Неточные совпадения
— Я просил, я
умолял тебя не ездить, я знал, что тебе
будет неприятно…
«Что-нибудь еще в этом роде», сказал он себе желчно, открывая вторую депешу. Телеграмма
была от жены. Подпись ее синим карандашом, «Анна», первая бросилась ему в глаза. «Умираю, прошу,
умоляю приехать. Умру с прощением спокойнее», прочел он. Он презрительно улыбнулся и бросил телеграмму. Что это
был обман и хитрость, в этом, как ему казалось в первую минуту, не могло
быть никакого сомнения.
— Костя! сведи меня к нему, нам легче
будет вдвоем. Ты только сведи меня, сведи меня, пожалуйста, и уйди, — заговорила она. — Ты пойми, что мне видеть тебя и не видеть его тяжелее гораздо. Там я могу
быть, может
быть, полезна тебе и ему. Пожалуйста, позволь! —
умоляла она мужа, как будто счастье жизни ее зависело от этого.
Кити еще более стала
умолять мать позволить ей познакомиться с Варенькой. И, как ни неприятно
было княгине как будто делать первый шаг в желании познакомиться с г-жею Шталь, позволявшею себе чем-то гордиться, она навела справки о Вареньке и, узнав о ней подробности, дававшие заключить, что не
было ничего худого, хотя и хорошего мало, в этом знакомстве, сама первая подошла к Вареньке и познакомилась с нею.
— Позволь мне не верить, — мягко возразил Степан Аркадьич. — Положение ее и мучительно для нее и безо всякой выгоды для кого бы то ни
было. Она заслужила его, ты скажешь. Она знает это и не просит тебя; она прямо говорит, что она ничего не смеет просить. Но я, мы все родные, все любящие ее просим,
умоляем тебя. За что она мучается? Кому от этого лучше?
Шесть недель он не говорил ни с кем и
ел только тогда, когда я
умоляла его.
Она уже подходила к дверям, когда услыхала его шаги. «Нет! нечестно. Чего мне бояться? Я ничего дурного не сделала. Что
будет, то
будет! Скажу правду. Да с ним не может
быть неловко. Вот он, сказала она себе, увидав всю его сильную и робкую фигуру с блестящими, устремленными на себя глазами. Она прямо взглянула ему в лицо, как бы
умоляя его о пощаде, и подала руку.
То, что почти целый год для Вронского составляло исключительно одно желанье его жизни, заменившее ему все прежние желания; то, что для Анны
было невозможною, ужасною и тем более обворожительною мечтою счастия, — это желание
было удовлетворено. Бледный, с дрожащею нижнею челюстью, он стоял над нею и
умолял успокоиться, сам не зная, в чем и чем.
Он покраснел; ему
было стыдно убить человека безоружного; я глядел на него пристально; с минуту мне казалось, что он бросится к ногам моим,
умоляя о прощении; но как признаться в таком подлом умысле?.. Ему оставалось одно средство — выстрелить на воздух; я
был уверен, что он выстрелит на воздух! Одно могло этому помешать: мысль, что я потребую вторичного поединка.
— Теперь тот самый, у которого в руках участь многих и которого никакие просьбы не в силах
были умолить, тот самый бросается теперь к ногам вашим, вас всех просит.
— Врешь! — вскрикнул гневно князь. — Так же ты меня тогда
умолял детьми и семейством, которых у тебя никогда не
было, теперь — матерью!
Она выла, визжала и причитала, спеша, торопясь, выпуская слова, так что и разобрать нельзя
было, о чем-то
умоляя, — конечно, о том, чтоб ее перестали бить, потому что ее беспощадно били на лестнице.
Они нас благословят; мы обвенчаемся… а там, со временем, я уверен, мы
умолим отца моего; матушка
будет за нас; он меня простит…» — «Нет, Петр Андреич, — отвечала Маша, — я не выйду за тебя без благословения твоих родителей.
Доктор, которого он
умолил остаться, ему поддакивал,
поил больного лимонадом, а для себя просил то трубочки, то «укрепляющего-согревающего», то
есть водки.
И
был подобен измученной женщине, которая бы
умоляла мужа своего не
пить водку.
— Ольга! Пусть
будет все по-вчерашнему, —
умолял он, — я не
буду бояться ошибок.
— Пусть же
будет опять хорошо! —
умолял Обломов.
Я наказывал куму о беглых мужиках; исправнику кланялся, сказал он: „Подай бумагу, и тогда всякое средствие
будет исполнено, водворить крестьян ко дворам на место жительства“, и опричь того, ничего не сказал, а я пал в ноги ему и слезно
умолял; а он закричал благим матом: „Пошел, пошел! тебе сказано, что
будет исполнено — подай бумагу!“ А бумаги я не подавал.
Как это можно? Да это смерть! А ведь
было бы так! Он бы заболел. Он и не хотел разлуки, он бы не перенес ее, пришел бы
умолять видеться. «Зачем же я писал письмо?» — спросил он себя.
