Неточные совпадения
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь
в тех летах,
в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце чувствовать. Ты
входишь теперь
в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой жизни, где всего чаще первая встреча бывает:
умы, развращенные
в своих понятиях, сердца, развращенные
в своих чувствиях. О мой друг! Умей различить, умей остановиться с теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и сердце.
Скотинин. Я никуда не шел, а брожу, задумавшись. У меня такой обычай, как что заберу
в голову, то из нее гвоздем не выколотишь. У меня, слышь ты, что
вошло в ум, тут и засело. О том вся и дума, то только и вижу во сне, как наяву, а наяву, как во сне.
Зло порождает зло; первое страдание дает понятие о удовольствии мучить другого; идея зла не может
войти в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить ее к действительности: идеи — создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие; тот,
в чьей голове родилось больше идей, тот больше других действует; от этого гений, прикованный к чиновническому столу, должен умереть или сойти с
ума, точно так же, как человек с могучим телосложением, при сидячей жизни и скромном поведении, умирает от апоплексического удара.
Мужчины почтенных лет, между которыми сидел Чичиков, спорили громко, заедая дельное слово рыбой или говядиной, обмакнутой нещадным образом
в горчицу, и спорили о тех предметах,
в которых он даже всегда принимал участие; но он был похож на какого-то человека, уставшего или разбитого дальней дорогой, которому ничто не лезет на
ум и который не
в силах
войти ни во что.
К вам
в комнату на несколько минут;
Там стены, воздух — всё приятно!
Согреют, оживят, мне отдохнуть дадут
Воспоминания об том, что невозвратно!
Не засижусь,
войду, всего минуты две,
Потом, подумайте, член А́нглийского клуба,
Я там дни целые пожертвую молве
Про
ум Молчалина, про душу Скалозуба.
Он задрожит от гордости и счастья, когда заметит, как потом искра этого огня светится
в ее глазах, как отголосок переданной ей мысли звучит
в речи, как мысль эта
вошла в ее сознание и понимание, переработалась у ней
в уме и выглядывает из ее слов, не сухая и суровая, а с блеском женской грации, и особенно если какая-нибудь плодотворная капля из всего говоренного, прочитанного, нарисованного опускалась, как жемчужина, на светлое дно ее жизни.
В разговоре она не мечтает и не умничает: у ней, кажется, проведена
в голове строгая черта, за которую
ум не переходил никогда. По всему видно было, что чувство, всякая симпатия, не исключая и любви,
входят или
входили в ее жизнь наравне с прочими элементами, тогда как у других женщин сразу увидишь, что любовь, если не на деле, то на словах, участвует во всех вопросах жизни и что все остальное
входит стороной, настолько, насколько остается простора от любви.
По дороге к Ивану пришлось ему проходить мимо дома,
в котором квартировала Катерина Ивановна.
В окнах был свет. Он вдруг остановился и решил
войти. Катерину Ивановну он не видал уже более недели. Но ему теперь пришло на
ум, что Иван может быть сейчас у ней, особенно накануне такого дня. Позвонив и
войдя на лестницу, тускло освещенную китайским фонарем, он увидал спускавшегося сверху человека,
в котором, поравнявшись, узнал брата. Тот, стало быть, выходил уже от Катерины Ивановны.
Что же до того, налево или направо должен был смотреть подсудимый,
входя в залу, то, «по его скромному мнению», подсудимый именно должен был,
входя в залу, смотреть прямо пред собой, как и смотрел
в самом деле, ибо прямо пред ним сидели председатель и члены суда, от которых зависит теперь вся его участь, «так что, смотря прямо пред собой, он именно тем самым и доказал совершенно нормальное состояние своего
ума в данную минуту», — с некоторым жаром заключил молодой врач свое «скромное» показание.
Пред гробом, сейчас
войдя, он пал как пред святыней, но радость, радость сияла
в уме его и
в сердце его.
«Храпит бестия француз, — подумал Антон Пафнутьич, — а мне так сон и
в ум нейдет. Того и гляди воры
войдут в открытые двери или влезут
в окно, а его, бестию, и пушками не добудишься».
Это до такой степени
вошло в обычай, что никому и на
ум не приходило, что мог существовать иной предводитель, кроме Струнникова, иной судья, кроме Глазатова, и иной исправник, кроме Метальникова.
