Неточные совпадения
— Экой молодец стал! И то не Сережа, а целый Сергей Алексеич! — улыбаясь сказал Степан Аркадьич, глядя на бойко и развязно вошедшего красивого, широкого мальчика в синей курточке и длинных панталонах. Мальчик имел вид здоровый и веселый. Он поклонился дяде, как чужому, но,
узнав его, покраснел и, точно обиженный и рассерженный чем-то, поспешно отвернулся от него. Мальчик подошел к отцу и подал ему записку
о баллах, полученных в
школе.
— А
знаешь, я
о тебе думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни на что не похоже, что у вас делается в уезде, как мне порассказал этот доктор; он очень неглупый малый. И я тебе говорил и говорю: нехорошо, что ты не ездишь на собрания и вообще устранился от земского дела. Если порядочные люди будут удаляться, разумеется, всё пойдет Бог
знает как. Деньги мы платим, они идут на жалованье, а нет ни
школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.
— Да, я. И
знаете ли, с какою целью? Куклы делать, головки, чтобы не ломались. Я ведь тоже практическая. Но все еще не готово. Нужно еще Либиха почитать. Кстати, читали вы статью Кислякова
о женском труде в «Московских ведомостях»? Прочтите, пожалуйста. Ведь вас интересует женский вопрос? И
школы тоже? Чем ваш приятель занимается? Как его зовут?
— Серьезно, — продолжал Кумов, опираясь руками
о спинку стула. — Мой товарищ, беглый кадет кавалерийской
школы в Елизаветграде, тоже,
знаете… Его кто-то укусил в шею, шея распухла, и тогда он просто ужасно повел себя со мною, а мы были друзьями. Вот это — мстить за себя, например, за то, что бородавка на щеке, или за то, что — глуп, вообще — за себя, за какой-нибудь свой недостаток; это очень распространено, уверяю вас!
— У нас нынче в
школах только завоеваниямучат. Молодые люди
о полезных занятиях и думать не хотят; всё — «Wacht am Rhein» да «Kriegers Morgenlied» [«Стражу на Рейне», «Утреннюю песню воина» (нем.)] распевают! Что из этого будет — один бог
знает! — рассказывает третий немец.
— А мать
знает о твоем намерении оставить
школу?
Все
знали, что ее можно «раздавить», И, следовательно, если б она даже просила
о защите — хоть бы члена училищного совета, изредка навещавшего
школу, — ей бы ответили:"С какими вы все глупостями лезете — какое нам дело!"
Разумеется, Сережа ничего этого не
знает, да и
знать ему, признаться, не нужно. Да и вообще ничего ему не нужно, ровно ничего. Никакой интерес его не тревожит, потому что он даже не понимает значения слова «интерес»; никакой истины он не ищет, потому что с самого дня выхода из
школы не слыхал даже, чтоб кто-нибудь произнес при нем это слово. Разве у Бореля и у Донона говорят об истине? Разве в"Кипрской красавице"или в"Дочери фараона"идет речь об убеждениях,
о честности,
о любви к родной стране?
— Она похвасталась, — начал он потом, — какая у ней
школа! у ней
школы быть не могло: молода! это она так только… от досады! но теперь она заметила этот магический круг: станет тоже хитрить…
о, я
знаю женскую натуру! Но посмотрим…
Женщины, особенно прошедшие мужскую
школу, очень хорошо
знают, что разговоры
о высоких предметах — разговорами, а что нужно мужчине тело и всё то, что выставляет его в самом заманчивом свете; и это самое и делается.
Шишкин. Ну,
знаете… неприлично это! Недостойно интеллигентного человека! И вообще он — буржуй! Хотя бы такая история. Его горничная ходила в воскресную
школу. Чудесно! Он же сам прескучно доказывал мне пользу воскресных
школ…
о чем я его совсем не умолял! Он даже хвастался, что я-де один из инициаторов устройства
школы. И вот недавно, в воскресенье, приходит он домой и — ужас! Дверь отворяет не горничная, а нянька! Где Саша? В
школе. Ага! И — запретил горничной посещать
школу! Это как назвать, по-вашему?