К вечеру весь город знал, что Райский провел утро наедине с Полиной Карповной, что не только шторы
были опущены, даже ставни закрыты, что он объяснился в любви,
умолял о поцелуе, плакал — и теперь страдает муками любви.
Ему живо представлялась картина, как ревнивый муж, трясясь от волнения, пробирался между кустов, как бросился к своему сопернику, ударил его ножом; как, может
быть, жена билась у ног его,
умоляя о прощении. Но он, с пеной у рта, наносил ей рану за раной и потом, над обоими трупами, перерезал горло и себе.
— Не заставьте меня проклинать вас всю жизнь потом! —
умоляла она. — Может
быть, там меня ждет сама судьба…
— Сам давал по десяти и по двадцати пяти просителям. На крючок! Только несколько копеек,
умоляет поручик, просит бывший поручик! — загородила нам вдруг дорогу высокая фигура просителя, может
быть действительно отставного поручика. Любопытнее всего, что он весьма даже хорошо
был одет для своей профессии, а между тем протягивал руку.
— Ты прав, но ни слова более,
умоляю тебя! — проговорил он и вышел от меня. Таким образом, мы нечаянно и капельку объяснились. Но он только прибавил к моему волнению перед новым завтрашним шагом в жизни, так что я всю ночь спал, беспрерывно просыпаясь; но мне
было хорошо.
— Аркадий! — крикнул мне Версилов, — мигом беги к Татьяне Павловне. Она непременно должна
быть дома. Проси немедленно. Возьми извозчика. Скорей,
умоляю тебя!
Знал он тоже, что и Катерине Николавне уже известно, что письмо у Версилова и что она этого-то и боится, думая, что Версилов тотчас пойдет с письмом к старому князю; что, возвратясь из-за границы, она уже искала письмо в Петербурге,
была у Андрониковых и теперь продолжает искать, так как все-таки у нее оставалась надежда, что письмо, может
быть, не у Версилова, и, в заключение, что она и в Москву ездила единственно с этою же целью и
умоляла там Марью Ивановну поискать в тех бумагах, которые сохранялись у ней.
— Аркадий! — крикнул он опять, — такая же точно сцена уже
была однажды здесь между нами.
Умоляю тебя, воздержись теперь!
Накамура преблагополучно доставил его по адресу. Но на другой день вдруг явился, в ужасной тревоге, с пакетом,
умоляя взять его назад… «Как взять? Это не водится, да и не нужно, причины нет!» — приказал отвечать адмирал. «
Есть,
есть, — говорил он, — мне не велено возвращаться с пакетом, и я не смею уехать от вас. Сделайте милость, возьмите!»
Подходим ближе — люди протягивают к нам руки,
умоляя — купить рыбы. Велено держать вплоть к лодкам. «Брандспойты!» — закричал вахтенный, и рыбакам задан
был обильный душ, к несказанному удовольствию наших матросов, и рыбаков тоже, потому что и они засмеялись вместе с нами.
— «Что ты, любезный, с ума сошел: нельзя ли вместо сорока пяти проехать только двадцать?» — «Сделайте божескую милость, — начал
умолять, — на станции гора крута, мои кони не встащат, так нельзя ли вам остановиться внизу, а ямщики сведут коней вниз и там заложат, и вы поедете еще двадцать пять верст?» — «Однако не хочу, — сказал я, — если озябну, как же
быть?» — «Да как-нибудь уж…» Я сделал ему милость — и ничего.
Привалов не слушал его и торопливо пробегал письмо, помеченное Шатровским заводом. Это писал Костя. Он получил из Петербурга известие, что дело по опеке затянется надолго, если Привалов лично не явится как можно скорее туда, чтобы сейчас же начать хлопоты в сенате. Бахарев
умолял Привалова бросить все в Узле и ехать в Петербург. Это известие бросило Привалова в холодный пот: оно
было уж совсем некстати…
— Я одного только не понимаю, Сергей, — заговорил Бахарев, стараясь придать тону голоса мягкий характер, — не понимаю, почему ты зимой не поехал в Петербург, когда я
умолял тебя об этом? Неужели это так трудно
было сделать?
— Тонечка, голубушка,
спой эту песню про Волгу, —
умолял он. — Уважь единоутробного брата… а?.. Привалова не стесняйся, он отличный малый, хоть немножко и того (Веревкин многозначительно повертел около лба пальцем), понимаешь — славянофил своего рода. Ха-ха!.. Ну, да это пустяки: всякий дурак по-своему с ума сходит.
— Аника Панкратыч, голубчик!.. —
умолял Иван Яковлич, опускаясь перед Лепешкиным на колени. — Ей-богу, даже в театр не загляну! Целую ночь сегодня
будем играть. У меня теперь голова свежая.
На подъезде Веревкина обступили те самые мужики, которых видел давеча Привалов. Они
были по-прежнему без шапок, а кривой мужик прямо бухнулся Веревкину в ноги,
умоляя «ослобонить».