Он умер бы, кажется, если бы кто-нибудь узнал, что у него такая мысль на
уме, и
в ту минуту, как
вошли его новые гости, он искренно готов был считать себя, из всех, которые были кругом его, последним из последних
в нравственном отношении.
Сначала Петр Васильич пошел и предупредил мать. Баушка Лукерья встрепенулась вся, но раскинула
умом и велела позвать Кожина
в избу. Тот
вошел такой убитый да смиренный, что ей вчуже сделалось его жаль. Он поздоровался, присел на лавку и заговорил, будто приехал
в Фотьянку нанимать рабочих для заявки.
Да, бог мне помог!
В полчаса моего отсутствия случилось у Наташи такое происшествие, которое бы могло совсем убить ее, если б мы с доктором не подоспели вовремя. Не прошло и четверти часа после моего отъезда, как
вошел князь. Он только что проводил своих и явился к Наташе прямо с железной дороги. Этот визит, вероятно, уже давно был решен и обдуман им. Наташа сама рассказывала мне потом, что
в первое мгновение она даже и не удивилась князю. «Мой
ум помешался», — говорила она.
— Вы удивляетесь, вы восклицаете:"Вот так"штука"!" — говорил он, когда мы
вошли, — я тоже,
в свою очередь, скажу:"Да, это «штука», но
в том лишь смысле, что здесь слово «штука» означает победу знания над невежеством,
ума над глупостью, таланта над бездарностью".
— Живет! Вон окно-то — там и ютится. Был я у него намеднись, нагажено у него, насорено
в горнице-то! Ни у дверей, ни у окон настоящих запоров нет;
войди к нему ночью, задуши — никто три дня и не проведает! Да и сам-то он словно уж не
в уме!
Старик Покровский целую ночь провел
в коридоре, у самой двери
в комнату сына; тут ему постлали какую-то рогожку. Он поминутно
входил в комнату; на него страшно было смотреть. Он был так убит горем, что казался совершенно бесчувственным и бессмысленным. Голова его тряслась от страха. Он сам весь дрожал, и все что-то шептал про себя, о чем-то рассуждал сам с собою. Мне казалось, что он с
ума сойдет с горя.
Наскучит!» Но
в подробности об этом не рассуждаю, потому что как вспомню, что она здесь, сейчас чувствую, что у меня даже
в боках жарко становится, и
в уме мешаюсь, думаю: «Неужели я ее сейчас увижу?» А они вдруг и
входят: князь впереди идет и
в одной руке гитару с широкой алой лентой несет, а другою Грушеньку, за обе ручки сжавши, тащит, а она идет понуро, упирается и не смотрит, а только эти ресничищи черные по щекам как будто птичьи крылья шевелятся.
«Тут же на горе паслось большое стадо свиней, и бесы просили Его, чтобы позволил им
войти в них. Он позволил им. Бесы, вышедши из человека,
вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны
в озеро и потонуло. Пастухи, увидя происшедшее, побежали и рассказали
в городе и
в селениях. И вышли видеть происшедшее и, пришедши к Иисусу, нашли человека, из которого вышли бесы, сидящего у ног Иисусовых, одетого и
в здравом
уме, и ужаснулись. Видевшие же рассказали им, как исцелился бесновавшийся».
— Не туда, сударь, не
в ту сторону направляем
ум — не за серебро и злато держаться надобно бы, ой, нет, а вот — за грамоту бы, да! Серебра-злата надо мно-ого иметь, чтобы его не отняли и давало бы оно силу-власть; а ум-разум — не отнимешь, это
входит в самую кость души!
Одно стояло
в уме: «Я
вошел и увидел, и я так же поражен, как и все».
Молодой доктор был мастер лечить женские болезни; пациентки были от него без
ума; лечил он от всего пиявками и красноречиво доказывал, что не только все болезни — воспаление, но и жизнь есть не что иное, как воспаление материи; о Круциферском он отзывался с убийственным снисхождением; словом, он
вошел в моду.
— Н-нет. Как-то всё
в ум не
входит…
О шахматах я имел смутное представление, но поневоле удовлетворился этим ответом, смешав
в уме шашечную доску с игральными костями и картами. «Одним словом — игрок!» — подумал я, ничуть не разочаровавшись ответом, а, напротив, укрепив свое восхищение. Игрок — значит молодчинище, хват, рисковый человек. Но, будучи поощрен, я вознамерился спросить что-то еще, как портьера откинулась, и
вошел Поп.
