Неточные совпадения
Река то, верная своим высоким берегам, давала вместе с ними
углы и колена по всему пространству, то иногда
уходила от них прочь, в луга, затем, чтобы, извившись там в несколько извивов, блеснуть, как огонь, перед солнцем, скрыться в рощи берез, осин и ольх и выбежать оттуда в торжестве, в сопровожденье мостов, мельниц и плотин, как бы гонявшихся
за нею на всяком повороте.
В
углу, откуда он пришел, сидел
за столом такой же кругленький, как Тагильский, но пожилой, плешивый и очень пьяный бородатый человек с большим животом, с длинными ногами. Самгин поторопился
уйти, отказавшись от предложения Тагильского «разделить компанию».
Боже! Она стоит у бюста, опершись на пьедестал, и следит
за ним. Она
ушла из своего
угла, кажется, затем, чтоб свободнее смотреть на него: она заметила его неловкость с сухарями.
— Я скоро опомнилась и стала отвечать на поздравления, на приветствия, хотела подойти к maman, но взглянула на нее, и… мне страшно стало: подошла к теткам, но обе они сказали что-то вскользь и отошли. Ельнин из
угла следил
за мной такими глазами, что я
ушла в другую комнату. Maman, не простясь,
ушла после гостей к себе. Надежда Васильевна, прощаясь, покачала головой, а у Анны Васильевны на глазах были слезы…
Осталось
за мной. Я тотчас же вынул деньги, заплатил, схватил альбом и
ушел в
угол комнаты; там вынул его из футляра и лихорадочно, наскоро, стал разглядывать: не считая футляра, это была самая дрянная вещь в мире — альбомчик в размер листа почтовой бумаги малого формата, тоненький, с золотым истершимся обрезом, точь-в-точь такой, как заводились в старину у только что вышедших из института девиц. Тушью и красками нарисованы были храмы на горе, амуры, пруд с плавающими лебедями; были стишки...
Повторяю, я был в вдохновении и в каком-то счастье, но я не успел договорить: она вдруг как-то неестественно быстро схватила меня рукой
за волосы и раза два качнула меня изо всей силы книзу… потом вдруг бросила и
ушла в
угол, стала лицом к
углу и закрыла лицо платком.
Тронет, и уж тронула. Американцы, или люди Соединенных Штатов, как их называют японцы,
за два дня до нас
ушли отсюда, оставив здесь больных матросов да двух офицеров, а с ними бумагу, в которой уведомляют суда других наций, что они взяли эти острова под свое покровительство против ига японцев, на которых имеют какую-то претензию, и потому просят других не распоряжаться. Они выстроили и сарай для склада каменного
угля, и после этого человек Соединенных Штатов, коммодор Перри, отплыл в Японию.
Во втором зале этого трактира, в переднем
углу, под большим образом с неугасимой лампадой,
за отдельным столиком целыми днями сидел старик, нечесаный, небритый, редко умывающийся, чуть не оборванный… К его столику подходят очень приличные, даже богатые, известные Москве люди. Некоторым он предлагает сесть. Некоторые от него
уходят радостные, некоторые — очень огорченные.
Он бросил лопату и, махнув рукою,
ушел за баню, в
угол сада, где у него были парники, а я начал копать землю и тотчас же разбил себе заступом [Заступ — железная лопата.] палец на ноге.
Тема завязавшегося разговора, казалось, была не многим по сердцу; разговор, как можно было догадаться, начался из-за нетерпеливого спора и, конечно, всем бы хотелось переменить сюжет, но Евгений Павлович, казалось, тем больше упорствовал и не смотрел на впечатление; приход князя как будто возбудил его еще более. Лизавета Прокофьевна хмурилась, хотя и не всё понимала. Аглая, сидевшая в стороне, почти в
углу, не
уходила, слушала и упорно молчала.
Она
ушла в
угол, где стояла кровать, закрытая ситцевым пологом, и Андрей, сидя у стола, долго слышал теплый шелест ее молитв и вздохов. Быстро перекидывая страницы книги, он возбужденно потирал лоб, крутил усы длинными пальцами, шаркал ногами. Стучал маятник часов,
за окном вздыхал ветер.
— Я не хотел этого, ты ведь знаешь, Павел. Случилось так: когда ты
ушел вперед, а я остановился на
углу с Драгуновым — Исай вышел из-за утла, — стал в стороне. Смотрит на нас, усмехается… Драгунов сказал: «Видишь? Это он
за мной следит, всю ночь. Я изобью его». И
ушел, — я думал — домой… А Исай подошел ко мне…
Палагея Евграфовна
ушла в
угол за левый клирос: она не любила молиться на людских глазах.
Устинья Наумовна (ставит вино на стол). Врешь, купоросная душа, не
уйдешь! (Прижимает его в
угол и хватает
за шиворот.)
