Неточные совпадения
Он пошел к Неве по В—му проспекту; но дорогою ему пришла вдруг еще мысль: «Зачем
на Неву? Зачем в воду? Не лучше ли
уйти куда-нибудь очень далеко, опять хоть
на острова, и там где-нибудь, в одиноком месте, в лесу, под кустом, — зарыть все это и дерево, пожалуй, заметить?» И хотя он чувствовал, что не в состоянии всего ясно и здраво обсудить в эту минуту, но мысль ему показалась безошибочною.
Самгину тоже хотелось
уйти, его тревожила возможность встречи с Бердниковым, но Елена мешала ему. Раньше чем он успел изложить ей причины, почему не может ехать
на острова, — к соседнему столу торопливо подошел светлокудрый, румянощекий юноша и вполголоса сказал что-то.
Райский, не сказавши никому ни слова в доме,
ушел после обеда
на Волгу, подумывая незаметно пробраться
на остров, и высматривал место поудобнее, чтобы переправиться через рукав Волги. Переправы тут не было, и он глядел вокруг, не увидит ли какого-нибудь рыбака.
Мы дошли до какого-то вала и воротились по тропинке, проложенной по берегу прямо к озерку. Там купались наши, точно в купальне, под сводом зелени.
На берегу мы застали живописную суету: варили кушанье в котлах, в палатке накрывали…
на пол, за неимением стола. Собеседники сидели и лежали. Я
ушел в другую палатку, разбитую для магнитных наблюдений, и лег
на единственную бывшую
на всем
острове кушетку, и отдохнул в тени. Иногда врывался свежий ветер и проникал под тент, принося прохладу.
Но один потерпел при выходе какое-то повреждение, воротился и получил помощь от жителей: он был так тронут этим, что,
на прощанье, съехал с людьми
на берег, поколотил и обобрал поселенцев. У одного забрал всех кур, уток и тринадцатилетнюю дочь, у другого отнял свиней и жену, у старика же Севри, сверх того, две тысячи долларов — и
ушел. Но прибывший вслед за тем английский военный корабль дал об этом знать
на Сандвичевы
острова и в Сан-Франциско, и преступник был схвачен, с судном, где-то в Новой Зеландии.
Тронет, и уж тронула. Американцы, или люди Соединенных Штатов, как их называют японцы, за два дня до нас
ушли отсюда, оставив здесь больных матросов да двух офицеров, а с ними бумагу, в которой уведомляют суда других наций, что они взяли эти
острова под свое покровительство против ига японцев,
на которых имеют какую-то претензию, и потому просят других не распоряжаться. Они выстроили и сарай для склада каменного угля, и после этого человек Соединенных Штатов, коммодор Перри, отплыл в Японию.
Оказалось, что он, возвращаясь с Шантарских
островов, зашел
на Амагу и здесь узнал от А.И. Мерзлякова, что я
ушел в горы и должен выйти к морю где-нибудь около реки Кулумбе.
Три года водил за ручку Коську старик по зимам
на церковные паперти, а летом
уходил с ним в Сокольники и дальше, в Лосиный
остров по грибы и тем зарабатывал пропитание.
— Гляжу я
на тебя — ходишь ты тихонький и словно бы не здешний, думаю —
уйдёт он за матерью своей, сирота, лишит кого-то счастья-радости любовной! Сбились мы все тут, как зайцы в половодье,
на острове маленьком, и отец твой, и я, и этот человек, и всем нам каждому сиротство своё — как слепота!
Волна прошла,
ушла, и больше другой такой волны не было. Когда солнце стало садиться, увидели
остров, который ни
на каких картах не значился; по пути «Фосса» не мог быть
на этой широте
остров. Рассмотрев его в подзорные трубы, капитан увидел, что
на нем не заметно ни одного дерева. Но был он прекрасен, как драгоценная вещь, если положить ее
на синий бархат и смотреть снаружи, через окно: так и хочется взять. Он был из желтых скал и голубых гор, замечательной красоты.
Гляжу, а это тот самый матрос, которого наказать хотели… Оказывается, все-таки Фофан простил его по болезни… Поцеловал я его, вышел
на палубу; ночь темная, волны гудят, свищут, море злое, да все-таки лучше расстрела… Нырнул
на счастье, да и очутился
на необитаемом
острове… Потом
ушел в Японию с ихними рыбаками, а через два года
на «Палладу» попал, потом в Китай и в Россию вернулся.
— Ничего не найдется. О том, что ли, толковать, что все мы под богом ходим, так оно уж и надоело маленько. А об другом — не об чем. Кончится тем, что посидим часок да и
уйдем к Палкину, либо в Малоярославский трактир. Нет уж, брат, от судьбы не
уйдешь! Выспимся, да и
на острова!
Здесь отдыхал в полдень Борис Петрович с толпою собак, лошадей и слуг; травля была неудачная, две лисы
ушли от борзых и один волк отбился; в тороках у стремянного висело только два зайца… и три гончие собаки еще не возвращались из лесу
на звук рогов и протяжный крик ловчего, который, лишив себя обеда из усердия, трусил по
островам с тщетными надеждами, — Борис Петрович с горя побил двух охотников, выпил полграфина водки и лег спать в избе; —
на дворе всё было живо и беспокойно: собаки, разделенные по сворам, лакали в длинных корытах, — лошади валялись
на соломе, а бедные всадники поминутно находились принужденными оставлять котел с кашей, чтоб нагайками подымать их.
Я
ушел к себе,
на чердак, сел у окна. Над полями вспыхивали зарницы, обнимая половину небес; казалось, что луна испуганно вздрагивает, когда по небу разольется прозрачный, красноватый свет. Надрывно лаяли и выли собаки, и, если б не этот вой, можно было бы вообразить себя живущим
на необитаемом
острове. Рокотал отдаленный гром, в окно вливался тяжелый поток душного тепла.
В летнюю ночь 187* года пароход «Нижний Новгород» плыл по водам Японского моря, оставляя за собой в синем воздухе длинный хвост черного дыма. Горный берег Приморской области уже синел слева в серебристо-сизом тумане; справа в бесконечную даль
уходили волны Лаперузова пролива. Пароход держал курс
на Сахалин, но скалистых берегов дикого
острова еще не было видно.
Скоро
ушел и капитан, приказав Володе не забыть занести в шканечный журнал о том, что «Коршун» проходил мимо
острова капитана Ашанина, и Володя, взглянув еще раз
на «дядин»
остров, вспомнил милого, доброго старика, которому так обязана вся его семья, и представлял себе, как обрадуется дядя-адмирал, узнавши, что в английских лоциях упоминается об островке его имени.
Поздно вечером
ухожу из гостеприимной квартирки
на Васильевском
Острове и уношу с собою уже не прежний страшный груз, бремя отчаянной тоски по Саше, а умиротворенную тихую печаль.
Увидав эту картину — сбегающих с гор иноков, артисты, остававшиеся до сих пор беспристанными, поняли, что им тут и ждать нечего, и, как не в пору пришедшие гости, они
ушли в дальние части лесистого
острова и, пробродивши ночь, уехали
на другое утро рано, когда братия еще молилась за заутренею в храме.
А когда я улыбнулся и что-то пошутил, некий молодой человек назвал меня черносотенцем. Да и чего я лезу, в самом деле? Решил
уйти от греха, пока не побили еще, и долго стоял
на Охтинском мосту, а потом затратил шесть копеек и
на пароходике проплыл всю Неву, до Васильевского
острова.