Гордей Карпыч (утирает слезу). А вы и
в самом деле думали, что нет?! (Поднимает брата.) Ну, брат, спасибо, что на
ум наставил, а то было свихнулся совсем. Не знаю, как и
в голову
вошла такая гнилая фантазия. (Обнимает Митю и Любовь Гордеевну.) Ну, дети, скажите спасибо дяде Любиму Карпычу да живите счастливо.
— Это такой скотина ваш Ферапонт Григорьич, — сказал Хозаров,
входя к Татьяне Ивановне, — что
уму невообразимо! Какой он дворянин… он черт его знает что такое! Какой-то кулак… выжига. Как вы думаете, что он мне отвечал?
В подобных вещах порядочные люди, если и не желают дать, то отговариваются как-нибудь поделикатнее; говорят обыкновенно: «Позвольте, подумать… я скажу вам дня через два», и тому подобное, а этот медведь с первого слова заладил: «Нет денег», да и только.
Изобретательный
ум Павлуся отказался удовлетворить
в сем по той причине, что к шинкарю трудно
войти секретно, а явно не с чем было.
Нуте. Они
вошли — и ничего. Походили по комнате, и вдруг подошли к нам и спросили, отчего мы до сих пор не выбрали пшеницы. Мы молчали: что нам было отвечать? Как добрейшая из маменек, помолчав, сказали со всею ласкою:"Видно, вам некогда было, занимались другим? А?"Мы, от смущения, продолжали молчать. Маменька подошли к нам, поцеловали Тетясю и меня
в голову и сказали с прежнею все ласкою:"Полно же вам заниматься: у вас не пшеница на
уме. Оставьте все и идите ко мне".
В одну ночь брат художник тихонько пустился по следам его и открыл, что наш велемудрый философ"открыл путь ко храму радостей и там приносит жертвы различным божествам" — это так говорится ученым языком, а просто сказать, что он еженощно ходил на вечерницы и веселился там до света, не делая участниками
в радостях учеников своих, из коих Петруся, как необыкновенного
ума, во многом мог бы
войти с ним
в соперничество.
Владимир. Сейчас.
Вхожу в гостиную: там играют по 5 копеек
в мушку. Я посмотрел: почти ни слова не сказал. Мне стало душно. Не понимаю этой глупой карточной работы: нет удовольствия ни для глаз, ни для
ума, нет даже надежды, обольстительной для многих, выиграть, опустошить карманы противника. Несносное полотерство, стремление к ничтожеству, пошлое самовыказывание завладело половиной русской молодежи; без цели таскаются всюду, наводят скуку себе и другим…
Лев Степанович хохотал до слез, не догадываясь, что самое забавное
в этой комедии состояло
в том, что выживший из
ума старик, с тою остротой слуха, которая обща всем слепым, очень хорошо знал, что отец Ксенофонтий не
входил, и представлял только для удовольствия покровителя, что обманут.
— Понемногу,
в сотне тысяч деревень, — захлёбываясь словами, говорил он, — каждогодно
входят в жизнь молодые, доброжелательные
умы, и скоро Русь увидит себя умной, честной.
В воскресенье у Рубановских садились обыкновенно за стол не
в час, а
в два часа, потому что, кроме меня, почти всегда бывало у них человека три из людей, коротко им знакомых; всего чаще бывали: Александр Григорьевич Черевин [Черевин Александр Григорьевич (
ум.
в 1818 г.) — масон, последователь А. Ф. Лабзина.] и Александр Петрович Мартынов [Мартынов Александр Петрович (род.
в 1782 г.) — масон,
входил в масонскую ложу Лабзина «Умирающий сфинкс».], мой земляк.
Плача, смеясь, сверкая слезинками на ресницах, она говорила ему, что с первых же дней знакомства он поразил ее своею оригинальностью,
умом, добрыми, умными глазами, своими задачами и целями жизни, что она полюбила его страстно, безумно и глубоко; что когда, бывало, летом она
входила из сада
в дом и видела
в передней его крылатку или слышала издали его голос, то сердце ее обливалось холодком, предчувствием счастья; его даже пустые шутки заставляли ее хохотать,
в каждой цифре его тетрадок она видела что-то необыкновенно разумное и грандиозное, его суковатая палка представлялась ей прекрасней деревьев.
(отрывок)
Чего
в мой дремлющий тогда не
входит ум?