Сложив и запечатав эту записку, Санин хотел было позвонить кельнера и послать ее с ним… «Нет! этак неловко… Через Эмиля? Но отправиться в магазин, отыскивать его там между другими комми — неловко тоже. Притом уже ночь на дворе — и он, пожалуй, уже
ушел из магазина». Размышляя таким образом, Санин, однако, надел шляпу и вышел на улицу; повернул
за угол,
за другой — и, к неописанной своей радости, увидал перед собою Эмиля. С сумкой под мышкой, со свертком бумаги в руке, молодой энтузиаст спешил домой.
Саша прошел
за угол, к забору, с улицы, остановился под липой и, выкатив глаза, поглядел в мутные окна соседнего дома. Присел на корточки, разгреб руками кучу листьев, — обнаружился толстый корень и около него два кирпича, глубоко вдавленные в землю. Он приподнял их — под ними оказался кусок кровельного железа, под железом — квадратная дощечка, наконец предо мною открылась большая дыра,
уходя под корень.
Ведь мы знаем, что если мы доедим свой обед, и досмотрим новую пьесу, и довеселимся на бале, на елке, на катанье, скачке или охоте, то только благодаря пуле в револьвере городового и в ружье солдата, которая пробьет голодное брюхо того обделенного, который из-за
угла, облизываясь, глядит на наши удовольствия и тотчас же нарушит их, как только
уйдет городовой с револьвером или не будет солдата в казармах, готового явиться по нашему первому зову.
Просидела она почти до полуночи, и Кожемякину жалко было прощаться с нею. А когда она
ушла, он вспомнил Марфу, сердце его, снова охваченное страхом, трепетно забилось, внушая мысль о смерти, стерегущей его где-то близко, — здесь, в одном из
углов, где безмолвно слились тени,
за кроватью, над головой, — он спрыгнул на пол, метнулся к свету и — упал, задыхаясь.
Разговор был прерван появлением матроса, пришедшего
за огнем для трубки. «Скоро ваш отдых», — сказал он мне и стал копаться в
углях. Я вышел, заметив, как пристально смотрела на меня девушка, когда я
уходил. Что это было? Отчего так занимала ее история, одна половина которой лежала в тени дня, а другая — в свете ночи?
Василиса(оборачиваясь). Попридержи язык… гриб поганый! (
Уходит с мужем
за угол.)
— А ты — цыц! Заступник!.. Вот я те дам!.. — Отшвырнув сына в сторону, он
ушёл в кузницу. Пашка встал на ноги и, спотыкаясь, как слепой, пошёл в тёмный
угол двора. Илья отправился
за ним, полный жалости к нему. В
углу Пашка встал на колени, упёрся лбом в забор и, держа руки на ягодицах, стал выть ещё громче. Илье захотелось сказать что-нибудь ласковое избитому врагу, но он только спросил Пашку...
И стало тихо. Хозяин
ушёл в свою комнату, оттуда донеслось громкое щёлканье косточек на счётах. Илья, держась
за голову руками, сидел на полу и с ненавистью смотрел на приказчика, а он стоял в другом
углу лавки и тоже смотрел на мальчика нехорошими глазами.
В тот же день вечером Илья принуждён был
уйти из дома Петрухи Филимонова. Случилось это так: когда он возвратился из города, на дворе его встретил испуганный дядя, отвёл в
угол за поленницу дров и там сказал...
Как только m-me Бюжар подавала ему конверт, надписанный рукою Веры Сергеевны, он судорожно сминал его в своей руке,
уходил в
угол, тщательно сжигал нераспечатанный конверт, растирал испепелившуюся бумагу и пускал пыль
за свою оконную форточку.
Очень может быть, что я дрожал в своем
углу от неясного сознания всего этого. Может быть, кроме того, мне не хотелось появиться перед ней, такой живой и бодрой, продрогшим, съежившимся, с самочувствием жалкой собачонки. Как бы то ни было, я дал ей
уйти и только тогда пошел
за нею.
Естественно, опасаясь быть обнаруженным, я ждал, что они проследуют мимо, хотя искушение выйти и заявить о себе было сильно, — я надеялся остаться снова один, на свой риск и страх и, как мог глубже,
ушел в тень. Но, пройдя тупик, где я скрывался, Дигэ и Ганувер остановились — остановились так близко, что, высунув из-за
угла голову, я мог видеть их почти против себя.
Записки Лопатина. Гельфрейх побежал
за доктором, жившим на одной с нами лестнице; я принес воды, и скоро истерический припадок прошел. Надежда Николаевна сидела в
углу дивана, на который мы с Гельфрейхом перенесли ее, и только изредка тихонько всхлипывала. Я боялся потревожить ее и
ушел в другую комнату.
Сарай был заперт, и садовников никого не было (он их всех
усылал на работы). Соня побежала
за ключом, но он, не дожидаясь ее, взлез на
угол, поднял сетку и спрыгнул на другую сторону.
Афоня. Батюшки! Сил моих нет! Как тут жить на свете?
