Неточные совпадения
Это невинное извинение, в ее
устах, в такую минуту — меня тогда чуть не рассердило… а теперь я без умиления не могу его вспомнить. Бедное, честное, искреннее
дитя!
В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить в лесу: по деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные
дети, рыдают, хохочут, катятся клубом по дорогам и в широкой крапиве; из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои души девы; волосы льются с зеленой головы на плечи, вода, звучно журча, бежит с длинных волос на землю, и дева светится сквозь воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку;
уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу… она сгорела бы от любви, она зацеловала бы…
Мысль, что она потеряет
ребенка, почти беспрестанно вплеталась в мечты ее; она часто с отчаянием смотрела на спящего младенца и, когда он был очень покоен, робко подносила трепещущую руку к
устам его.
— Мне провидение вверило так много чужих
детей, что некогда думать о собственных, — и это в его правдивых
устах, конечно, была не фраза.
Таковы известные изображения: нежной дочери короля Лира, Корделии; целомудренной римлянки Лавинии, дочери Тита Андроника; развенчанной Марии Антуанетты в минуту ее прощания с
детьми; Алиции Паули Монти; Орлеанской Девы; св. Марии Магдалины, из русских — Ксении Годуновой, и, наконец, еще так изображена Констанция, вдова,
устами которой Шекспир сказал красноречивейшее определение скорби.
Маменька так и помертвели!.. Через превеликую силу могли вступить в речь и принялись было доказывать, что учение вздор, гибель-де нашим деньгам и здоровью. Можно быть умным, ничего не зная и, всему научась, быть глупу."Многому ли научились наши
дети? — продолжали они. — Несмотря что сколько мы на них положили кошту пану Тимофтею и вот этому дурню, что по-дурацки научил говорить наших
детей и невинные их
уста заставил произносить непонятные слова…"
Крик
ребенка освободил
уста старика.
Между тем имя Степана, хотя ни мы, ни Козловский ничего не говорили о нем, было на всех
устах. В слободе об этом сначала говорили шепотом, в виде догадок, потом с уверенностью. Теперь даже
дети на улицах играли в войну, причем одна сторона представляла татар, другая якутов под предводительством Степана… А по улусам, у камельков, в долгие вечера о белоглазом русском уже складывалась чуткая, протяжная былина, олонхо…
И от этого все женщины Канатной казались злыми: они били
детей, забивая их чуть не насмерть, ругались друг с другом и с мужьями; и их
уста были полны упреков, жалоб и злобы.
Нет за малыми
детьми ни уходу, ни призору, не от кого им услышать того доброго, благодатного слова любви, что из
уст матери струей благотворной падает в самые основы души
ребенка и там семенами добра и правды рассыпается.
Барашек был еще цел под лавкою, а в печи под пеплом нашли обгорелое туловище
ребенка, от которого даже не отпали ни голова, ни оконечности. Девочки во всем признались и были отправлены в острог, а из того, что они сделали, посредством пересказа из
уст в
уста, составилась та басня, которую принес к нам в деревню исцеленный Ефимка.
— Сам Аллах говорит твоими
устами,
дитя! — прошептал в большом волнении старик.
— Русалка! — вырвалось одновременно из
уст всех восьмерых
детей.
— Кунак Георгий… ты урус, ты христианин и не поймешь ни нашей веры, ни нашего Аллаха и его пророка… Ты взял жену из нашего аула, не спросясь желания ее отца… Аллах наказывает
детей за непокорность родителям… Марием знала это и все же пренебрегла верою отцов и стала твоею женою… Мулла прав, не давая ей своего благословения… Аллах вещает его
устами, и люди должны внимать воле Аллаха…
Говорили, что какая-то женщина, еще прелестная, несмотря, что лета и грусть помрачали черты ее лица, прихаживала иногда тайком в дом князя Василия Васильевича, где
дитя прежде живало, а потом в терема царские, целовала его в глаза и в
уста, плакала над ним, но не называла его ни своим сыном, ни родным.
— Наташа! милая Наташа! — мог только произнести Волынской, и она в объятиях его. И он увлекает ее к себе на колена, прижимает ее руки к сердцу, целует ее в очи и в
уста. Она прильнула к нему всем существом своим, обвилась около него, как плющ, то прижимает его страстно к груди своей, то посмотрит ему в очи, не веря своему счастию, то милует его, резвится, как
дитя, убирает его кудри, потопив в них свои розовые пальчики, то путает с их черною смолью лен своих кудрей.
Не играл ли беззаботно на родном пепелище среди товарищей детства; не бил ли оземь на пирушке осушенную чашу, заручая навеки душу свою другу одного вечера; не принимал ли из рук милой жены резвое, улыбающееся ему
дитя, или, как тать, в ночной глуши, под дубинкой ревнивого мужа, перехватывал с
уст красавицы поцелуй, раскаленный беснующимися восторгами?
Как беззаботно раскидалось прелестное
дитя! Щеки ее горели, райская улыбка перепархивала по
устам. Вот рука горничной под подушкой… Мариорица вздохнула… и Груне показалось, что рука у ней отнялась… «Открой она теперь глаза, — думала невольная сообщница шпионства, — меня, как громом, пришибет». Но рука уж под изголовьем… мысль о заводах, как сильный проводник, дала ей движение… записка схвачена… рука на свободе.
Предмет зависти боярских
детей, окруженный довольством и негою, утешая царевну и придворных ее игрою на гуслях и пением, нередко, среди детских игр, похищая пыл первой страсти с
уст прекрасных женщин, которые обращались тем свободнее со мною, что не опасались ни лет моих, ни ревнивого надзора родственников, не дерзавших следовать за ними ко двору властолюбивой правительницы; вознагражденный тайною любви одной прекрасной, умной, чувствительной женщины, которой имя знает и будет знать только один Бог, — на таком пиру жизни я не мог желать ничего, кроме продолжения его.
Ее
уста произнесли эти слова тихим, едва заметным движением, а отозвались они во всех сердцах, точно мы все были ее
дети.
Так и срывает с ваших
уст улыбку шаловливый рой пригожих, полунагих
детей, на ней изящно написанных.
Но неподвижен был мертвец, и вечную тайну бесстрастно хранили его сомкнутые
уста. И тишина. Ни звука в опустевшей церкви. Но вот звонко стучат по камню разбросанные, испуганные шаги: то уходит вдова и ее
дети. За ними рысцой бежит старый псаломщик, на миг оборачивается у дверей, всплескивает руками — и снова тишина.
Предчувствия говорили недоброе и самому Дукачу; как он ни был крепок, а все-таки был доступен суеверному страху и — трусил. В самом деле, с того ли или не с того сталося, а буря, угрожавшая теперь кумовьям и
ребенку, точно с цепи сорвалась как раз в то время, когда они выезжали за околицу. Но еще досаднее было, что Дукачиха, которая весь свой век провела в раболепном безмолвии пород мужем, вдруг разомкнула свои молчаливые
уста и заговорила...