— О, как мало знают те, которые никогда не любили! Мне кажется, никто еще не описал верно любви, и едва ли можно описать это нежное, радостное, мучительное чувство, и кто испытал его хоть раз, тот не станет передавать его на словах. К чему предисловия, описания? К чему ненужное красноречие? Любовь моя безгранична… Прошу,
умоляю вас, — выговорил наконец Старцев, —
будьте моей женой!
— Сударыня, это не то, не то… — сложил
было,
умоляя, руки Дмитрий Федорович.
Эти три тысячи вот как
были — я вас прошу, я вас
умоляю меня выслушать: еще за три недели до того, как убил отца, он пришел ко мне утром.
В этом месте сорвались
было сильные рукоплескания из многих концов залы, но Фетюкович даже замахал руками, как бы
умоляя не прерывать и чтобы дали ему договорить. Все тотчас затихло. Оратор продолжал...
А потому
умоляю вас, милый, если у вас
есть сострадание ко мне, когда вы войдете завтра, то не глядите мне слишком прямо в глаза, потому что я, встретясь с вашими, может
быть, непременно вдруг рассмеюсь, а к тому же вы
будете в этом длинном платье…
Фетюкович бросился к нему впопыхах,
умоляя успокоиться, и в тот же миг так и вцепился в Алешу. Алеша, сам увлеченный своим воспоминанием, горячо высказал свое предположение, что позор этот, вероятнее всего, состоял именно в том, что, имея на себе эти тысячу пятьсот рублей, которые бы мог возвратить Катерине Ивановне, как половину своего ей долга, он все-таки решил не отдать ей этой половины и употребить на другое, то
есть на увоз Грушеньки, если б она согласилась…
— О, я настоятельно просила, я
умоляла, я готова
была на колени стать и стоять на коленях хоть три дня пред вашими окнами, пока бы вы меня впустили. Мы приехали к вам, великий исцелитель, чтобы высказать всю нашу восторженную благодарность. Ведь вы Лизу мою исцелили, исцелили совершенно, а чем? — тем, что в четверг помолились над нею, возложили на нее ваши руки. Мы облобызать эти руки спешили, излить наши чувства и наше благоговение!
— По-моему, господа, по-моему, вот как
было, — тихо заговорил он, — слезы ли чьи, мать ли моя
умолила Бога, дух ли светлый облобызал меня в то мгновение — не знаю, но черт
был побежден. Я бросился от окна и побежал к забору… Отец испугался и в первый раз тут меня рассмотрел, вскрикнул и отскочил от окна — я это очень помню. А я через сад к забору… вот тут-то и настиг меня Григорий, когда уже я сидел на заборе…
Госпожа Хохлакова настоятельно и горячо
умоляла Алешу немедленно передать это свершившееся вновь «чудо предсказания» игумену и всей братии: «Это должно
быть всем, всем известно!» — восклицала она, заключая письмо свое.
Чертопханов дрожал, как в лихорадке; пот градом катился с его лица и, мешаясь со слезами, терялся в его усах. Он пожимал руки Лейбе, он
умолял, он чуть не целовал его… Он пришел в исступление. Жид попытался
было возражать, уверять, что ему никак невозможно отлучиться, что у него дела… Куда! Чертопханов и слышать ничего не хотел. Нечего
было делать: согласился бедный Лейба.
Наступила зима и прекратила их свидания; но переписка сделалась тем живее. Владимир Николаевич в каждом письме
умолял ее предаться ему, венчаться тайно, скрываться несколько времени, броситься потом к ногам родителей, которые, конечно,
будут тронуты, наконец, героическим постоянством и несчастием любовников и скажут им непременно: «Дети! придите в наши объятия».
Долго терпел народ; наконец какой-то тобольский мещанин решился довести до сведения государя о положении дел. Боясь обыкновенного пути, он отправился на Кяхту и оттуда пробрался с караваном чаев через сибирскую границу. Он нашел случай в Царском Селе подать Александру свою просьбу,
умоляя его прочесть ее. Александр
был удивлен, поражен страшными вещами, прочтенными им. Он позвал мещанина и, долго говоря с ним, убедился в печальной истине его доноса. Огорченный и несколько смущенный, он сказал ему...
Этот анекдот, которого верность не подлежит ни малейшему сомнению, бросает большой свет на характер Николая. Как же ему не пришло в голову, что если человек, которому он не отказывает в уважении, храбрый воин, заслуженный старец, — так упирается и так
умоляет пощадить его честь, то, стало
быть, дело не совсем чисто? Меньше нельзя
было сделать, как потребовать налицо Голицына и велеть Стаалю при нем объяснить дело. Он этого не сделал, а велел нас строже содержать.
…В заключение еще слово. Если он тебя любит, что же тут мудреного? что же бы он
был, если б не любил, видя тень внимания? Но я
умоляю тебя, не говори ему о своей любви — долго, долго.
Когда мне
было лет пять-шесть и я очень шалил, Вера Артамоновна говаривала: «Хорошо, хорошо, дайте срок, погодите, я все расскажу княгине, как только она приедет». Я тотчас усмирялся после этой угрозы и
умолял ее не жаловаться.