Неточные совпадения
Покойно, правда, было плавать в этом безмятежном царстве тепла и безмолвия: оставленная
на столе книга, чернильница, стакан не трогались; вы ложились без опасения
умереть под тяжестью комода или полки книг; но сорок с лишком дней в море!
Берег сделался господствующею нашею мыслью, и мы немало обрадовались, вышедши, 16-го февраля утром, из Южного тропика.
Харитина видела эту сцену и, не здороваясь ни с кем, вышла
на берег и уехала с Ечкиным. Ее душили слезы ревности. Было ясно как день, что Стабровский, когда
умрет Серафима, женит Галактиона
на этой Устеньке.
Парень им говорил: — Перестаньте плакать, перестаньте рвать мое сердце. Зовет нас государь
на службу.
На меня пал жеребей. Воля божия. Кому не
умирать, тот жив будет. Авось-либо я с полком к вам приду. Авось-либо дослужуся до чина. Не крушися, моя матушка родимая.
Береги для меня Прасковьюшку. — Рекрута сего отдавали из экономического селения.
— Я в нем уверен, — говорил старик Люберцев, — в нем наша, люберцевская кровь. Батюшка у меня
умер на службе, я —
на службе
умру, и он пойдет по нашим следам. Старайся, мой друг, воздерживаться от теорий, а паче всего от поэзии… ну ее! Держись фактов — это в нашем деле главное. А пуще всего пекись об здоровье.
Береги себя, друг мой, не искушайся! Ведь ты здоров?
— Мне что делается! я уж стар, и
умру, так удивительного не будет… А ты
береги свое здоровье, мой друг! это — первое наше благо.
Умру, так вся семья
на твоих руках останется. Ну, а по службе как?
Зачем она к этим морским
берегам летит — не знаю, но как сесть ей постоянно здесь не
на что, то она упадет
на солончак, полежит
на своей хлупи и, гладишь, опять схватилась и опять полетела, а ты и сего лишен, ибо крыльев нет, и ты снова здесь, и нет тебе ни смерти, ни живота, ни покаяния, а
умрешь, так как барана тебя в соль положат, и лежи до конца света солониною.
Еще в 1871 году, когда я шел в бурлацкой лямке, немало мы схоронили в прибрежных песках Волги умерших рядом с нами товарищей, бурлаков, а придя в Рыбинск и работая конец лета
на пристани, в артели крючников, которые
умирали тут же, среди нас,
на берегу десятками и трупы которых по ночам отвозили в переполненных лодках хоронить
на песчаный остров, — я немало повидал холерных ужасов.
Хотя трудно с этим согласиться, но положим, что такая уверенность справедлива, да для рыбы эта отрава очень вредна: та, которая наглоталась кукольванца много,
умирает скоро, всплывает наверх, бывает собрана и съедена; но несравненно большая часть окормленной рыбы в беспамятстве забивается под
берега, под коряги и камни, под кусты и корни дерев, в густые камыши и травы, растущие иногда
на глубоких местах — и
умирает там, непримеченная самими отравителями, следовательно пропадает совершенно даром и гниением портит воду и воздух.
— Полцарства за стакан чаю! — проговорила она глухим голосом, закрывая рот муфтой, чтобы не простудиться. — Я была
на пяти уроках, чтобы их черт взял! Ученики такие тупицы, такие толкачи, я чуть не
умерла от злости. И не знаю, когда кончится эта каторга. Замучилась. Как только скоплю триста рублей, брошу все и поеду в Крым. Лягу
на берегу и буду глотать кислород. Как я люблю море, ах, как я люблю море!
По милости не расположенных к нему дворян его уезда, проникнутых не столько западною теорией о вреде"абсентеизма"сколько доморощенным убеждением, что"своя рубашка к телу ближе, он в 1855 году попал в ополчение и чуть не
умер от тифа в Крыму, где, не видав не одного"союзника", простоял шесть месяцев в землянке
на берегу Гнилого моря; потом послужил по выборам, конечно не без неприятностей, и, пожив в деревне, пристрастился к хозяйству.
— Для кого вам
беречь вашу тайну? Для внуков? Они богаты и без того, они же не знают и цены деньгам. Моту не помогут ваши три карты. Кто не умеет
беречь отцовское наследство, тот все-таки
умрет в нищете, несмотря ни
на какие демонские усилия. Я не мот; я знаю цену деньгам. Ваши три карты для меня не пропадут. Ну!..
— Но это очень грустно, — все, что вы говорите, — сказал Дюрок. — Однако я без вас не вернусь, Молли, потому, что за этим я и приехал. Медленно, очень медленно, но верно Ганувер
умирает. Он окружил свой конец пьяным туманом, ночной жизнью. Заметьте, что не уверенными, уже дрожащими шагами дошел он к сегодняшнему дню, как и назначил, — дню торжества. И он все сделал для вас, как было то в ваших мечтах,
на берегу. Все это я знаю и очень всем расстроен, потому что люблю этого человека.
