Неточные совпадения
После завтрака Левин
попал в ряд уже не
на прежнее место, а между шутником-стариком, который пригласил его в соседи, и молодым мужиком, с осени только женатым и пошедшим
косить первое лето.
Лес идет разнообразнее и крупнее. Огромные сосны и ели, часто надломившись живописно,
падают на соседние деревья. Травы обильны. «Сена-то, сена-то! никто не
косит!» — беспрестанно восклицает с соболезнованием Тимофей, хотя ему десять раз сказано, что тут некому
косить. «Даром пропадает!» — со вздохом говорит он.
Всё лето, исключая, конечно, непогожие дни, я прожил в саду, теплыми ночами даже
спал там
на кошме [
Кошма — большой кусок войлока, войлочный ковер из овечьей или верблюжьей шерсти.], подаренной бабушкой; нередко и сама она ночевала в саду, принесет охапку сена, разбросает его около моего ложа, ляжет и долго рассказывает мне о чем-нибудь, прерывая речь свою неожиданными вставками...
Не говорю о том, что крестьяне вообще поступают безжалостно с лесом, что вместо валежника и бурелома, бесполезно тлеющего, за которым надобно похлопотать, потому что он толст и тяжел, крестьяне обыкновенно рубят
на дрова молодой лес; что у старых дерев обрубают
на топливо одни сучья и вершину, а голые стволы оставляют сохнуть и гнить; что
косят траву или
пасут стада без всякой необходимости там, где пошли молодые лесные побеги и даже зарости.
Он почти не
спит; ложится поздно, встает с зарей (по вечерней и утренней заре
косить траву спорее) и спешит
на работу.
И вот, сбоку,
на зарвавшихся слобожан бросаются Маклаковы, Коптев, Толоконников, бьют подростков по чему
попало, швыряют их о землю, словно траву
косят.
Я поселился в слободе, у Орлова. Большая хата
на пустыре, пол земляной,
кошмы для постелей. Лушка, толстая немая баба, кухарка и калмык Доржа. Еды всякой вволю: и баранина, и рыба разная, обед и ужин горячие. К хате пристроен большой чулан, а в нем всякая всячина съестная: и мука, и масло, и бочка с соленой промысловой осетриной, вся залитая доверху тузлуком, в который я как-то, споткнувшись в темноте,
попал обеими руками до плеч, и мой новый зипун с месяц рыбищей соленой разил.
С каждым днем я поправлялся. Кроме парного молока, я ел шашлык из козленка с горячими чуреками, которые пек молодой черкес и еще два его пастушонка. Они
пасли стадо
на этом
коше в жаркие месяцы.
Доктор не любил нашего хозяйства, потому что оно мешало нам спорить, и говорил, что пахать,
косить,
пасти телят недостойно свободного человека и что все эти грубые виды борьбы за существование люди со временем возложат
на животных и
на машины, а сами будут заниматься исключительно научными исследованиями.
Я не оставлял в покое ни одного клочка земли, я сгонял всех мужиков и баб из соседних деревень, работа у меня тут кипела неистовая; я сам тоже пахал, сеял,
косил и при этом скучал и брезгливо морщился, как деревенская кошка, которая с голоду ест
на огороде огурцы; тело мое болело, и я
спал на ходу.
Мотая отрицательно головой, Феноген Иваныч благовоспитанно отступал задом и
косил глаза, чтобы узнать, где дверь, но все-таки сперва
попал в простенок и оттуда уже,
на ощупь, добрался до двери.
— А то с чего же?… Приели к Филиппову дню хлебушко, ну и набрал по четверти, — у мельничихи, у Кузьмича, у санинского барина. Отдать-то отдай четверть, а отработать за нее надо, ай нет? Там скоси десятину, там скоси, — ан свой сев-то и ушел. Вот и
коси теперь васильки… А тут еще конь
пал у меня
на Аграфенин день, — прибавил он, помолчав.
Как он «пошел
косить» — она ему сказала: «Прощай, батюшка!» Она
на него, однако, «не
нападает, как другие».