем и в чем сходятся и расходятся; но этот круг правительственных, мужских интересов никогда, несмотря на внушения графини Лидии Ивановны, не мог интересовать ее, и она избегала его.
Она недовольна собой; она себя обвиняет в холодности… О, это первое,
главное торжество! Завтра она захочет вознаградить меня. Я все это уж
знаю наизусть — вот что скучно!
Знаю даже, и кто
главная пружина и чьим сокровенным...
Главная досада была не на бал, а на то, что случилось ему оборваться, что он вдруг показался пред всеми бог
знает в каком виде, что сыграл какую-то странную, двусмысленную роль.
— Да как вам сказать, Афанасий Васильевич? Я не
знаю, лучше ли мои обстоятельства. Мне досталось всего пя<тьдесят> душ крестьян и тридцать тысяч денег, которыми я должен был расплатиться с частью моих долгов, — и у меня вновь ровно ничего. А
главное дело, что дело по этому завещанью самое нечистое. Тут, Афанасий Васильевич, завелись такие мошенничества! Я вам сейчас расскажу, и вы подивитесь, что такое делается. Этот Чичиков…
Они говорили, что все это вздор, что похищенье губернаторской дочки более дело гусарское, нежели гражданское, что Чичиков не сделает этого, что бабы врут, что баба что мешок: что положат, то несет, что
главный предмет, на который нужно обратить внимание, есть мертвые души, которые, впрочем, черт его
знает, что значат, но в них заключено, однако ж, весьма скверное, нехорошее.
На одном было написано золотыми буквами: «Депо земледельческих орудий», на другом: «
Главная счетная экспедиция», на третьем: «Комитет сельских дел»; «Школа нормального просвещенья поселян», — словом, черт
знает, чего не было!
— Eh, ma bonne amie, [Э, мой добрый друг (фр.).] — сказал князь с упреком, — я вижу, вы нисколько не стали благоразумнее — вечно сокрушаетесь и плачете о воображаемом горе. Ну, как вам не совестно? Я его давно
знаю, и
знаю за внимательного, доброго и прекрасного мужа и
главное — за благороднейшего человека, un parfait honnête homme. [вполне порядочного человека (фр.).]
Соня
знала, что это умирит и успокоит Катерину Ивановну, польстит ей, а
главное — гордость ее будет удовлетворена.
— Это вы правду сказали, что у меня есть знакомые, — подхватил Свидригайлов, не отвечая на
главный пункт, — я уж встречал; третий ведь день слоняюсь; и сам
узнаю, и меня, кажется,
узнают.
А
главное, об этом ни слова никому не говорить, потому что бог
знает еще что из этого выйдет, а деньги поскорее под замок, и, уж конечно, самое лучшее во всем этом, что Федосья просидела в кухне, а
главное, отнюдь, отнюдь, отнюдь не надо сообщать ничего этой пройдохе Ресслих и прочее и прочее.
И… и
главное, он такой грубый, грязный, обращение у него трактирное; и… и, положим, он
знает, что и он, ну хоть немного, да порядочный же человек… ну, так чем же тут гордиться, что порядочный человек?
А
главная основа предприятия в том, что будем
знать, что именно надо переводить.
Наконец, пришло ему в голову, что не лучше ли будет пойти куда-нибудь на Неву? Там и людей меньше, и незаметнее, и во всяком случае удобнее, а
главное — от здешних мест дальше. И удивился он вдруг: как это он целые полчаса бродил в тоске и тревоге, и в опасных местах, а этого не мог раньше выдумать! И потому только целые полчаса на безрассудное дело убил, что так уже раз во сне, в бреду решено было! Он становился чрезвычайно рассеян и забывчив и
знал это. Решительно надо было спешить!
— Вы
знаете, что не это было причиною нашей размолвки. Но как бы то ни было, мы не нуждались друг в друге, вот
главное; в нас слишком много было… как бы это сказать… однородного. Мы это не сразу поняли. Напротив, Аркадий…
—
Главный предмет его — естественные науки. Да он все
знает. Он в будущем году хочет держать на доктора.
Он был ловкий придворный, большой хитрец, и больше ничего; в делах толку не
знал, ума не имел, а умел вести свои собственные дела: тут уж никто не мог его оседлать, а ведь это
главное.