Варяги же были народ, единоплеменный славянам, живший по
берегам Балтийского моря и издавна находившийся в сношениях с руссами, так что Гостомысл,
умирая, просто указал своим согражданам
на Рюрика с братьями как
на людей, хорошо им известных и достойных быть их правителями.
Рядом с нею стоял Рябовский и говорил ей, что черные тени
на воде — не тени, а сон, что в виду этой колдовской воды с фантастическим блеском, в виду бездонного неба и грустных, задумчивых
берегов, говорящих о суете нашей жизни и о существовании чего-то высшего, вечного, блаженного, хорошо бы забыться,
умереть, стать воспоминанием.
Они понимают, конечно, что этой цели не достигнут, если дитя
умрёт, и вследствие этого стараются предохранить его от смерти, т. е. не пускают бегать и резвиться,
берегут от простуды и сквозного ветра, кутают, держат
на медицинской диэте, и т. п.
Напрасно кто-нибудь, более их искусный и неустрашимый, переплывший
на противный
берег, кричит им оттуда, указывая путь спасения: плохие пловцы боятся броситься в волны и ограничиваются тем, что проклинают свое малодушие, свое положение, и иногда, заглядевшись
на бегущую мимо струю или ободренные криком, вылетевшим из капитанского рупора, вдруг воображают, что корабль их бежит, и восторженно восклицают: «Пошел, пошел, двинулся!» Но скоро они сами убеждаются в оптическом обмане и опять начинают проклинать или погружаются в апатичное бездействие, забывая простую истину, что им придется
умереть на мели, если они сами не позаботятся снять с нее корабль и прежде всего хоть помочь капитану и его матросам выбросить балласт, мешающий кораблю подняться.
Но как только она вышла
на берег, она
умерла, и из нее сделался шелковичный червь.
Отправляющиеся
на берег матросы выстроились. Вышел капитан и, ставши перед фронтом, произнес маленькое напутствие. Он объяснил, как вредно в жарком климате напиваться без меры и как легко от этого серьезно заболеть и даже
умереть, и просил матросов быть воздержаннее.
Он
умер лет сорок назад и был похоронен
на возвышенном левом
берегу реки, немного ниже фанзы Кивета.
Сухменная философия моя развеялась под свежим ветром, которым нас охватило
на днепровском пароме, и я вступил
на киевский
берег Днепра юношею и сыном моей родины и моей доброй матери, которую так долго не видал, о которой некогда столь сильно тосковал и грустил и к ногам которой горел нетерпением теперь броситься и, обняв их, хоть
умереть под ее покровом и при ее благословении.
Он остался
на берегу Днепра, а я уехал к Кольбергу. С тех пор я уже не видал старика, он
умер — не от грусти, не от печали одиночества, а просто от смерти, и прислал мне в наследие своих классиков; а я… я вступил в новую жизнь — в новую колею ошибок, которые запишу когда-нибудь; конечно, уже не в эту тетрадь, заключающую дни моего детства и юношества, проведенные между людьми, которым да будет мирный сон и вечная память.
—
Умерла она с полгода, но мне дали знать об открывшемся наследстве всего с месяца полтора тому назад. Я, конечно, взял отпуск и покатил сюда. Устроив кое-как дела, хотя и не окончив их, я решил отдохнуть от милого Тамбова, где положительно задыхался от пыли и жары, где-нибудь
на берегу струй, и вдруг вспомнил, что твое именье здесь поблизости и, главное, что ты находишься в нем… Я тотчас айда к тебе.
— Настала кончина века и час Страшного суда! Мучьтесь, окаянные нечестивцы! я
умираю страдальцем о Господе, — произнес он, пробился сквозь солдат и бросился стремглав с
берега в Лелию. Удар головы его об огромный камень отразился в сердцах изумленных зрителей. Ужас в них заменил хохот. Подняли несчастного. Череп был разбит; нельзя было узнать
на нем образа человеческого.
Несколько человек тотчас же соскочили
на берег и избили невинного старика до такой степени, что он едва мог дотащиться до квартиры и
на другой день
умер.
«
Умру — все его будет, для него и
берегу. В зрелых летах он
на деньги и смотреть иначе будет — они и принесут ему пользу, а мальчику много денег — одна погибель», — говаривала старушка.
После вступления, окончившегося в половине первого тома, начиналась история царствования Тригопорда I (Храброго), в половине второго тома Тригопорд I
умирал в сражении
на берегу Рейна, неподалеку от нынешних виноградников князя Меттерниха, и передавал корону сыну своему Тригопорду II (Мудрому), а в пятом томе, где оканчивалось исчисление деяний этого монарха, Тригопорд II
умирал, произнося очень умное поучение окружавшим его царедворцам.