Неточные совпадения
Такие направления наши, как славянофильство и народничество, относились с особенным уважением и вниманием к народной жизни и по-разному
стремились опереться
на самые недра
земли русской.
Все тогда встали с мест своих и
устремились к нему; но он, хоть и страдающий, но все еще с улыбкой взирая
на них, тихо опустился с кресел
на пол и стал
на колени, затем склонился лицом ниц к
земле, распростер свои руки и, как бы в радостном восторге, целуя
землю и молясь (как сам учил), тихо и радостно отдал душу Богу.
А всё те же звуки раздаются с бастионов, всё так же — с невольным трепетом и суеверным страхом, — смотрят в ясный вечер французы из своего лагеря
на черную изрытую
землю бастионов Севастополя,
на черные движущиеся по ним фигуры наших матросов и считают амбразуры, из которых сердито торчат чугунные пушки; всё так же в трубу рассматривает, с вышки телеграфа, штурманский унтер-офицер пестрые фигуры французов, их батареи, палатки, колонны, движущиеся по Зеленой горе, и дымки, вспыхивающие в траншеях, и всё с тем же жаром
стремятся с различных сторон света разнородные толпы людей, с еще более разнородными желаниями, к этому роковому месту.
«Что истина существует, — накидывал он своим крупным почерком, — это так же непреложно, как то, что существуете вы, я, воздух,
земля, и вящим доказательством сего может служить, что всяк, стремящийся отринуть бытие истины, прежде всего
стремится на место ее поставить другую истину».
Белый кречет чертил в небе широкие круги, подымался
на высоту невидимую и подобно молнии
стремился на добычу; но вместо того чтоб опускаться за нею
на землю, Адраган после каждой новой победы опять взмывал кверху и улетал далеко.
Это были поэмы Пушкина. Я прочитал их все сразу, охваченный тем жадным чувством, которое испытываешь, попадая в невиданное красивое место, — всегда
стремишься обежать его сразу. Так бывает после того, когда долго ходишь по моховым кочкам болотистого леса и неожиданно развернется пред тобою сухая поляна, вся в цветах и солнце. Минуту смотришь
на нее очарованный, а потом счастливо обежишь всю, и каждое прикосновение ноги к мягким травам плодородной
земли тихо радует.
Земли не зная,
на ней тоскуя, они
стремятся высоко в небо и ищут жизни в пустыне знойной.
И, кто знает (поручиться нельзя), может быть, что и вся-то цель
на земле, к которой человечество
стремится, только и заключается в одной этой беспрерывности процесса достижения, иначе сказать — в самой жизни, а не собственно в цели, которая, разумеется, должна быть не иное что, как дважды два — четыре, то есть формула, а ведь дважды два — четыре есть уже не жизнь, господа, а начало смерти.
Но при конце сего начертания взор мой невольно
устремляется на всю неизмеримую Империю, где столько морей и народов волнуется, где столько климатов цветет или свирепствует, где столько необозримых степей расстилается и столько величественных гор бросает тень
на землю!
А мне казалось, что идеал нашего счастья в боге, и к нему
стремится человек двумя путями: в религии — чувством, в науке — умом; я думал, что чувство это ненасытимо, а ум ограничен условиями материи; я думал поэтому, что истинного счастья нет
на земле для человека, а есть только довольство да наслаждение» (стр. 444).
Здесь, в этой трущобе, к нему раз спускалось небо
на землю; здесь он испытал самое высокое удовольствие, к которому
стремилась его душа; тут он, вечно голодный и холодный нищий, один раз давал пир — такой пир, который можно было бы назвать «пиром Лазаря».