Слово за словом, мы разговорились, и очень. Он мне сказал, что он из нашей Малороссийской подсолнечной и родом из Переяслава, учился в тех же
школах, где и я, и
знает очень домине Галушкинского. Слыхал
о нашей фамилии и сказал, что счастье мое, что я попался ему в руки, как земляку, а то другие нагрели бы около меня руки.
Я кое-что читал
о русском народе,
о его артельности, социальности,
о мягкой, широкой, отзывчивой на добро его душе, но гораздо больше я
знал народ непосредственно, с десяти лет живя за свой страх, вне внушений семьи и
школы. Большей частью мои личные впечатления как будто хорошо сливались с прочитанным: да, люди любят добро, ценят его, мечтают
о нем и всегда ждут, что вот оно явится откуда-то и обласкает, осветит суровую, темную жизнь.
Нет никаких сведений
о том, как он учился там: но очевидно, что он успел
узнать очень немногое в то время, которое пробыл в
школе.
Иван Михайлович(Венеровскому).Я и давно хотел посмотреть эту
школу — так интересно! а вместе с тем надо, думаю, нам переговорить нынче
о делах, помните,
о состоянии Любочки; вот я привез с собой. (Показывает портфель.)Здесь нам и удобнее будет. Потолкуем, а потом я вас повезу к нам. Что ж, Катеньке можно сказать, так как нынче все
узнают. Она нам не помешает, а еще напротив — совет даст, — она хоть и с странностями, а человек умный. Катенька!
— Она замечательный человек, — сказала мать и прибавила вполголоса тоном заговорщицы, испуганно оглядываясь: — Таких днем с огнем поискать, хотя,
знаете ли, я начинаю немножко беспокоиться.
Школа, аптечки, книжки — все это хорошо, но зачем крайности? Ведь ей уже двадцать четвертый год, пора
о себе серьезно подумать. Этак за книжками и аптечками и не увидишь, как жизнь пройдет… Замуж нужно.
«Даром только утро пропало! — злился он дорогой. — Бревно! Пень!
Школой он так же интересуется, как я прошлогодним снегом. Нет, не сварю я с ним каши! Ничего у нас с ним не выйдет! Если бы предводитель
знал, какой здесь поп, то не спешил бы хлопотать
о школе. Надо сперва
о хорошем попе позаботиться, а потом уж
о школе!»
— Об уме уж ни слова: как он, каналья, третирует наших дворян и особенно нашего вице-губернаторишку, это просто слушаешь и не наслушаешься. Заговорил он нам
о своих намерениях насчет ремесленной
школы, которую хочет устроить в своем именьишке. Дельная мысль!
Знаете, это человек-с, который не химеры да направления показывает…
В числе моих более близких знакомых французов состоял уже с позапрошлого зимнего сезона приятель Вырубова и русского химика Лугинина — уже очень известный тогда в парижских интеллигентных сферах профессор Медицинской
школы по кафедре химии Альфред Наке.
О нем я и раньше
знал, как об авторе прекрасного учебника, который очень ценился и у нас. Вырубов быт уже с ним давно в приятельских отношениях, когда я познакомился с Наке.
И опять замолчали надолго. Марья Васильевна думала
о своей
школе,
о том, что скоро экзамен и она представит четырех мальчиков и одну девочку. И как раз, пока она думала об экзаменах, ее обогнал помещик Ханов, в коляске четверкой, тот самый, который в прошлом году экзаменовал у нее
школу. Поравнявшись, он
узнал ее и поклонился.
— Да, всё
о том же! У меня Бабкин никогда ошибок не делал! Я
знаю, почему вы так диктовали. Вам просто хотелось, чтобы мои ученики провалились и ваша
школа показалась лучше моей. Я всё понимаю!..