— Роль тетки, наставницы, матери, как хотите назовите. Кстати,
знаете ли, что я прежде хорошенько не понимала вашей тесной дружбы с Аркадием Николаичем; я находила его довольно незначительным. Но теперь я его лучше
узнала и убедилась, что он умен… А
главное, он молод, молод… не то, что мы с вами, Евгений Васильич.
Главное, не
знаю: что делать?
— И
знают много, и сказать умеют, и все это значительно, но хотя и светит, а — не греет. И — не
главное…
— Обнажаю, обнажаю, — пробормотал поручик, считая деньги. — Шашку и Сашку, и Машку, да, да! И не иду, а — бегу. И — кричу. И размахиваю шашкой.
Главное: надобно размахивать, двигаться надо! Я,
знаете, замечательные слова поймал в окопе, солдат солдату эдак зверски крикнул: «Что ты, дурак, шевелишься, как живой?»
Самгин, видя, что этот человек прочно занял его место, — ушел; для того, чтоб покинуть собрание, он — как ему казалось — всегда находил момент, который должен был вызвать в людях сожаление: вот уходит от нас человек, не сказавший
главного, что он
знает.
— Все мужчины и женщины, идеалисты и материалисты, хотят любить, — закончила Варвара нетерпеливо и уже своими словами, поднялась и села, швырнув недокуренную папиросу на пол. — Это, друг мой,
главное содержание всех эпох, как ты
знаешь. И — не сердись! — для этого я пожертвовала ребенком…
— Терпеливый вы. Однако побледнели.
Знаете: живешь-живешь, говоришь-говоришь, а все что-то как раз не выговаривается, какое-то небольшое, однако же — самое
главное слово. Верно?
— Послушайте, Вера, я не Райский, — продолжал он, встав со скамьи. — Вы женщина, и еще не женщина, а почка, вас еще надо развернуть, обратить в женщину. Тогда вы
узнаете много тайн, которых и не снится девичьим головам и которых растолковать нельзя: они доступны только опыту… Я зову вас на опыт, указываю, где жизнь и в чем жизнь, а вы остановились на пороге и уперлись. Обещали так много, а идете вперед так туго — и еще учить хотите. А
главное — не верите!
Между тем граф серьезных намерений не обнаруживал и наконец… наконец… вот где ужас!
узнали, что он из «новых» и своим прежним правительством был — «mal vu», [на подозрении (фр.).] и «эмигрировал» из отечества в Париж, где и проживал, а
главное, что у него там, под голубыми небесами, во Флоренции или в Милане, есть какая-то нареченная невеста, тоже кузина… что вся ее фортуна («fortune» — в оригинале) перейдет в его род из того рода, так же как и виды на карьеру.
«Я кругом виновата, милая Наташа, что не писала к тебе по возвращении домой: по обыкновению, ленилась, а кроме того, были другие причины, о которых ты сейчас
узнаешь.
Главную из них ты
знаешь — это (тут три слова были зачеркнуты)… и что иногда не на шутку тревожит меня. Но об этом наговоримся при свидании.
Я решил прождать еще только одну минуту или по возможности даже менее минуты, а там — непременно уйти.
Главное, я был одет весьма прилично: платье и пальто все-таки были новые, а белье совершенно свежее, о чем позаботилась нарочно для этого случая сама Марья Ивановна. Но про этих лакеев я уже гораздо позже и уже в Петербурге наверно
узнал, что они, чрез приехавшего с Версиловым слугу,
узнали еще накануне, что «придет, дескать, такой-то, побочный брат и студент». Про это я теперь
знаю наверное.
Главное, я тогда еще не
знал наверно, что Афердов — вор; я тогда еще и фамилию его не
знал, так что в ту минуту действительно мог подумать, что я ошибся и что эти три сторублевые не были в числе тех, которые мне сейчас отсчитали.
— Ах да, Лиза… ах да, это — ваш отец? Или… pardon, mon cher, [Простите, мой дорогой (франц.).] что-то такое… Я помню… она передавала… старичок… Я уверен, я уверен. Я тоже
знал одного старичка… Mais passons, [Но оставим это (франц.)]
главное, чтоб уяснить всю суть момента, надо…
Я не
знал и ничего не слыхал об этом портрете прежде, и что,
главное, поразило меня — это необыкновенное в фотографии сходство, так сказать, духовное сходство, — одним словом, как будто это был настоящий портрет из руки художника, а не механический оттиск.