Неточные совпадения
Пока я был на реке Арзамасовке, из Владивостока прибыли давно жданные грузы. Это было как раз кстати. Окрестности залива Ольги уже были осмотрены, и надо было двигаться дальше. 24 и 25 июля
прошли в сборах.
За это время лошади отдохнули и оправились. Конское снаряжение и
одежда людей были в порядке, запасы продовольствия пополнены.
Тогда я понял, что он меня боится. Он никак не мог допустить, что я мог быть один, и думал, что поблизости много людей. Я знал, что если я выстрелю из винтовки, то пуля
пройдет сквозь дерево,
за которым спрятался бродяга, и убьет его. Но я тотчас же поймал себя на другой мысли: он уходил, он боится, и если я выстрелю, то совершу убийство. Я отошел еще немного и оглянулся. Чуть-чуть между деревьями мелькала его синяя
одежда. У меня отлегло от сердца.
Из лесу по горе
сходит народ; впереди гусляры играют на гуслях и пастухи на рожках,
за ними царь со свитой,
за царем попарно женихи и невесты в праздничных
одеждах, далее все берендеи.
Сойдя в долину, народ разделяется на две стороны.
Таковым урядникам производилася также приличная и соразмерная их состоянию
одежда. Обувь для зимы, то есть лапти, делали они сами; онучи получали от господина своего; а летом
ходили босы. Следственно, у таковых узников не было ни коровы, ни лошади, ни овцы, ни барана. Дозволение держать их господин у них не отымал, но способы к тому. Кто был позажиточнее, кто был умереннее в пище, тот держал несколько птиц, которых господин иногда бирал себе, платя
за них цену по своей воле.
Силы наши восстанавливались очень медленно. Обе старушки все время
ходили за нами, как
за малыми детьми, и терпеливо переносили наши капризы. Так только мать может
ходить за больным ребенком. Женщины починили всю нашу
одежду и дали новые унты, мужчины починили нарты и выгнули новые лыжи.
Проходить к ним надобно было через коридор и через девичью, битком набитую множеством горничных девушек и девчонок; их
одежда поразила меня: одни были одеты в полосущатые платья, другие в телогрейки с юбками, а иные были просто в одних рубашках и юбках; все сидели
за гребнями и пряли.
Она и бедным помогала, отрезывая от себя, отдавая свои
одежды, и помогала
ходить за больными.
Прошли в сад, там, в беседке, попадья, закрыв лицо газетой, громко читала о чём-то; прислонясь к ней, сидела Горюшина, а поп, измятый и опухший, полулежал в плетёном кресле, закинув руки
за голову; все были пёстрые от мелких солнечных пятен, лежавших на их
одежде.
Она стала
ходить по комнате, собирая разбросанную
одежду. Фома наблюдал
за ней и был недоволен тем, что она не рассердилась на него
за слова о душе. Лицо у нее было равнодушно, как всегда, а ему хотелось видеть ее злой или обиженной, хотелось чего-то человеческого.
Вместо того чтоб идти присмотреть
за извергом Никиткой, Настасья Петровна
проходит в зал, оттуда коридором в свою комнату, оттуда в темную комнатку, вроде чуланчика, где стоят сундуки, развешана кой-какая
одежда и сохраняется в узлах черное белье всего дома.
Семен Матвеич придерживался всего национального, сам называл себя русаком, смеялся над немецкой
одеждой, которую, однако, носил;
сослал в дальнюю деревню повара,
за воспитание которого Иван Матвеич заплатил большие деньги, —
сослал его
за то, что тот не сумел приготовить рассольника с гусиными шейками.
Не
прошло полчаса, выходит Безрукой с заседателем на крыльцо, в своей
одежде, как есть на волю выправился, веселый. И заседатель тоже смеется. «Вот ведь, думаю, привели человека с каким отягчением, а между прочим, вины
за ним не имеется». Жалко мне, признаться, стало — тоска. Вот, мол, опять один останусь. Только огляделся он по двору, увидел меня и манит к себе пальцем. Подошел я, снял шапку, поклонился начальству, а Безрукой-то и говорит...
Когда царь персидский Камбиз завоевал Египет и полонил царя египетского Псаменита, он велел вывесть на площадь царя Псаменита с другими египтянами и велел вывести на площадь две тысячи человек, а с ними вместе Псаменитову дочь, приказал одеть ее в лохмотья и выслать с ведрами
за водой; вместе с нею он послал в такой же
одежде и дочерей самых знатных египтян. Когда девицы с воем и плачем
прошли мимо отцов, отцы заплакали, глядя на дочерей. Один только Псаменит не заплакал, а только потупился.
— Упали! Упали! — раздались голоса на палубе, но никто ни с места. Не зная, кто упал, Никифор Захарыч, мигом сбросив с себя верхнюю
одежду, бросился в Волгу. Недаром его смолоду окунем звали
за то, что ему быть на воде все одно, что по земле
ходить, и
за то, что много людей он спас своим уменьем плавать.
— К Корытовым в угол новая жиличка въехала. Жена конторщика. Конторщик под новый год помер, она с тремя ребятами осталась. То-то бедность! Мебель,
одежду — все заложили, ничего не осталось.
Ходит на водочный завод бутылки полоскать, сорок копеек получает
за день. Ребята рваные, голодные, сама отрепанная.
— Вчера ночью ко мне приходил Дато; он обещал еще раз зайти
за мною. Мы пойдем туда, где люди
ходят в белых прозрачных платьях, от которых исходит яркий свет. И мне дадут такую же
одежду, если я буду щедрым и добрым… Иной
одежды мне не нужно…
Я долго сегодня бродил
за городом. Небо сияло. Горячие лучи грызли почерневшие, хрящеватые бугры снега в отрогах лощин, и неуловимый зеленый отблеск лежал на блеклых лугах. Я
ходил, дышал, перепрыгивая через бурлящие ручьи. Вольный воздух обвевал лицо. Лучи сквозь пригретую
одежду пробирались к коже, все тело напитывалось ликующим, звенящим светом… Как хорошо! Как хорошо!
Ему надоело
ходить трубочистом, и он пришел ко мне
за светлой
одеждой.
Дикий, угрюмый взор, по временам сверкающий, как блеск кинжала, отпущенного на убийство; по временам коварная, злая усмешка, в которой выражались презрение ко всему земному и ожесточение против человечества; всклокоченная голова, покрытая уродливою шапкою; худо отращенная борода; бедный охабень [Охабень — старинная верхняя
одежда.], стянутый ремнем, на ногах коты, кистень в руках, топор и четки
за поясом, сума
за плечами — вот в каком виде вышел Владимир с мызы господина Блументроста и
прошел пустыню юго-восточной части Лифляндии.
Борюсь с обстоятельствами, с природою, с самим собой;
хожу в черном теле, влача
за собою смрадную, презренную
одежду.
— Однако я пойду переоденусь, сброшу с себя эту хамскую
одежду, — сказал Кржижановский и
прошел в следующую
за кабинетом комнату, служившую спальней.
Как раз в это время, блуждая рассеянным взглядом по камере, я вдруг заметил, что часть платья художника, висевшего на стене, неестественно раздвинута и один конец искусно прихвачен спинкою кровати. Сделав вид, что я устал и просто хочу
пройти по камере, я пошатнулся как бы от старческой дрожи в ногах и отдернул
одежду: вся стена
за ней была испещрена рисунками.
Покуда человек
ходил за хозяином, Pierre употребил свой досуг на то, чтобы под предлогом содействия своей супруге смять ей какую-то
одежду, и на то, чтобы спотыкнуться на опорожненный ящик.