Одиночеством ли развилась эта крайняя впечатлительность, обнаженность и незащищенность чувства; приготовлялась ли в томительном, душном и безвыходном безмолвии долгих, бессонных ночей, среди бессознательных стремлений и нетерпеливых потрясений духа, эта порывчатость сердца, готовая, наконец, разорваться или найти излияние; и так должно было быть ей, как внезапно в знойный, душный день вдруг зачернеет все небо, и гроза разольется дождем и огнем
на взалкавшую
землю, повиснет перлами дождя
на изумрудных ветвях, сомнет траву, поля, прибьет к
земле нежные чашечки цветов, чтоб потом, при первых лучах солнца, все, опять оживая,
устремилось, поднялось навстречу ему и торжественно, до неба послало ему свой роскошный, сладостный фимиам, веселясь и радуясь обновленной своей жизни…
И все взгляды
устремились на Макара, и он устыдился. Он почувствовал, что глаза его мутны и лицо темно, волосы и борода всклокочены, одежда изорвана. И хотя задолго до смерти он все собирался купить сапоги, чтобы явиться
на суд, как подобает настоящему крестьянину, но все пропивал деньги, и теперь стоял перед Тойоном, как последний якут, в дрянных торбасишках… И он пожелал провалиться сквозь
землю.
И пусть они блестят до той поры,
Как ангелов вечерние лампады.
Придет конец воздушной их игры,
Печальная разгадка сей шарады…
Любил я с колокольни иль с горы,
Когда
земля молчит и небо чисто,
Теряться взором в их цепи огнистой, —
И мнится, что меж ними и
землейЕсть путь, давно измеренный душой, —
И мнится, будто
на главу поэта
Стремятся вместе все лучи их света.
Первое есть божественное нисхождение, второе — человеческое восхождение, одно идет с неба
на землю, другое от
земли устремляется к небу.
«Все создания и вся тварь, каждый листик
устремляется к слову, богу славу поет, Христу плачет… Все — как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь, в другом конце мира отдается… Ты для целого работаешь, для грядущего делаешь. Награды же никогда не ищи, ибо и без того уже велика тебе награда
на сей
земле: духовная радость твоя… Знай меру, знай сроки, научись сему… Люби повергаться
на землю и лобызать ее.
Землю целуй и неустанно, ненасытимо люби, всех люби, все люби…»
На том основании, что христианские пророчества пессимистичны и не предрекают торжества правды и любви
на земле, он сделал вывод, что к осуществлению правды и любви в социальной жизни лучше не
стремиться, что лучше поддерживать неправду.
Злись, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки!
Вы, хляби вод,
стремитесь ураганом,
Залейте башни, флюгера
на башнях!
Вы, серные и быстрые огни,
Предвестники громовых тяжких стрел,
Дубов крушители, летите прямо
На голову мою седую! Гром небесный,
Всё потрясающий, разбей природу всю,
Расплюсни разом толстый шар
землиИ разбросай по ветру семена,
Родящие людей неблагодарных!
И кто знает, может быть, что и вся-то цель
на земле, к которой человечество
стремится, только и заключается в одной этой беспрерывности процесса достижения, иначе сказать в самой жизни, а не собственно в цели, которая, разумеется, должна быть не иное что, как дважды два четыре, т. е. формула, а ведь дважды два четыре есть уже не жизнь, господа, а начало смерти» (курсив мой. — Н.Б.).
Великий мистик православного Востока св. Симеон Новый Богослов красиво говорит: «Все твари, когда увидели, что Адам изгнан из рая, не хотели более повиноваться ему, ни луна, ни прочие звезды не хотели показываться ему; источники не хотели источать воду, и реки продолжать течение свое; воздух думал не дуть более, чтобы не давать дышать Адаму, согрешившему; звери и все животные земные, когда увидели, что он обнажился от первой славы, стали презирать его, и все тотчас готовы были напасть
на него; небо
устремлялось было пасть
на него, и
земля не хотела носить его более.
Классически прекрасное языческое искусство
стремится к завершенности, совершенству форм здесь,
на земле, в этом мире.
Царство Божье
на земле, к которому так
стремились русские люди, жившие в угнетении, представлялось прежде всего как царство равенства, как всеобщее уравнение, как уничтожение всех исторических иерархий, всех качественных возвышений.
Стремясь к благоугождению богу, с каким-то болезненным пиетистическим жаром они искали
на земле не простых добрых, рабочих и богопочтительных людей, а прямо ангелов, «видящих лицо Его выну» и неустанно вопиющих «свят».