Юрий Азагаров решил
в уме, что новоприбывший гость, должно быть, очень важный господин, потому что даже чопорные пожилые дамы встретили его почтительными улыбками, когда он
вошел в залу, сопровождаемый сияющим Аркадием Николаевичем. Сделав несколько общих поклонов, незнакомец быстро прошел вместе с Рудневым
в кабинет, но Юрий слышал, как он говорил на ходу о чем-то просившему его хозяину...
На другой день рано поутру Патап Максимыч собрался наскоро и поехал
в Вихорево.
Войдя в дом Ивана Григорьича, увидал он друга и кума
в таком гневе, что не узнал его. Воротясь из Осиповки, вдовец узнал, что один его ребенок кипятком обварен, другой избит до крови. От недосмотра Спиридоновны и нянек пятилетняя Марфуша, резвясь, уронила самовар и обварила старшую сестру. Спиридоновна поучила Марфушу уму-разуму:
в кровь избила ее.
Не обвиняй меня, Всесильный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильный
С её страстями я люблю;
За то, что редко
в душу
входитЖивых речей Твоих струя,
За то, что
в заблужденьи бродит
Мой
ум далёко от Тебя;
За то, что лава вдохновенья
Клокочет на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;
За то, что мир земной мне тесен,
К Тебе ж проникнуть я боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, Боже, не Тебе молюсь.
— Кто тут? — спрашивала Нюта,
входя в беседку. — Ах, это вы, Володя? Что вы здесь делаете? Думаете? И как это можно всё думать, думать, думать… этак можно с
ума сойти!
Бибиков, конечно, был человек твердого характера и, может быть, государственного
ума, но, я думаю, если бы ему было дано при этом немножко побольше сердца, — это не помешало бы ему
войти в историю с более приятным аттестатом.
—
Ума не приложу, что мне с вами делать! — сказал он. — Учителем быть вы не можете, до пенсии вы еще не дотянули… отпустить же вас на произвол судьбы, на все четыре стороны, не совсем ловко. Вы для нас свой человек, прослужили четырнадцать лет, значит, наше дело помочь вам… Но как помочь? Что я для вас могу сделать?
Войдите вы
в мое положение: что я могу для вас сделать?
Тот же
В.
В. Розанов так описывает свое впечатление от Софьи Андреевны: «
Вошла графиня Софья Андреевна, и я сейчас же ее определил, как «бурю». Платье шумит. Голос твердый, уверенный. Красива, несмотря на годы. Мне казалось, что ей все хочет повиноваться или не может не повиноваться; она же и не может, и не хочет ничему повиноваться. Явно — умна, но несколько практическим
умом. «Жена великого писателя с головы до ног», как Лир был «королем с головы до ног».
Сердце
в этом понимании не есть эмоционально-душевное
в человеке, это духовно-душевная целостность,
в которую
входит и преображенный
ум.
— Я сделала все, что было нужно для очистки совести, — вскричала она, — и
в чем я поклялась моей дочери. Теперь кончено. Мы поквитались.
Войдем снова
в наши роли. Просьба не годится. Ее не было
в моем сердце и не было
в моем
уме. Если я унижалась до такой степени, то знаю, что отомщу за это! Когда-нибудь вы будете у моих ног, как я была у ваших. Когда-нибудь вы будете умолять меня, как я вас умоляла. Я клянусь вам, что это будет так, также клянусь вам, что Ирена будет княгиней Облонской.
Княжна Софья Васильевна была худенькая, болезненная, невзрачная блондинка, послушная, безответная, недалекая по
уму, но с добрым сердцем. Ей шел уже двадцать пятый год — она, что называется засиделась. Надо, впрочем, сказать, что и ранее на ее руку являлось мало претендентов, а если и были таковые, то они метили на приданое, что далеко не
входило в расчеты ее родителей — этих только кажущихся богачей.
Ему все нервы! Станут, пожалуй, уверять, что это белая горячка, сумасшествие. Никто же не
войдет в меня; стало быть, и знать не может: привиделось мне от белой горячки или просто
в здравом
уме?
Тогда композитор П. И. Чайковский, только что еще начавший
входить в славу, занимал бабкинские
умы.
Служа за честь, хотя и не за свое отечество, он был один из первых на всех приступах этого города, один из первых
вошел в него победителем, за что при случае был царю представлен Гордоном [Гордон Александр — родом шотландец, полковник, позже генерал русской службы при Петре I (
ум.
в 1752 г.).], как отличнейший офицер его отряда.
— Да ты раскинь
умом, старая, с чего бесу входить-то
в нее?