Неточные совпадения
И вот он трясется
в развинченной бричке, по избитой почтовой
дороге от Боровичей на Устюжну. Сквозь туман иногда брызгает на колени мелкий, холодный дождь, кожаный верх брички трясется, задевает голову, Самгин выставил вперед и открыл зонтик, конец зонтика, при толчках,
упирается в спину старика возничего, и старик хрипло вскрикивает...
Потихоньку побежал он, поднявши заступ вверх, как будто бы хотел им попотчевать кабана, затесавшегося на баштан, и остановился перед могилкою. Свечка погасла, на могиле лежал камень, заросший травою. «Этот камень нужно поднять!» — подумал дед и начал обкапывать его со всех сторон. Велик проклятый камень! вот, однако ж,
упершись крепко ногами
в землю, пихнул он его с могилы. «Гу!» — пошло по долине. «Туда тебе и
дорога! Теперь живее пойдет дело».
Дорога, на которую страна так радостно выступала
в начале десятилетия,
упиралась в неопределенность.
— Вот так-то,
дорогой мой Георгий Алексеевич. Мимо нас плывет огромная, сложная, вся кипящая жизнь, родятся божественные, пламенные мысли, разрушаются старые позолоченные идолища. А мы стоим
в наших стойлах,
упершись кулаками
в бока, и ржем: «Ах вы, идиоты! Шпаки! Дррать вас!» И этого жизнь нам никогда не простит…
— Погоди маленько, Глеб Савиныч: никак, здесь на кулачки бьются! — воскликнул молодой мельник, подымаясь на носки и
упираясь локтями
в стену спин, неожиданно преградившую
дорогу.
Еще
дорогой попадья Мирониха рассказала воеводше, отчего
в церкви выкликнула Охоня, — совесть ее ущемила. Из-за нее постригся бывший пономарь Герасим… Сколько раз засылал он сватов к дьячку Арефе, и сама попадья ходила сватать Охоню, да только
уперлась Охоня и не пошла за Герасима. Набаловалась девка, живучи у отца, и никакого порядку не хочет знать. Не все ли равно: за кого ни выходить замуж, а надо выходить.
Дорогою все она рвалась, и ее рассыльный вез, привязавши к телеге, а у дверей знакомой избы
уперлась руками
в притолки, вырвалась из рук и убежала.
— Тут и конец кладбищу. Теперь иди всё полем и полем, покеда не
упрешься в казенную
дорогу. Только сейчас тут межевой ров будет, не упади… А выйдешь на
дорогу, возьми вправо и так до самой мельницы…
— А иди всё прямо и прямо по этой аллее, пока
в тупик не
упрешься, а там сейчас бери влево и иди, покеда всё кладбище пройдешь, до самой калитки. Там калитка будет… Отопри и ступай с богом. Гляди,
в ров не упади. А там за кладбищем иди всё полем, полем, полем, пока не выйдешь на казенную
дорогу.
Не таков ли и этот фон Раббек? Таков или не таков, но делать было нечего. Офицеры приоделись, почистились и гурьбою пошли искать помещичий дом. На площади, около церкви, им сказали, что к господам можно пройти низом — за церковью спуститься к реке и идти берегом до самого сада, а там аллеи доведут куда нужно, или же верхом — прямо от церкви по
дороге, которая
в полуверсте от деревни
упирается в господские амбары. Офицеры решили идти верхом.
По
дороге от села к заимке показались двое розвальней
в разнопряжку:
в передних сидел возвращающийся из города домой Иннокентий Тихонов. Первая лошадь
уперлась лбом
в ворота.
Только что въехали мы
в рощу, из которой по косогору идет
дорога в Долину мертвецов, наши кони стали
упираться и наконец — ни с места, как пушки без колес.
Резонов никаких не принимают, волоком волокут,
упирайся не
упирайся, — здоровенные бабы были, чистые медведицы. Притащили их к парадной избе, сидит на крыльце строгая девушка — бровь шнурком, грудь ананасом, глаза — лед бирюзовый. Вроде как ихняя царица. Обсказала ей старшая взводная баба,
в чем суть. «Заявились людишки, пол мужеский, собой слабосильные. Бают, будто с
дороги сбились, а как скрозь топь прошли, и сами не знают».