За грехи это над нами!
Ушла от мужа к чужому. Без куска хлеба в
углу сидела, мы ее призрели, нарядили на свои трудовые деньги! Брат у себя урывает, от семьи урывает, а ей на тряпки дает, а она теперь с чужим человеком ругается над нами
за нашу хлеб-соль. Тошно мне! Смерть моя! Не слезами я плачу, а кровью. Отогрели мы змею на своей груди. (Прислоняется к забору.) Буду ждать, буду ждать. Я ей все скажу, все, что на сердце накипело.
Никита. Что помнить-то? Сами не знают.
За углом стояла, Анютку послала, не пришел я к тебе. Значит, не надобна ты мне, очень просто. Ну и
уйди.
Комнатка Наташи горела яркими лучами недавно взошедшего солнца; проснувшись, Наташа удивилась такому блеску и свету, потому что обыкновенно просыпалась позднее, когда солнышко
уходило уже
за угол дома и только вкось освещало единственное ее окно, никогда не закрываемое ставнем.
Вот теперь будете с ними на театре играть, станете читать их книги, потом вступите в члены, в покорнейшие слуги Александра Федоровича, будете вместе с ними петь
за ужином, а там, пожалуй, и в Катьку влюбитесь…» Все это было высказано не вдруг, а в несколько приемов, когда мы
уходили в противуположный
угол.
На Дуэском рейде на Сахалине поздно вечером остановился иностранный пароход и потребовал
угля. Просили командира подождать до утра, но он не пожелал ждать и одного часа, говоря, что если
за ночь погода испортится, то он рискует
уйти без
угля. В Татарском проливе погода может резко измениться в какие-нибудь полчаса, и тогда сахалинские берега становятся опасны. А уже свежело и разводило порядочную волну.
Он не ответил. Больше всего на свете он хотел бы сейчас же встать,
уйти куда-нибудь подальше, спрятаться в какой-нибудь темный, прохладный
угол, но сложная, мучительная нерешительность приковывала его к месту. Доктор заговорил о чем-то слишком громко, неестественно развязным тоном. «Это он оттого так, что ему
за меня стыдно», — подумал Воскресенский и стал прислушиваться, почти не понимая слов.
Дарья
уходит. Молчание. Марья Антиповва сидит
за пяльцами; Матрена Савишна подле нее. Антип Антипыч смотрит по
углам и изредка вздыхает.
— Изволь: уйди-ка вон туда,
за перегородку, и посмотри в
угол.
Она слышала различные изменения в этих движениях: тени то медленно плыли, то вдруг неслись быстро, быстро летели одна
за другой и исчезали, как будто таяли в темных
углах или
уходили сквозь стены.
На
углу купол башни в новом заграничном стиле прихорашивал всю эту кучу тяжелых, приземистых каменных ящиков,
уходил в небо, напоминая каждому, что старые времена прошли, пора пускать и приманку для глаз, давать архитекторам хорошие деньги, чтобы весело было господам купцам платить
за трактиры и лавки.
Она прошла дальше, в полуосвещенную комнату покороче, почти совсем без мебели. Несколько кресел стояло у левой стены и около карниза. Она села тут
за углом, так, чтобы самой
уйти в тень, а видеть всех. Это местечко у ней — любимое. Тут прохладно, можно сесть покойнее, закрыть глаза, когда что-нибудь понравится, звуки оркестра доходят хоть и не очень отчетливо, но мягко. Они все-таки заглушают разговоры… Найти ее во всяком случае нетрудно — кто пожелает…
— Они шли… — говорил он, торопясь и захлебываясь, указывая пальцем на умирающего попку, — они шли, значит, а она… то есть кошка, значит, как шастнет из-за угла-то… Ну, я и того… камнем… А она… задави ее телега, как хватит… да бегом, да бегом… А у них уж, глядишь, и глазки закатились и головка на сторону… Известно, кошка… ни кто другой… Ну, тут я опять камнем… Ей в ногу угодил… На трех лапах
ушла, а их бросила поперек дорожки… Мы и подняли, значит…
Гость отец Анастасий, священник одного из подгородних сел, часа три тому назад пришел к нему по своему делу, очень неприятному и скучному, засиделся и теперь, положив локоть на толстую счетную книгу, сидел в
углу за круглым столиком и, по-видимому, не думал
уходить, хотя уже был девятый час вечера.
Лелька нахмурилась, перестала петь и испуганно прикусила губу. Позор! Ой, позор! Комсомолка, теперь даже член партии уже, — и вдруг сейчас разревется! Быстро
ушла за кулисы, в самом темном
углу прижалась лбом к холодной кирпичной стене, покрытой паутиной, и сладко зарыдала.
Епископ
ушел и не послал
за Зеноном, а знатные гости продолжали пировать, пока в темном небе начали бледнеть звезды и посеребренный луною
угол пропал, слившись в один полумрак с остальными частями верхнего карниза.